[336]. Весной 1964 г. Макнамара резко ухудшил свои оценки ситуации во Вьетнаме. Однако его пессимизм имел странный эффект: вместо того чтобы прийти к выводу о необходимости уйти из Индокитая, министр обороны сначала осторожно и неохотно, а затем с пылким рвением принялся ратовать за эскалацию. В апреле сенатор Уэйн Морс в интервью саркастически назвал вьетнамскую войну войной Макнамары. На что министр обороны вызывающе ответил: «Я не против того, чтобы ее называли войной Макнамары. Скажу больше: я горжусь этим»[337]. Как заметил Роберт Кеннеди, такое заявление было не очень умно с политической точки зрения.
Консервативные журналисты, такие как Уильям Ф. Бакли, Маргерит Хиггинс, Роуленд Эванс и Роберт Новак, призывали сражаться до победного конца. Джозеф Олсоп высмеивал Джонсона за отсутствие силы духа и обвинял в излишней умиротворенности. Понятно, что, если бы президент принял решение отступить, ястребы обрушили бы на него все громы и молнии, на которые только были способны. Однако немало представителей СМИ хорошо понимали, в какой переплет попали США. Личный авторитет Джонсона в то время был достаточно высок, чтобы ему поверили, если бы он сказал американскому народу, что во Вьетнаме США ведут заведомо проигрышную игру и потому должны уйти. Он получил бы мощную поддержку со стороны многих влиятельных журналистов и изданий, включая Уолтера Липпмана, New Republic и The New York Times, которые предсказывали катастрофу, если США решат ввести войска.
Внутри правительства заместитель госсекретаря Джордж Болл был одним из немногих, кто озвучивал наиболее прозорливую и реалистичную точку зрения. Он отвергал утверждение о том, что во Вьетнаме на карту поставлены жизненно важные интересы США, и говорил, что не может понять, каким образом нападение на Северный Вьетнам поможет сайгонскому правительству. Он утверждал, что эту войну невозможно выиграть, на какие бы масштабы военного вмешательства ни решилась администрация США. Разведывательное сообщество было того же мнения и делало неоптимистичные прогнозы по поводу устойчивости режима Нгуена Кханя. 17 февраля, проработав два месяца в американском посольстве в Сайгоне, Дэвид Нес составил для посла Лоджа служебную записку, где написал, что де Голль прав и США должны либо уйти, либо быть готовыми к масштабной эскалации[338]. Уиллард Маттиас, аналитик из Управления национальных оценок ЦРУ, утверждал, что вьетконговское движение «получает директивы из Ханоя, но почти полностью опирается на собственные ресурсы»[339]. Он также выступал за политическое урегулирование.
Заместитель министра обороны Джон Макнотон, хотя и был страстным почитателем своего босса и поддерживал его курс на эскалацию, весной 1964 г. испытал приступ сомнений и прозрения, когда сказал своему другу Майклу Форрестолу: «Мы привыкли считать, что всегда есть возможность нажать кнопку „Стоп“, но я в этом сомневаюсь. Я думаю, что с каждым днем сделать это становится все труднее. Каждый день мы понемногу теряем контроль. Каждое неправильное решение, которое мы принимаем, или отказ от принятия решений приводит к тому, что принять правильное решение становится все сложнее. Если мы не нажали кнопку „Стоп“ вчера, те же самые доводы и причины убеждают нас не нажимать ее сегодня. В результате мы увязаем все глубже и глубже»[340]. Макнотон не сомневался, что США преследуют во Вьетнаме своекорыстные интересы: «На 70 % это стремление избежать унизительного поражения (и удара по нашей репутации как гаранта), на 20 % — нежелание отдавать Южный Вьетнам (и прилегающие территории) в руки китайцев и, возможно, на 10 % — забота о южновьетнамском народе, желание принести ему лучшую жизнь и свободу»[341].
Вряд ли в частном порядке кто-то в Вашингтоне сомневался в шаткости сайгонского режима и обреченности его военных усилий. Но вплоть до 3 ноября, пока Джонсон не получил от американского народа мандат избранного президента, плохие новости оставались под запретом: нужно было всеми силами удержать ситуацию в Южном Вьетнаме от полного развала. В марте Макнамара вместе с Максом Тейлором посетил Вьетнам, где открыто высказался в поддержку генерала Кханя. Бригадный генерал Уильям Депью писал домой из Сайгона: «Скоро все люди из Вашингтона переберутся во Вьетнам, так что здесь не останется места для самих вьетнамцев. Что ж, возможно, это неплохой способ выиграть войну»[342].
