ал выращивание «чудо-риса» экономически нерентабельным и разорил множество фермеров. В декабре диверсанты ВНА уничтожили половину сайгонских нефтехранилищ. Инфляция достигла 30 %, затем 40 %.
Молодой офицер ВСРВ поделился рассуждениями со своим другом-журналистом Гэвином Янгом: «Чтобы бороться с коммунизмом, существуют моральные и материальные причины, верно? Но что мы сейчас имеем в Сайгоне? Безработицу, растущие цены и коррупцию. У людей нет никаких моральных или материальных аргументов, поэтому в Сайгоне нет настоящего патриотизма. Так где же нам взять силы сопротивляться? Мы хотим сопротивляться — ты знаешь, большинство из нас не хочет коммунизма, — но не можем! Разве это не трагедия, а, Гэвин?»[1390]
Молодой офицер был прав. В 1970 г. в Южном Вьетнаме была запущена программа реформирования землевладения «Земля — земледельцам», в рамках которой за три года были практически искоренены крупные землевладельцы-арендодатели и 1,2 млн семей получили в собственность земельные участки, которые они обрабатывали на протяжении многих десятилетий, — общей стоимостью почти в $0,5 млрд. Но эта радикальная мера была предпринята слишком поздно, как и начало нефтепоисковых работ в прибрежных водах ЮВ, где в итоге были обнаружены запасы объемом 1,5 млрд баррелей; в течение следующего десятилетия добыча нефти обеспечила казну Вьетнама беспрецедентным для нее потоком доходов. Но это было все равно что сказать смертельно больному пациенту, что он получит огромное состояние… если проживет достаточно долго.
Режим Тхиеу оставался хронически неэффективным; боевой дух армии падал на фоне усугубляющейся нехватки боеприпасов и других материальных средств ведения войны. Последнее было следствием не столько скупости конгресса, сколько того факта, что американцы создали южновьетнамскую военную машину по собственному образцу, зависящей от дорогостоящих технологий и более расточительной — в 1974 г. она по-прежнему потребляла 56 тонн боеприпасов на каждую тонну, израсходованную коммунистами, — но менее эффективной, чем более простая и неприхотливая военная машина коммунистов. Коррупция оставалась тяжелой системной болезнью: Жак Лесли из Los Angeles Times раскрыл мошенническую схему, посредством которой высокопоставленные чины ВСРВ продавали гильзы снарядов, произведенные до 1968 г., как латунный лом в Сингапур по головокружительным ценам. Это только подтвердило убежденность Дэвида Эллиота в том, что «никакое увеличение американской помощи в 1973–1975 гг. не изменило бы исход, поскольку вся она осела бы в карманах генералов»[1391]. Как заметил сотрудник политического отдела посольства Хэл Мейнхейт, «это было глубоко расколотое общество, где у людей не было ощущения общей цели»[1392]. Один майор ВСРВ писал: «Народная поддержка сайгонского режима стремительно слабела. Было много приспособленцев, которые раньше стояли на стороне правительства, а теперь, предвидя победу коммунистов, переметнулись на их сторону»[1393].
Президент Тхиеу, писал тот же офицер презрительно и отчасти справедливо, был «слишком безвольным, чтобы установить диктатуру[1394]… Какая еще воюющая страна в истории допускала такой разгул критики в адрес правительства? Сколько еще стран третьего мира разрешали своим журналистам публично нападать на коррумпированных министров и генералов и бичевать своего президента?» Предательство было вездесущим. В своем обескураживающем докладе Сэм Адамс из ЦРУ пришел к выводу, что инфраструктура южновьетнамского режима напоминала швейцарский сыр: примерно 12 000 коммунистических информаторов служили в правительственных структурах и вооруженных силах ЮВ[1395]. Когда капитан Фан Тан Нгыу возглавил разведывательный отдел Специальной службы полиции в Тэйнине, он заметил, что его водитель после работы часто исчезает в направлении камбоджийской границы. Слежка показала, что тот встречается с вьетконговцами, и на последующем допросе водитель признался, что получил приказ убить Нгыу. «Простите меня», — сказал предатель, прежде чем его увели в камеру.
В начале 1974 г. аналитики Госдепартамента США подготовили доклад о перспективах Южного Вьетнама, опираясь на «анонимные» источники — сотрудников сайгонской миссии, чьи мрачные оценки посол США Грэм Мартин, заменивший Эллсворта Бункера в июле предыдущего года, запретил телеграфировать в Вашингтон[1396]. Хэл Мейнхейт, один из авторов доклада, рассказал: «Мы пришли к выводу, что в случае прекращения крупномасштабной помощи США перспективы режима очень пессимистичны»[1397]. Штаб-квартира ЦРУ в Лэнгли, где теперь заведовал Уильям Колби, оспорила этот вывод, саркастически заявив, что такое нагнетание страстей со стороны Госдепартамента имеет целью оправдать неумеренные запросы нового посла на увеличение финансирования. 4 января 1974 г. на фоне обострившихся боевых действий президент Тхиеу выступил с речью в Кантхо, где некогда служил командующим IV корпусом, заявив: «Мы не можем сидеть сложа руки. Мы обязаны предпринять соответствующие действия, чтобы дать отпор агрессивным действиям со стороны коммунистов. Война начинается снова». Вашингтон был в ярости как от поведения Сайгона, пытавшегося любой ценой расширить свои территории, так и от поведения Ханоя, старавшегося их сократить: оба ставили инсценированный США шаткий мир на грань краха.
