Между тем в Вашингтоне сохранялись разногласия. Вице-президент Линдон Джонсон, хотя и не имел большого влияния, настойчиво выступал против свержения Зьема. Ярый антикоммунист, он по-прежнему был убежден, что во «вьетнамской проблеме» нет никакого политического окраса и ее можно решить, одержав военную победу над Вьетконгом. Он любил в шутку повторять: «Иностранцы не похожи на тех людей, к которым я привык». К сожалению, в этой шутке была немалая доля правды: будущий американский президент действительно не очень хорошо разбирался в нюансах внешней политики. 29 октября Кеннеди созвал Совет национальной безопасности, чтобы обсудить телеграмму Харкинса, в которой генерал призывал сохранить у власти клан Нго: «Правильно это или нет, но мы поддерживали Зьема на протяжении восьми долгих и трудных лет. Я считаю нецелесообразным списывать его со счетов и избавляться от него сейчас». Мнение Харкинса пошатнуло уверенность Роберта Кеннеди, убедив его в том, что в настоящий момент переворот действительно выглядит слишком рискованным.
Советник по национальной безопасности Макджордж Банди отправил Лоджу очередную телеграмму, изложив в ней сомнения президента. Однако посол был решительно настроен довести дело до конца: он не стал сообщать ни вьетнамским генералам, ни Лу Конейну о колебаниях Белого дома. 1 ноября Конейн, оставив жену и детей на вилле под охраной «зеленых беретов», прибыл в условленное время в штаб гарнизона. Он был одет в военную форму, в кармане у него лежал револьвер калибра.357 и $40 000 наличности — вероятно, старый оперативник УСС счел это необходимыми атрибутами для послеобеденной вечеринки по свержению правительства. По рации из джипа он передал своему начальству сигнал, что операция началась: «Девять, девять, девять, девять, девять». Войска заговорщиков осадили дворец Зьема; президент и его брат Ню укрылись в подвале. В Сайгоне были схвачены и расстреляны несколько высокопоставленных офицеров, лояльных семейству Нго. В 16:30 вечера Зьем позвонил Лоджу, чтобы попросить об американской помощи, но услышал только предложение помочь ему безопасно покинуть страну.
Заговорщики связались с президентом и пообещали сохранить ему жизнь, если он подаст в отставку. Вместо этого Зьем принялся обзванивать своих друзей и сторонников, моля их о помощи, которой так и не последовало. В восемь часов вечера Зьем и Ню предприняли отчаянный шаг: по тайным подземным ходам они сумели выскользнуть из дворца и, несмотря на введенный заговорщиками комендантский час, доехали по пустынным улицам до Шолона, где у предусмотрительного Ню был приготовлен дом как раз на случай такой чрезвычайной ситуации. Они уже были в Шолоне, когда мятежные войска обстреляли из пушек и взяли штурмом дворец, преодолев сопротивление охраны, которая погибла, защищая отсутствующего Зьема. В течение нескольких часов разрушенный дворец был разграблен подчистую, вплоть до нижнего белья мадам Ню и впечатляющей коллекции американских комиксов, собранной президентом.
В 6 часов утра 3 ноября Зьем позвонил Большому Миню и обессиленным голосом предложил обсудить условия своей отставки. Генералы отклонили его предложение, как и просьбу о том, чтобы ему разрешили покинуть страну с публичными почестями, причитающимися главе государства. Несколько минут спустя Зьем перезвонил снова: он и его брат согласны сдаться без всяких условий; они находятся в католической церкви Святого Франциска Ксаверия в Шолоне. Не зная, что делать с бывшим президентом, генералы обратились за советом к Лу Конейну. Тот сказал, что американцам потребуется около суток, чтобы предоставить самолет для вывоза Зьема из Сайгона и подыскать страну, которая согласится предоставить ему убежище.
Чтобы забрать Зьема и Ню, в Шолон была отправлена группа на бронетранспортере М-113 под командованием ветерана тайной полиции. В группу также входил капитан Нюнг, личный телохранитель Миня, которому генерал якобы подал тайный сигнал — два поднятых пальца, который означал, что оба пленника должны быть убиты, — предыдущей ночью Нюнг уже расправился с двумя лояльными Зьему офицерами. В церкви охранники обменялись рукопожатиями с братьями Нго и препроводили их в БТР, заверив в том, что его броня надежно защитит их от «экстремистов». На обратном пути в Сайгон, когда БТР остановился на железнодорожном переезде, один из сопровождавших офицеров достал пистолет-пулемет и расстрелял пассажиров. Залитый кровью бронеавтомобиль прибыл в штаб гарнизона, где Нюнг лаконично доложил Миню: «Задание выполнено». Генерал сообщил Конейну, что Зьем покончил жизнь самоубийством, и спросил: «Хотите его увидеть?» Тот категорически отказался: был один шанс на миллион, что мир проглотит историю о самоубийстве президента, и опытный цэрэушник не желал становиться прямым свидетелем.