Как-то в здании Генштаба ВСРВ Руфус Филлипс заглянул в кабинет одного майора и с удивлением увидел, что его рабочий стол завален стопками книг. На вопрос, чем он занимается, офицер с гордостью ответил: «Я помогаю писать конституцию»[343]. Рядом с ним лежали конституции США, Франции и предыдущие версии вьетнамской конституции, если те заслуживали такого названия. Это поручение генерала Кханя, сказал он. Окончательный проект конституции был передан на рассмотрение в посольство США, которое поставило свою печать «Одобрено». Кхань заявил своим соратникам-генералам, не все из которых были согласны с подобным «политическим процессом», что так хотят американцы. Новая конституция вполне ожидаемо вызвала вспышку протестов со стороны буддистов и студентов. Когда Макс Тейлор отчитал Кханя, сказав тому, что политика так не делается, вьетнамец возмущенно возразил: разве американцы не хотели от него именно этого?
Руфус Филлипс резко раскритиковал политику США, стоявшую за этим эпизодом: «Сначала мы аккуратно и старательно, на протяжении почти десяти лет, помогали им [вьетнамцам] построить хрупкое здание новой государственности. А потом взяли и собственноручно его разрушили. Каждый новый генерал, приходя к власти, разгонял всех, кто находился там до него. В результате в руководстве страной оказались люди, которые ничего в политике не смыслили. Чем больше мы вмешивались в попытке компенсировать хаос, тем больше оттесняли от власти самих вьетнамцев. В конце концов мы решили, что выиграем войну, а потом вернем страну обратно вьетнамцам. Это нанесло смертельный удар по вьетнамской независимости… И стало ключевой картой, которую разыграли коммунисты»[344].
Министр обороны представил президенту доклад, который, что примечательно, был составлен еще до визита в Сайгон. В нем он изложил свое ви́дение целей США: «Мы стремимся к независимому некоммунистическому Южному Вьетнаму. Если мы не сможем достичь этой цели… почти вся Юго-Восточная Азия с большой долей вероятности подпадет под господство коммунистов». Доклад Макнамары лег в основу Меморандума о действиях NSAM288 Совета национальной безопасности, где подчеркивалась приверженность США указанным целям, которые, как предполагалось, могли быть достигнуты только путем применения военной силы, невзирая на отношение к этому вьетнамского народа. От сайгонской власти требовалось только одно: категорически отказаться от любых переговоров с Ханоем.
За закрытыми дверями Макнамара признавал, что во Вьетнаме царит «адский бардак»[345] и очередной переворот в Сайгоне может произойти в любой момент. Но и он, и президент отвергали абсолютистские решения — как полный уход, так и резкое обострение игры. Джонсон скептически относился и к идее бомбардировок Северного Вьетнама, считая, что этим многого не добиться. Таким образом, в первые месяцы предвыборной кампании 1964 г. президент и его министр обороны подчеркивали приверженность США поддержке некоммунистического режима, однако не хотели выходить за рамки небольших шагов в военных усилиях, чтобы не вызвать негативный отклик со стороны избирателей. К удивлению посла СССР Анатолия Добрынина, который 17 апреля впервые встретился с Джонсоном, тот упомянул о Вьетнаме лишь вскользь[346].
В следующем месяце вспышка боевых действий в Лаосе побудила Францию, Индию, Камбоджу и СССР призвать к повторному созыву Женевской конференции в формате 1962 г. США отклонили это предложение из опасений, что наряду с Лаосом может быть поднят вопрос о нейтралитета Вьетнама. Если бы они хотели уйти, такая конференция могла бы открыть им дверь. Аналитик министерства обороны Даниэль Эллсберг, впоследствии прославившийся тем, что передал прессе секретные документы Пентагона, касавшиеся войны во Вьетнаме и ее предыстории, считал, что «[1964 г.] стал последним, когда лояльный бюрократ мог бы счесть приемлемым для США просто взять и уйти, чтобы не наращивать потери»[347]. К началу следующего года США уже пережили так много неудач и унижений, как военных, так и политических, что уход был бы неизбежно воспринят мировым сообществом как признание поражения, чего не могла позволить себе ни одна американская администрация. Но в начале лета 1964 г. ситуация еще не была настолько безысходной.
Увиливание министра обороны — как рассматривали его позицию в Объединенном комитете начальников штабов — особенно раздражала Лемея и Грина, которые были убеждены, что простого продолжения текущих усилий недостаточно, чтобы переломить ситуацию, которая, с чем соглашались все, развивалась в пользу коммунистов. Генералов раздражала осторожность председателя комитета Тейлора, который боялся озвучивать президенту и министру обороны горькую правду, которую те не хотели слышать. В течение весны 1964 г. настроения в высшем военном руководстве становились все более мрачными. 27 марта военный советник президента генерал-майор Честер Клифт писал: «Ситуация представляется мне потенциально сложной — и даже опасной… Среди начальников штабов царит раскол»