ии срывал бурю оваций, обещая собравшимся на митингах избирателям, что «не будет отправлять американских парней на войну, в которой должны сражаться азиатские парни».
3 ноября выборы были официально признаны состоявшимися. Джонсон одержал безоговорочную победу с рекордным в истории США перевесом голосов. Этот колоссальный мандат доверия, данный ему американским народом, открывал перед ним лучшую — и, вероятно, последнюю — возможность положить конец провальной вьетнамской кампании. Но ни администрация США, ни тем более военная верхушка не рассматривали внутриполитический успех в таком свете: на протяжении многих недель они жили в ожидании того, что победа на выборах откроет путь для дальнейшей эскалации. Роберт Макнамара, Макджордж Банди и остальные были готовы отказаться от ввода войск только при условии полной капитуляции Северного Вьетнама. Они были убеждены, что, пока враг оставался непреклонным, против него следует применять соответствующую военную силу.
Резкий рост президентского рейтинга, по опросу The Harris Poll, после августовского воздушного удара только укрепил решимость Джонсона помочь народу Южного Вьетнама вопреки его воле. Американцы положительно отреагировали на проявление силы, целеустремленности и решительности. Не может не поражать то мастерство, с которым президент управлял конгрессом. Хотя ключевые члены сенатского комитета по внешней политике, такие как Уильям Фулбрайт, Майк Мэнсфилд и Ричард Рассел, в частном порядке скептически выказывались о политике администрации во Вьетнаме, Джонсон убедил их держать свои сомнения при себе, пока важнейшие решения не станут историей. Пожалуй, в этом и заключался самый странный факт этой войны: американский народ и его законодатели почти без возражений согласились с крупномасштабным военным вмешательством в далекой стране, в то время как весь остальной мир, включая Великобританию, Францию, Японию и Канаду — почти все развитые демократические страны, кроме Австралии, считал политику США во Вьетнаме неприемлемой и безрассудной.
Самым красноречивым противником эскалации в 1964–1965 гг. стал заместитель госсекретаря Раска Джордж Болл. Свою точку зрения он детально изложил в 67-страничной служебной записке от 5 октября 1964 г., которая попала на стол президенту только пять месяцев спустя. К этому приложил руку Макнамара, который первым прочитал записку и, по словам Болла, воспринял ее «как ядовитую змею… почти как измену»[390]. Заместитель госсекретаря утверждал, что уход из Вьетнама не ослабит, а, напротив, укрепит авторитет США, поскольку все их союзники решительно выступают против войны. Вместо того чтобы постоянно обсуждать военные варианты, Болл призывал перенаправить энергию на поиск политического выхода. «В то время как то, что с большой натяжкой можно назвать сайгонским правительством, разваливается на наших глазах», писал он, абсурдно рассматривать «бомбардировку Севера как действенную форму политической терапии». Он ссылался на военную игру Sigma II, проведенную Пентагоном в 1962 г., которая однозначно показала крайне малую вероятность капитуляции Ханоя даже под воздействием массированных воздушных ударов. Планы бомбардировки Севера, заявил он, не более чем «болеутоляющее упражнение, спасающее моих коллег от необходимости принять трудное решение об уходе». После этой записки Болл получил статус «лицензированного оппозиционера», мнение которого уважительно выслушивал сам президент, впрочем ничего не меняя в своей политике.
Почему было так мало споров? Рядовые американцы никогда не придавали большого значения тому, что думают об их делах иностранцы или даже интеллектуалы с Восточного побережья. В 1964–1965 гг. широкая американская общественность все еще была довольно консервативна, что проявлялось в ее готовности доверять национальному руководству, верить тому, что говорили президенты, даже несмотря на партийные разногласия. Парадоксально, но именно патриотизм не дал разгореться широким дебатам в то время, когда американские парни уже погибали на другом конце света. Газеты The New York Times и The Washington Post заняли критическую позицию в отношении войны во Вьетнаме, но либеральная пресса не задавала настроений в стране. Главная же причина подобной пассивности американцев, конечно же, крылась в том, что у них дома, на их континенте, не велись бои, не рвались снаряды и бомбы. Вьетнамцы, которые ежедневно платили войне кровавую дань, относились к ней совершенно иначе. Ничто так не способствует антивоенным настроениям, как зрелище разрушений и смерти на улицах своих городов, на просторах родной страны. Администрация Джонсона принимала решения, будучи уверенной в том, что, каковы бы ни были последствия для Юго-Восточной Азии, это никак не затронет континентальные Соединенные Штаты. В 1964–1965 гг. самые высокие ставки на внешнеполитической арене требовали относительно небольших сумм денег, а эго президента и его окружения были так плотно обернуты в американский флаг, что их личные амбиции, казалось, были неотделимы от глобального авторитета нации. Если бы партизанские гранаты взрывались не только на улицах Сайгона, но и на вашингтонских авеню, а крестьянские слезы лились не только на рисовых полях в дельте Меконга, но и на табачных плантациях в Северной Каролине, американская общественность протестовала бы куда энергичнее, чем вьетнамские буддисты. И после триумфа на президентских выборах Джонсон принял бы совершенно другие решения.
