Удостоверение лейтенанта ВВС сделало свое дело: американские морпехи согласились впустить всю группу. Но младший брат Кхиема, 23-летний студент юридического факультета, так и не появился. Кхием вернулся домой, дождался брата и снова пробился сквозь толпу к воротам посольства: сунув брату в руку $100, он буквально силой втолкнул его внутрь, после чего сам поехал домой.
25-летний Чан Тан, как и Кхием, был тесно связан с американцами — он работал ночным телефонистом в USAID. Начальство попросило его остаться как «необходимого сотрудника», который имел право на место на эвакуационном рейсе. Он позвонил родителям — домашний телефон был еще одной привилегией, связанной с его работой, — и попросил 15-летнего брата Хунга принести ему в офис еду и одежду. Когда тот пришел, Тан велел ему остаться. Он спросил у своих американских боссов, можно ли ему позвать двух других братьев. Нет, категорически сказали они: оба были солдатами, а президент Тхиеу запретил военнослужащим покидать страну. Позже Тан сказал: «Я был глупцом, что послушал их. Когда мы добрались до Гуама, я увидел там толпы военнослужащих ВСРВ, и узнал, что, если бы мы дали несколько долларов нужным людям, мои братья тоже могли бы эвакуироваться»[1455]. Его отец отказался уезжать, сказав: «Я слишком стар, чтобы бояться смерти». 29 апреля в 18 часов Тан и Хунг сели в вертолет в посольстве США и покинули страну: как и многих других вьетнамских беженцев, их ждала многолетняя разлука с семьей. Позже Тан с облегчением узнал, что оба его брата — рядовые-срочники — были избавлены от ужасов коммунистических лагерей, которые ожидали бывших офицеров.
В последний день эвакуации сотрудники ЦРУ в оперативном зале, сгорая от стыда, слушали мольбы о помощи, прорывавшиеся сквозь статические шумы на всех каналах радиосвязи, на которые никто не отвечал: «Я мистер Хан, переводчик…»[1456] Фрэнк Снепп назвал их «радиокошмарами». Вряд ли можно предполагать, что, даже если бы посол Мартин проявил бо́льшую дальновидность, Соединенные Штаты организовали бы по всей стране упорядоченную эвакуацию всех этих десятков тысяч южновьетнамцев, которые тем или иным образом были связаны с американцами. На побережье толпы людей в панике грузились на все доступные суда, катера и лодки, которыми были усеяны прибрежные воды Южного Вьетнама еще несколько следующих недель; лишь немногим счастливчикам удалось покинуть страну на самолетах.
В последнюю ночь в посольстве у помощника Мартина Кена Мурфилда состоялся разговор с шефом сайгонской резидентуры ЦРУ Томом Полгаром; было видно, что коренастый лысый венгр «испытывал сильные душевные муки и отчаяние»[1457]. Полгар до последнего момента разделял иллюзорные надежды посла на возможность политической сделки. «Если бы мы только не урезали им помощь!» — горько сетовал он. Когда Мурфилд шел к вертолету, в посольском комплексе и его округе «стояла зловещая тишина. Не раздавалось почти ни звука. Не было слышно ни выстрелов, ни орудийных залпов. Словно все замерло в преддверии того, что должно было произойти». В последний день эвакуации вертолеты ВМС США совершили 682 вылета и доставили на военные корабли Седьмого флота 1373 американца и 5595 граждан других стран, в подавляющем большинстве вьетнамцев. Посол Мартин со своей свитой сел в вертолет в 04:58 30 апреля и, после того как пилот передал на командный корабль условленный кодовый сигнал «Тигр, Тигр, Тигр», навсегда покинул посольство. В посольском комплексе оставалось еще несколько сотен вьетнамцев, но Вашингтон настоял на завершении эвакуации — оставшиеся американские морпехи были вывезены в 07:53 утра.
В то время как последние американцы покидали их страну, южане остановили наступающего противника у учебного центра Куангчунг: они подбили четыре танка и держали оборону всю ночь. В 05:30 30 апреля северяне возобновили атаки, но встретили такое же яростное сопротивление. Один из танков ВНА был одновременно подбит ракетой из М-72 и снарядом из южновьетнамского танка, который сразу после этого был протаранен Т-54, но экипаж южновьетнамского танка сумел выбраться из машины и спастись. Одно заблудившееся подразделение ВНА уговорило местного парня сесть на танк и показать им дорогу. Но, как только колонна попала под обстрел, проводник спрыгнул с брони и сбежал, так что северяне снова свернули не в том месте. Официальная история Ханоя говорит о «все более упорном сопротивлении». Первый танк ВНА, приблизившийся к главным воротам Таншоннята, был подбит и загорелся: «Наша пехота была пригвождена к земле плотным огнем, головные подразделения… были настолько ослаблены, что оказались неспособны продолжать атаку». Офицеры оперативно оценили ситуацию и направили подкрепления.
Южновьетнамские ВВС, совершив один из последних вылетов в этой войне, уничтожили еще два танка. К 10:15, когда северяне потеряли еще больше бронетехники, «ситуация стала чрезвычайно сложной»[1458]. Но затем пехота сумела прорвать линию обороны и захватить несколько укрепленных огневых точек к западу от главных ворот. Колонна танков и бэтээров ринулась через прорыв и рассредоточилась внутри периметра, ведя огонь на ходу. Вскоре начали появляться группы защитников, жестами показывая, что они хотят сдаться. К полудню последнее сопротивление на авиабазе «Таншоннят» было подавлено.
