бывшим президентом Эйзенхауэром, который призвал принять любые необходимые военные меры, чтобы предотвратить поражение.
И все же в Вашингтоне оставалось немало благоразумных пессимистов. Член СНБ Джеймс Томсон писал: «Мы поставили на кон наш национальный авторитет и колоссальные ресурсы на политической, военной и географической арене, попытки присутствовать на которой должны были давным-давно убедить нас в том, что мы должны любой ценой избегать подобных ставок». Неизменно пессимистичные оценки ЦРУ ситуации в Южном Вьетнаме и результативности продолжающихся бомбардировок Севера настолько раздражали президента, что в апреле 1965 г. он отправил Маккоуна в отставку. Аналитика и прогнозы ЦРУ, хотя и не были стопроцентно точными, все же находились гораздо ближе к реальности, чем у большинства других ведомств, особенно у КОВПВ. 17 февраля вице-президент Хьюберт Хамфри отправил Джонсону служебную записку, где убедительно призывал того не допустить эскалации, которую не поймет большинство американцев. Он утверждал, что после блестящей победы на выборах 1965 г. предлагал администрации идеальную возможность воспользоваться своим высочайшим рейтингом, чтобы признать неудачу в Юго-Восточной Азии и уйти оттуда. В ответ президент исключил Хамфри из круга лиц, участвующих в принятии решений по Вьетнаму.
18 февраля в Сайгоне произошел очередной переворот; генерал Нгуен Кхань был свергнут и отправлен в изгнание. Номинальным главой государства стал д-р Фан Хюи Куат, однако реальная власть осталась в руках военных, среди которых наиболее влиятельными фигурами были Нгуен Као Ки и Нгуен Ван Тхиеу — впрочем, уже в июне эти двое решили выйти из тени. Четыре дня спустя Уэстморленд запросил у Вашингтона морских пехотинцев для защиты расширяющейся американской базы в Дананге. Администрация была готова к этой просьбе — и с готовностью дала добро. Позже Макс Тейлор писал: «Удивительно, как трудно было добиться принятия решения о бомбардировке Севера и как относительно легко оказалось получить санкцию на отправку морских пехотинцев для наземной миссии»[426].
Первым боевым подразделением, которое получило приказ отправиться в Южный Вьетнам, стала бригадная десантная группа численностью в 1200 человек. Сам президент поначалу выступал за отправку 173-й воздушно-десантной бригады на том своеобразном основании, что американская общественность считает операции с участием воздушного десанта менее серьезными, чем с участием морской пехоты. Между тем всем было очевидно, что это только первый шаг; уже в феврале строились планы дальнейшей отправки войск для защиты всех американских баз — называлась цифра в 44 батальона, или 100 000 человек. Именно столько генерал Уоллес Грин считал необходимым, чтобы «гарантировать 100 % защиты»[427].
На протяжении всего февраля, пока президент в Вашингтоне размышлял, погруженная на корабли десантная группа нарезала круги по Южно-Китайскому морю. Мичман Джим Колтес на десантном транспорте Henrico был впечатлен «лучшими солдатами Америки» из 3-го батальона 9-го полка морской пехоты: «Это не были призывники или неудачники, которые пошли в армию, потому что не смогли найти хорошую работу. Там были офицеры, с которыми я учился в [Университете] Нотр-Дам. У них была потрясающая дисциплина и удивительный дух товарищества. Все верили в правоту нашего дела»[428]. Напряженное ожидание продлилось 32 бесконечных дня и ночи. По ночам с палубы кораблей они видели вспышки орудийных выстрелов и зарево осветительных ракет над холмами вокруг Дананга. «Никто [из морских пехотинцев] не знал, что ждет их на берегу, потому что никому еще не доводилось участвовать в таких высадках. Мы задавались вопросом: не будет ли это похоже на День Д{32} в Нормандии?» Разумеется, ничего подобного не было. 8 марта 1965 г., когда флотилия штурмовых десантных транспортов подошла к побережью, не прозвучало ни единого выстрела.
Перед высадкой на берег командир роты морской пехоты Фил Капуто собрал свой командный состав на инструктаж: «Слушайте сюда. Вы должны предупредить своих людей, что наша миссия носит чисто оборонительный характер. Я не хочу, чтобы кто-то из них возомнил себя Джоном Уэйном{33}. Мы здесь, чтобы обеспечивать безопасность, и не более того. Мы не собираемся воевать. Воевать будут ВСРВ, а мы просто должны освободить им руки. Это их война»[429]. Лейтенант Капуто, как и генерал Уэстморленд, считал себя продолжателем дела Джона Кеннеди: «Он был королем Артуром, мы — его рыцарями, а Вьетнам — нашим крестовым походом. Не было такой задачи, которая была бы нам не под силу, потому что мы были американцами, — и по той же причине все, что мы делали, было правильным»[430]. Их коммунистические враги были «новыми варварами, угрожавшими геополитическим интересам Нового Рима».