В марте и апреле 1974 г. в Драконьем дворе состоялись два важных стратегических совещания. Командование обсудило хорошие новости: тропа Хо Ши Мина, которая практически на всем своем протяжении была превращена во всепогодную дорогу, проходимую для грузовых автомобилей, теперь обеспечивала надежную доставку возросших объемов грузов. Кроме того, было налажено снабжение сил ВНА на Юге столь необходимым горючим: специально для этого была проложена линия нефтепровода длиной больше 1600 км. Что касается плохих новостей, то Вьетконг по-прежнему оставался очень слабым — он так и не сумел оправиться от Тетского наступления 1968 г., поэтому присутствие коммунистических сил в городских районах было очень ограниченным. Бо́льшая часть бронетехники и артиллерии ВНА находилась в плачевном состоянии. И, что важнее всего, сохранялась неопределенность по поводу возможного американского вмешательства в случае, если Ханой развернет новое крупное наступление.
На предыдущих этапах войны коммунисты обращали мало внимания на внутреннюю политику США. Но теперь руководство в Ханое и Временное революционное правительство Южного Вьетнама, разместившее свою временную «столицу» в Локнине, слушали новости из Вашингтона по радио Би-би-си и «Голосу Америки», как сказал один из министров ВРП, «почти с одержимой сосредоточенностью»[1398]. Анализ этих источников привел их к ободряющим выводам. В январе 1974 г. Китай атаковал спорные Парасельские острова, где был размещен южновьетнамский гарнизон, и аннексировал их. Это не вызвало сколь-нибудь существенной реакции со стороны США. За первые полтора года после подписания Парижского соглашения 26 000 военнослужащих ЮВ погибли на поле боя, но конгресс США продолжал урезать военную помощь. В 1974 г. выделяемое Сайгону финансирование было сокращено вдвое — с $2,1 млрд до $1,1 млрд, а в следующем году — до $1 млрд.
Первым важным стратегическим решением, принятым Ханоем в начале 1974 г., стало решение продолжать боевые действия в весенний сезон дождей, который традиционно отводился для перегруппировки сил и пополнения запасов. В марте северяне предприняли крупные атаки к западу от Сайгона, на которые ВСРВ ответили последним в этой войне серьезным контрнаступлением. В этих тяжелых боях северяне понесли большие потери, но слабеющая воля южновьетнамской армии к продолжению борьбы была серьезно подорвана. То же самое повторилось два месяца спустя, когда 9-я дивизия ВНА начала крупное наступление в «Железном треугольнике» к западу от Бенката. Последовали несколько месяцев ожесточенных боев с участием бронетехники, в ходе которых южане яростными контратаками сумели вернуть потерянные позиции и предотвратить прорыв северян, но дорогой ценой: 18-я дивизия ВСРВ потеряла 275 человек убитыми и более 1000 ранеными. Когда командующий корпусом запросил 150 000 артиллерийских снарядов, ему выделили всего треть этого количества. К ноябрю, когда сражения вдоль шоссе № 7 утихли, некоторые пехотные батальоны ВСРВ потеряли четверть личного состава. Северяне понесли не менее тяжелые потери, но, как обычно, придавали этому гораздо меньше значения. Скептики в ханойском Политбюро ворчали: «Брат Ба [Ле Зуан] снова бросает наши войска в топку, как в 1968 г. и 1972 г.»[1399]. Но их вождь оставался неумолим. В дельте Меконга коммунистические силы продолжали наращивать давление, постепенно ослабляя ВСРВ и местное ополчение.
Описывая последний этап войны во Вьетнаме, историки обычно не вдаются в подробности кровопролитных сражений 1973–1974 гг., тем самым совершая историческую несправедливость по отношению к десяткам тысяч вьетнамцев, отдавших свои жизни. Отчасти это объясняется нехваткой надежных документальных материалов — объективность опубликованных рассказов вызывает сомнения, отчасти той точкой зрения, что армии с обеих сторон уже фактически отыграли свои роли и окончательная победа коммунистов была предрешена. Между тем в 1973 г. южновьетнамская армия потеряла убитыми 25 473 человека и почти 31 000 в последующие годы. Лейтенант Нгуен Куок Ши, 20-летний сын офицера сайгонской полиции, был направлен командовать взводом в отряде Народных сил под Вунгтау. Прежде это была зона отдыха, где вьетконговцы поддерживали негласный нейтралитет. Но теперь взводу Ши пришлось принять бой в первый же день патрулирования. В его взводе состояло всего 18 человек, некоторые были вооружены М-16, но большинство — старыми винтовками Garand M-1: «С таким оружием было бесполезно сражаться против АК-47. Нам был конец»