й!“ — приказал ему я». Было важно, чтобы саперы пошли в атаку, для ослабления давления на другие роты, находившиеся под шквальным артиллерийским огнем. К рассвету его люди одержали победу — это был первая окружная штаб-квартира ВСРВ, захваченная Вьетконгом.
Следующие три дня и три ночи солдаты Ана, страдая от голода и нетерпения, сидели в засаде. В конце концов южновьетнамское командование удосужилось отправить отряд, который попал в подготовленную ханойским полковником ловушку и с тяжелыми потерями отступил. После этого 325-я дивизия без единого выстрела захватила несколько стратегических поселений и ненадолго заняла Дакто. В честь этой победы Ан устроил пир, главным блюдом на котором был жареный тигр — зверь выскочил из чащи на двух молодых солдат, которые, хотя и были напуганы до смерти, не упустили добычу. «Его мясо было восхитительным», — написал полковник, из мемуаров которого становится понятно, что вопрос питания занимал важное место в военной службе коммунистов. Когда Сайгон начал реагировать на присутствие ВНА, они ушли обратно в джунгли. Их главными трофеями в этих первых сражениях стали две 105-мм гаубицы, которые они разобрали и переправили через границу в Камбоджу.
В первые недели 1965 г. Вьетконг активизировал военные усилия на всей территории Южного Вьетнама. Какое-то время Ле Зуан возлагал надежды на политический переворот во главе со «спящим» коммунистическим агентом, полковником ВСРВ Фам Нгок Тхао. Когда один из северовьетнамских высокопоставленных партийцев прибыл в штаб-квартиру ЦУЮВ, взбудораженные местные коммунисты сказали ему, что Ханою следует поторопиться, потому что сайгонский режим находится на грани краха и «если не взяться быстро за дело, можно опоздать». Ханой принялся печатать свои деньги и отправлять их на Юг в коробках с надписью «Груз 65».
Вопреки надеждам Ханоя, переворот Фам Нгок Тхао провалился; полковник был вынужден бежать и вскоре был убит при загадочных обстоятельствах. Но рост насилия в стране продолжался. Так, на Центральном нагорье вьетконговцы схватили двух работников службы по борьбе с малярией, занимавшихся распылением ДДТ, и предали их «народному суду». Они были осуждены за «шпионаж в пользу американцев и марионеточного правительства» и казнены с помощью мачете[406]. Двое медработников, мужчина и женщина, делавшие населению прививки от холеры, также были схвачены и признаны виновными «в деятельности в интересах американских империалистов и в качестве инструмента пропаганды». Женщину, которая была беременной, оставили в живых, а ее коллегу зарубили до смерти на ее глазах. Нередко жертвами становились семьи солдат ВСРВ и ополченцев. Однажды вьетконговцы похитили жену и ребенка одного особенно энергичного сержанта Региональных сил. Когда тот отказался перейти на их сторону, вьетконговцы перерезали ребенку горло. В этой беспощадной войне пытки и убийства без суда и следствия были обычным делом. Как заметил офицер ВСРВ, «это было сложно понять даже вьетнамцам, не говоря уже об иностранцах»[407]. Крестьянская девушка Фунг Тхи Лели подверглась изнасилованиям, побоям и унижениям как вьетконговцами, так и солдатами ВСРВ, после чего была изгнана из деревни с ребенком на руках и зарабатывала на жизнь гроши, продавая дешевые товары и себя американцам. Много лет спустя она написала, обращаясь к иностранным читателям: «Вы не знаете, как трудно было выжить»[408].
Традиционная семейная дисциплина трещала по швам. Одна девушка, у которой умерла мать, а отец тяжело болел, вступила в ряды НФОЮВ. Партийная работа «была очень опасной для моей жизни и невинности» и вынуждала ее пренебрегать дочерними обязанностями. Однажды вечером ее отец взмолился: «Ты моя дочь. Ты почти не появляешься дома и не работаешь по хозяйству. Наше поле заброшено, всюду растут сорняки. Где мы возьмем еду? Многие люди работают на революцию без оплаты, но у меня никого нет, кроме тебя… Сжалься немного надо мной и готовь мне еду… Тебя может убить бомба или снаряд, и тогда мне придется хоронить тебя. Но по закону наших предков дети должны хоронить своих родителей»[409].
С нарастанием военной активности НФОЮВ обнаружил, что обещанное перераспределение земель становится все менее действенным пропагандистским оружием: крестьяне были куда больше озабочены ежедневной борьбой за выживание. По словам Дэвида Эллиотта, на большей части сельской местности Южного Вьетнама 95 % времени не было видно ни правительственных войск, ни партизан: «Проблема была в этих 5 %»[410]. Трудно описать всю изнуряющую тяжесть и безотрадность крестьянской жизни, которая теперь и вовсе стала невыносимой, что во многом объясняло, почему многие молодые люди предпочитали уйти в партизаны или перебирались в города. Когда подруга Фунг Тхи Лели приехала в деревню из столицы, где она работала в баре, Лели, слушая ее рассказы о модных фасонах одежды, женских прическах с высокими пучками и туалетах со сливными бачками, мечтательно сказала: «Сайгон… это похоже на рай»[411]. 16-летняя крестьянская девушка из Митхо переехала в столицу к своему брату, полицейскому, и пришла в восторг от того, что могла заработать 25 000 пиастров в месяц, работая посудомойкой. Конечно, ей приходилось трудиться с утра до 9 часов вечера, но, по ее словам, ей «нравилась такая жизнь»[412]. В городе никто не ходил босиком, у всех были туфли и сандалии. Успешная проститутка зарабатывала гораздо больше, чем посудомойка, и немало девушек выбирали это занятие, даже если потом становились изгоями в родных деревнях.