Торжественное сошествие морских пехотинцев на южновьетнамскую землю, где их встречала толпа фотографов, радостных детей и прекрасных девушек, вешавших на шеи солдат цветочные гирлянды, затмило собой шокирующую деталь: никто в Вашингтоне, американском посольстве или КОВПВ не удосужился уведомить об этом сайгонское правительство. Более того, как позже заметил Макс Тейлор, как только верблюд засунул морду в палатку, он намеревался залезть туда целиком, несмотря на то что у американской администрации еще не было разработано никакого более или менее заслуживающего доверия плана «игры». Уолтер Липпман писал: «Раньше это была война южновьетнамцев при поддержке американцев. Теперь же это превращается в войну американцев, в которой южновьетнамцам отведена второстепенная роль».
Полковник Сид Берри описал типичную операцию ВСРВ в дельте Меконга: «Все было сделано на отлично: воздушные удары, артиллерийская поддержка, высадка вертолетного десанта, маневры бронетехники, передвижение пехоты»[431]. Но эффективность операции был привычно удручающей: «Серьезного сражения не получилось. Мы убили шестерых партизан, взяли в плен четверых, захватили немного документов. Но никакого крупного скопления вьетконговцев, на которое мы рассчитывали, там не оказалось. Может быть, в следующий раз». Другой советник заметил, что силы ВСРВ «крайне редко наталкиваются на крупные отряды… Создается впечатление, будто между ними и Вьетконгом существует джентльменское соглашение: мы не трогаем вас, вы не трогаете нас».
Пол Уорнке, который позже стал заместителем министра обороны, считал, что вся эпопея с Вьетнамом могла быть совсем другой, если бы Вашингтон пошел по пути полноценной оккупации, а не пытался реанимировать абсолютно некомпетентное и дискредитировавшее себя местное правительство: «Мы пытались навязать определенный тип правления стране, которая сопротивлялась этому. Был единственный способ это сделать — оккупировать [Южный Вьетнам] так же, как мы оккупировали Японию [в 1945 г.]»[432]. Уорнке упустил важный момент, что в этом случае США пришлось бы обращаться с южновьетнамцами как с оккупированным народом, а не гражданами формально суверенного государства. Однако он проницательно сформулировал фундаментальную проблему, с которой США пришлось снова столкнуться в XXI в. в Ираке и Афганистане.
Многие представители южновьетнамского среднего класса, такие как семья Зыонг Ван Май, были настолько удручены состоянием дел в стране, что только отсутствие средств мешало им бежать за границу. Некоторые из них поначалу с энтузиазмом восприняли новость о вводе американских войск. Отец Май, бывший мэр Хайфона, сказал: «Нам невероятно повезло, что американцы решили спасти нашу маленькую и слабую страну своими деньгами и даже своими жизнями»[433]. Конечно, такая точка зрения была ограничена относительно узкими привилегированными кругами, но она говорит о том, что вступление США в войну хотя бы у кого-то вызвало кратковременный прилив надежды.
Процесс, который начался 8 марта 1965 г., вместо триумфального шествия превратился в погребальный костер — для стратегии США, для сотен тысяч человеческих жизней и в конечном итоге для президентства Линдона Джонсона. Почти каждый современный англосаксонский лидер, который привел свою страну к внешнеполитической катастрофе, сравнивал ситуацию, в которой оказался, с противостоянием между Уинстоном Черчиллем и его заклятым врагом Адольфом Гитлером. 13 апреля Джонсон заявил на встрече с иностранными дипломатами, что Вьетнам представляет собой вызов, аналогичный тому, с которым Черчилль столкнулся в 1940 г. Де Голль презрительно опроверг такое сравнение и предсказал, что эта война продлится десять лет и «обернется полным позором для США». В Вашингтоне, как всегда, обвинили французского лидера в европейском высокомерии и зависти к американскому могуществу и были правы, однако это не лишало его предостережение здравого смысла. Фрэнк Скоттон писал, что, когда США начали вести параллельные — южновьетнамскую и американскую — военные кампании, «единственным игроком, который понимал концепцию „единой войны“, где все военные и политические аспекты подчинены достижению одной цели, оказалась вьетнамская коммунистическая партия»[434].
Начиная с марта 1965 г. процесс вытеснения американскими войсками войск ВСРВ как основной силы, ведущей войну с коммунистами, происходил удивительно быстро. Непрерывная смена власти в Сайгоне лишила южновьетнамских солдат остатков лояльности и воли к победе. Дезертирство выросло в разы: только в апреле из армии сбежало 11 000 дезертиров, а оставшиеся солдаты не хотели воевать. Один младший офицер ВСРВ позже вспоминал: «Я вступил в армию в 1962 г., потому что был патриотом. Я любил свою новую страну и ненавидел коммунистов. Но со временем… смена правительств в Сайгоне и зависимость от американцев привели к тому, что понятие „нация“ перестало для меня существовать»