Тела Зьема и Ню были доставлены в больницу Святого Павла и предъявлены для опознания лектору Британского совета, который был женат на племяннице покойного президента. Как он впоследствии рассказал, он заметил у Зьема только одно пулевое отверстие в шее, а у Ню — несколько отверстий в спине. Лодж пригласил генералов в американское посольство и похвалил за «безупречное во всех отношениях исполнение», после чего отправил в Вашингтон ликующую телеграмму: «Появились перспективы скорого завершения войны». В Сайгоне и других городах прошли торжественные митинги; ликующие толпы срывали со стен общественных зданий портреты свергнутого диктатора. Сотни политических заключенных — некоторые со следами пыток — были выпущены из тюрем и лагерей. Как ни странно, многим сайгонцам переворот больше всего запомнился тем, что был отменен запрет на танцы, введенный по настоянию мадам Ню якобы в интересах защиты общественной морали. Тысячи людей радостно танцевали на могилах братьев Нго.
Нил Шиэн и некоторые его коллеги увидели обманчивый проблеск надежды: «Если бы Зьем остался у власти, они бы проиграли войну. Мы думали, что, если у них будет достойный военный режим, у них появится шанс»[283]. Новое военное правительство Южного Вьетнама возглавил генерал Зыонг Ван Минь. 5 ноября лондонская The Times писала: «С Сайгона словно спали тяжкие оковы. Улицы заполнены толпами людей… Тысячи буддистов стекаются в пагоду Салой на почти что праздничные богослужения». «Проамериканская ориентация некоторых членов хунты, — добавил специальный корреспондент, — вероятно, говорит об их склонности к демократии».
Джон Кеннеди как раз беседовал с Максом Тейлором, когда ему сообщили новость о смерти Зьема. По словам генерала, президент «в шоке и смятении выбежал из комнаты». Последующие споры о том, на ком лежала ответственность за случившееся, представляются не более чем неприкрытым лицемерием. Именно администрация США уполномочила своего посла в Сайгоне «открыть кингстоны», чтобы пустить режим Зьема ко дну. Следовательно, именно Вашингтон должен был позаботиться о «спасательных шлюпках» для выживших. Южновьетнамские генералы не посмели бы убрать Зьема, не будь они уверены в том, что этого хочет Вашингтон. Никто убедительно не предостерег их от убийства.
Иногда можно услышать мнение, что режим Зьема мог бы реформироваться и выжить, что президент был последним националистом и независимым правителем Южного Вьетнама. Пилот южновьетнамских ВВС Чан Хой сказал: «Я считал, что американцы поступили неправильно, свергнув его. Он был настоящим патриотом». Некоторые вьетнамцы уважали Зьема за то, что он проводил собственную политику, какой бы ошибочной она ни была, а не просто выполнял приказы американцев. Еще один офицер ВВС, Нгуен Ван Ык, сказал: «Зьем знал, что, если сюда придут [американские войска], коммунисты начнут кричать, что они воюют против империалистического господства»[284]. С ними соглашался и офицер ВМФ: «После смерти Зьема у Южного Вьетнама больше не было самостоятельной политики»[285].
Все факты свидетельствуют о том, что режим Зьема был насквозь прогнившим и пользовался минимальной поддержкой своего народа. Однако обстоятельства смерти президента, во многом напоминавшие убийство римского императора личной преторианской гвардией, нанесли сокрушительный и, вероятно, непоправимый удар по моральному авторитету США в Юго-Восточной Азии. Американские генералы были потрясены, назвав случившееся «азиатским Заливом свиней». По мнению Фрэнка Скоттона, «убийство Зьема было катастрофической ошибкой»[286]. Что же касается новых правителей, которые утверждали, что дадут стране новый старт, то о них он отозвался так: «Некоторые из этих генералов довольно приятные люди, но имеет ли кто-либо из них хотя бы малейшие представления об административном управлении и политическом лидерстве? Теперь, когда первый кровавый переворот состоялся, любой парень в погонах, командующий парой танков, будет считать, что у него есть лицензия на смену правительства»[287].
Дэвид Эллиотт прибыл во Вьетнам «с уверенностью в том, что мы делаем правильные вещи. Но вскоре я пришел к выводу, что, вместо того чтобы поддерживать переворот, нам следовало взглянуть в лицо тому факту, что у нас и нашего союзника — разные цели. И уйти из страны»[288]. Как написал один работавший во Вьетнаме австралиец, «чего американцы не поняли, так это того, что они не смогут навязать Южному Вьетнаму свою „демократию“. Любое правительство, которое пользуется поддержкой США, обречено на провал»[289]. Протеже Эда Лансдейла, сотрудник ЦРУ Руфус Филлипс, вспоминал свою реакцию, когда узнал об убийстве Зьема: «Мне хотелось рыдать от отчаяния… Это было безумное решение, и, видит Бог, мы заплатили за него, и они заплатили — все заплатили»[290]. Бывший посол в Сайгоне Фредерик Нолтинг уволился из Госдепартамента в знак протеста.