Между тем президент сознательно лишил себя выбора, решив, что единственным приемлемым исходом для США в Южном Вьетнаме может быть только полная военная победа. 21 ноября Уильям Банди представил президенту служебную записку, в которой предлагалось несколько альтернативных уровней эскалации. Спустя десять дней Джонсон санкционировал операцию «Бочка» — секретную бомбардировку тропы Хо Ши Мина на территории нейтрального Лаоса. Операция была признана политически безопасной, поскольку проходила вдали от любопытных глаз, и действительно, информация о ней просочилась в прессу только к Рождеству. Президент прямо спросил у Макса Тейлора, что он думает по поводу ввода войск, и с разочарованием услышал негативный ответ: генерал по-прежнему был против развертывания наземных сил.
К 1 декабря 1964 г., когда остальной мир еще строил предположения о дальнейшей судьбе Вьетнама, в Вашингтоне уже было все решено, дебаты вращались только вокруг того, следовало ли начать массированные воздушные удары по Северу, отправить наземные войска или же сделать и то и другое. Президент был убежден, что борьба до победного конца, невзирая на любые издержки, была единственным достойным курсом, который мог избрать «Человек года» по версии журнала Time. Дэвид Халберстам описывал Джонсона как «выходца из народа с безграничными и безудержными амбициями, политика, подобных которому мы больше не увидим в этой стране… человека ошеломительной природной силы, энергии и интеллекта, при этом страдающего не менее поразительным отсутствием уверенности в себе»[391].
За две недели в декабре 1964 г. Вьетконг провел серию сокрушительных рейдов недалеко от Сайгона и почти тысячу более мелких терактов. На совещании начальников штабов в Вашингтоне, куда был приглашен Уэстморленд, один возмущенный генерал спросил: «Почему у партизан такая высокая дисциплина и организация, а южновьетнамская армия похожа на распущенный сброд?»[392] Глава КОВПВ ответил, что у НФОЮВ очень сильное руководство. На вопрос, как положить конец бесконечным «собачьим боям» генералов за власть в Сайгоне, Уэстморленд сказал, что «вьетнамские [военные и политики], по крайней мере в Сайгоне, все больше рассчитывают на то, что войну с коммунистами возьмут на себя американцы, а они могут сосредоточиться на жонглировании политической властью»[393]. После совещания заместитель начальника штаба армии презрительно заметил: «Если подвести итог всему, что сказал нам Уэсти, то, во-первых, КОВПВ отлично делает свою работу; во-вторых, его прогнозы не оптимистичны, но и не пессимистичны; в-третьих, он не может рекомендовать ничего конкретного; а в-четвертых, он пытается лезть в политику, но делает это вовсе не так умно, как он думает»[394].
В начале декабря президент поручил Госдепу начать поиск союзников для войны во Вьетнаме, готовых на более серьезное участие, нежели помощь на уровне «капеллана и медсестры». Уильям Банди встретился с послами Австралии и Новой Зеландии, но последний прямо высказал все опасения своего правительства. 7 декабря на встрече с новым лейбористским премьер-министром Великобритании Гарольдом Вильсоном Джонсон попытался заручиться его поддержкой, убедив направить «нескольких солдат в британской униформе… [чье присутствие] будет иметь большой психологический эффект и политическое значение»[395]. Это был стандартный лейтмотив в англо-американских отношениях: со своими вооруженными силами США были способны предпринять любые военные усилия без помощи солдат под британским флагом, но Лондон мог обеспечить ценное политическое прикрытие. Макнамара как-то сказал, что готов заплатить $1 млрд за британскую бригаду, — и он вряд ли шутил[396]. Но Вильсон отклонил просьбу Джонсона, сославшись на то, что у армии Ее Величества и без того немало хлопот в Азии: сначала им нужно отразить агрессию Индонезии против Борнео и Малайзии. Американцы не стали сообщать Вильсону о своих планах эскалации, поскольку было ясно, что его правительство не захочет в этом участвовать. В интервью британскому журналисту Дин Раск с плохо скрываемой обидой заявил: «Когда русские вторгнутся в Сассекс, не ждите, что мы придем вам на помощь»[397]