В 1964 г. RAND Corporation начала один из самых важных своих проектов — исследование под названием «Мотивация и мораль Вьетконга». Армия США не очень этим заинтересовалась и направила всего одного представителя — лейтенанта Дэвида Моррелла, который стал страстным приверженцем проекта. Позже он сказал: «Мы исследовали удивительный феномен: почему они [коммунисты] продолжали сражаться с таким невероятным упорством?.. Почему они отказывались от тех материальных благ, которые мы пытались им дать… и предпочитали скрываться в камышовых болотах, жить в туннелях в Кути?»[413]
Моррелл был удивлен тем, что американцы проводят такое важное исследование, не информируя об этом и не консультируясь с южновьетнамским Генштабом. После того как нанятые RAND вьетнамские интервьюеры опросили достаточно большую выборку местного населения, в декабре 1964 г. выездная группа представила свои первоначальные выводы Уэстморленду. Аналитики предупредили генерала, что вьетконговцы — гораздо более идейный и преданный своей борьбе противник, чем считало американское командование. «Верят ли они в Бога?»[414] — спросил глава КОВПВ. Аналитики не смогли ответить на этот вопрос. Однако на брифинге они подчеркнули, что вьетконговцы стойко держатся даже под пытками, чем поставили в неловкое положение присутствовавшего на нем посла Тейлора.
Военные не были впечатлены отчетом RAND, из которого следовало, что противник находился в значительно лучшем стратегическом положении, чем правительство Южного Вьетнама. Американцы по-прежнему были озадачены «тупостью» вьетнамских крестьян, не желавших понять, что партнерские отношения с США отвечают их собственным материальным интересам. В январе 1965 г. отчет «Мотивации и мораль Вьетконга» был представлен в Вашингтоне. Аналитик RAND Гарри Роуэн сказал заместителю министра обороны Джону Макнотону: «Я думаю, мы поставили не на тех — эта сторона проиграет войну»[415]. Советник Макнотона Даниэль Эллсберг был впечатлен нарисованным RAND портретом врага, который к тому времени контролировал половину сельской местности Южного Вьетнама и четверть его населения: «Это оказались самоотверженные, сплоченные, убежденные в правоте своего дела бойцы, которые являлись настоящими патриотами на фоне коррумпированной южновьетнамской власти и разлагающейся армии». Макнотон пришел к сходному выводу: «Они похожи на монахов». Тем не менее он не счел нужным сообщать об этом разговоре своему боссу, министру обороны, поскольку знал, что все дебаты уже завершены и решения приняты: США должны одержать военную победу во Вьетнаме.
Член руководства НФОЮВ Чыонг Ньы Танг выразил недоумение, которое испытывал он и его соратники по поводу американской политики в Южном Вьетнаме: «Полнейшая безответственность и некомпетентность [сайгонских] генералов породили апатию и отвращение среди вьетнамцев на всех уровнях. Южный Вьетнам стал обществом без политического лидерства и без пути, а без этих жизненно важных элементов, которые американцы никак не могли привнести извне, невозможно было упорядочить хаос. В отсутствие правительства, могущего претендовать хотя бы на малейшую легитимность и дееспособность, как могли Соединенные Штаты поставить на карту свою армию и свой авторитет в мире?»[416]
Первая высадка
В январе 1965 г. генерал-майор Уильям Депью писал домой своему сыну из штаб-квартиры КОВПВ: «Ты спрашиваешь меня, кто стоит у власти в Сайгоне? Дело в том, что власти как таковой здесь нет, и это объясняет бо́льшую часть проблем, с которыми мы сталкиваемся»[417]. Посол Тейлор в своем январском докладе в Вашингтон оценил ситуацию столь же пессимистично и рекомендовал начать бомбардировку Севера, хотя и по-прежнему выступал против ввода наземных войск. 21 января президент собрал в Белом доме ключевых членов конгресса, чтобы выслушать доклад министра обороны о ситуации во Вьетнаме. То, что они услышали, было смесью эйфорического оптимизма с полным отсутствием реализма. Макнамара заявил, что тайные операции против Северного Вьетнама дают искомые результаты, как и бомбардировки тропы Хо Ши Мина на территории Лаоса. Эффективность операций южновьетнамской армии растет. Сообщив, что американские потери на настоящий момент составляют всего 254 человека, Макнамара, однако, не уточнил, что половина из них погибла в прошлом году. Президент сказал конгрессменам, что не видит необходимости в введении войск, но предпочел умолчать, что для себя он уже принял решение возобновить бомбардировки на Севере. В очередной раз разыграв патриотическую карту, он призвал обе партии оказать поддержку: «Когда речь идет о Вьетнаме, нет ни демократов, ни республиканцев».