Ветеран Вьетконга Хюинь Конг Тхан вел силы ВК размером с дивизию с южного направления на Сайгон. Хотя общий коллапс был очевиден, его подразделения наталкивались на локальные очаги ожесточенного сопротивления, из-за чего непрерывно несли потери. После того как несколько их атак на окружной военный штаб были отбиты, они в конце концов обошли его стороной. Затем они пересекли реку Канзуок и двинулись на Сайгон тем же маршрутом, что и в ходе Тетского наступления 1968 г., но на этот раз с куда более триумфальным настроем. Тхан завершил свою войну захватом Управления национальной полиции и Штаба ВМС в центре столицы. «Лица наших солдат ярко светились улыбками победителей», — писал он. Символическая кульминация наступила 30 апреля, когда один из танков 304-й дивизии генерал-майора Ана протаранил ворота Дворца независимости, бывшей резиденции президента Тхиеу.
Генерал Зыонг Ван Минь, Большой Минь, чей младший брат был высшим офицером ВНА, за три дня до этого во второй раз стал президентом Республики Вьетнам. Он попытался договориться о прекращении огня, но коммунисты были готовы договариваться с Минем ничуть не больше, чем с любым другим южанином. Утром 30 апреля Большой Минь сделал для своего народа единственное, что оставалось в его силах: он подписал безоговорочную капитуляцию и записал обращение с призывом к южновьетнамским солдатам сложить оружие, которое многократно транслировалось по радио и позволило спасти множество человеческих жизней. С наступлением темноты все значительные боевые действия прекратились.
Тысячи вьетнамцев продолжали бежать из Сайгона и в этот день, и в течение нескольких последующих недель. Лейтенант Кхием, обессиленный, вернулся из посольства домой, где его ждали родители и дед: «Не было времени плакать. Нужно было думать, как выжить». Утром 30 апреля им сообщили, что на берегу реки стоит транспортное судно, которое за определенную плату берет на борт беженцев. Кхием умолял мать поехать вместе с ним, но она сказала, что ей нужно остаться и заботиться о деде. Отец отвез его на берег на одном из грузовиков, принадлежавших их семейной фирме, и поспешно попрощался с сыном, не в силах сдержать эмоций. Молодой офицер прыгнул на борт судна в плотную толпу тел: «Там была пара тысяч человек, не меньше». Вокруг уже рвались ракеты и снаряды. «Отчаливай!» — крикнул Кхием морякам. Они двинулись вниз по реке Сайгон вместе с другими судами и кораблями ВМС, время от времени попадая под обстрел коммунистов. Когда судно уже вышло в море, они услышали по портативным радиоприемникам, что Южный Вьетнам официально объявил капитуляцию: им оставалось только плакать и молиться.
Нгуен Хай Динь, перебежчик из ВНА, который последние четыре года провел в сайгонской семинарии, готовясь стать католическим священником, знал, что после победы коммунистов его будущее будет очень коротким. 30 апреля, яростно работая локтями, он проложил себе путь через растерянную толпу на пристани и забрался в крошечную рыбацкую лодку, где сидели 15 южновьетнамских десантников[1459]. Лодка доставила их на сухогруз, на борту которого собралось 4000 беглецов. Среди всех ужасов плавания — в какой-то момент у сухогруза вышли из строя двигатели — Динь избавился от своего южновьетнамского удостоверения личности и справки, что он чиеу-хой. Они прибыли в Гонконг, где он провел девять месяцев. Его мечта о жизни в США умерла вместе с бегством из Сайгона: как и многие его земляки, теперь он считал американцев предателями и предпочел обосноваться в Великобритании.
Тысячи людей на берегу подавленно взирали на армаду больших и малых военных кораблей, транспортных судов, танкеров, рыболовецких траулеров и джонок, медленно удалявшихся от побережья канувшего в лету государства Республика Вьетнам в Южно-Китайское море, — зрелище, знаменовавшее собой самое горькое унижение, когда-либо испытанное Соединенными Штатами, и самую мучительную трагедию, которую пришлось — и еще предстояло — пережить народу Южного Вьетнама.
Когда коммунистические силы приблизились к Вунгтау, многие южновьетнамские солдаты надели на руки красные повязки и объявили, что переходят на сторону победителей. Лейтенант Нгуен Куок Ши отказался от возможности бежать из страны, «потому что я любил Вьетнам и не хотел жить в Америке»[1460]. В последние часы перед захватом порта ему довелось наблюдать трагические сцены: «Некоторые десантные подразделения сражались до последнего солдата. Были люди, которые убивали себя и свои семьи». На его глазах прямое попадание артиллерийского снаряда пустило ко дну маломерное судно, набитое беженцами. Затем Ши и другие южновьетнамские офицеры наблюдали, как 3-я дивизия ВНА «Желтая звезда» вступает в город. Их поразил юный возраст солдат: «Многим из них было 13, 14, 15 лет. Мы говорили друг другу: „Как мы могли