Макс Тейлор, традиционно выступавший против непосредственного вмешательства США в войну, считая это неизбежным путем к катастрофе, временно поменял свою точку зрения и поддержал решение администрации. Чтобы оценить будущие потребности в американских войсках, президент командировал в Сайгон начальника штаба Армии США Гарольда Джонсона, выжившего участника Батаанского марша смерти 1942 г. Должно быть, генерала частенько передергивало от общения с президентом, поскольку он не выносил сквернословия и богохульства и однажды даже отчитал своего подчиненного: «Буду признателен, если вы никогда больше при мне не будете упоминать имя Господа всуе»[436]. В марте 1965 г. он получил от своего главнокомандующего приказ начать новый «марш смерти». Когда они вместе спускались на лифте в Белом доме, президент ткнул его указательным пальцем в грудь и сказал: «Вы слишком все раздуваете, генерал». Гарольд Джонсон не раз во всеуслышание говорил в Пентагоне, что для достижения результата в Южном Вьетнаме потребуется пять лет и полмиллиона человек. По возвращении из Сайгона он предложил ограничиться отправкой одной дивизии, но Комитет начальников штабов увеличил эту рекомендацию до трех. На встрече в Кэмп-Дэвиде 10 марта президент заявил: «Будь там хоть пекло, хоть потоп, мы должны там остаться». В его заметках было написано: «Спасовать = второй Мюнхен».
Он никак не отреагировал на предложения Пентагона по вводу войск, но 1 апреля санкционировал отправку еще двух батальонов морской пехоты и 20 000 человек вспомогательного персонала. Три недели спустя он одобрил дополнительное развертывание, в результате которого к июню количество американцев на театре боевых действий должно было увеличиться до 40 000. Тейлор настаивал на том, чтобы сосредоточить всех этих людей на защите прибрежных анклавов. Но Уэстморленд возразил, что такая осторожность будет недопустимым позором, и президент согласился. Как только первые подразделения наземных войск отплыли с западного побережья в Азию, стало казаться, будто прорвалась долго сдерживаемая плотина. В Белый дом хлынул поток предложений по наращиванию военных усилий. Уэстморленд хотел все больше и больше людей. Адмирал Шарп, главком в Тихоокеанском регионе, настаивал на отправке морских пехотинцев на том основании, что они лучше всего подготовлены к антиповстанческим операциям. 6 апреля президент санкционировал начало кампании бомбардировок Северного Вьетнама под кодовым названием «Раскаты грома II». Перед Белым домом появились первые протестующие против войны во Вьетнаме.
Между тем военная ситуация продолжала ухудшаться. 9 мая Даг Рэмзи, находясь в провинции Хаунгиа, написал в своем дневнике: «Сообщают, что сегодня в 02:45 ночи вьетконговцы уничтожили по меньшей мере один взвод 33-го батальона рейнджеров на бивачных позициях. Также был взорван мост… Общие потери дружественных сил: 41 погибший в бою, 36 раненых, 50 пропавших без вести. По сообщениям, в атаке ВК участвовали крестьяне с факелами, ножами и копьями. Число нападавших — боевиков ВК и гражданских — составляло около 500 человек. По словам главы провинции, в лагере 33-го батальона все спали»[437].
Южновьетнамская армия рушилась буквально на глазах у американцев. 18 мая в письме родителям Рэмзи писал, что накануне ополченцы из Региональных сил и рейнджеры поссорились за игрой в карты и устроили ожесточенную потасовку, в ходе которой один рейнджер был застрелен из автомата. «Местные войска никогда не отличались высокой дисциплиной, — писал он, — но за последние два месяца ситуация стала совсем плачевной. Каждые несколько дней кто-нибудь устраивает в городе стрельбу, но никто не принимает никаких мер. Солдаты [ВСРВ] ведут себя с безоружными гражданскими как бандиты, поэтому их почти повсеместно ненавидят… Из-за неспособности Сайгона обеспечить общественную безопасность любые мирные усилия становятся бессмысленными… Американское правительство, как и южновьетнамское, пытается скрывать реальную ситуацию и даже прибегает к откровенной лжи, но все их попытки тщетны»[438]. Северовьетнамское коммунистическое руководство также обманывало свой народ, но делало это гораздо успешнее благодаря тому, что осуществляло жесткий контроль над информационными потоками внутри страны.
Между тем коммунистам даже не требовалось прибегать к услугам шпионов: всю важную информацию, в том числе о передвижении войск, они получали из сайгонских газет. 9 июня, когда бойцы одного десантного подразделения ВСРВ погрузились в грузовики и отправились на аэродром, по пути на первой полосе утренних газет они прочитали новость о том, что сегодня планируется операция вертолетного десанта в таком-то районе. По словам одного офицера, «мы ругались на чем свет стоит: Черт возьми, мы еще не получили ни приказов, ни плана боя, а эти газетчики уже опубликовали карту зоны высадки! Какая-то штабная крыса в накрахмаленной униформе захотела показать себя важной птицей перед журналистами!»[439]
Батальон, в котором служил лейтенант Доан Фыонг Хай, был направлен в район боевых действий в 65 км к северу от Сайгона. Высадившись с вертолетов, они увидели вокруг привычную картину: разрушенные дома, разбросанные всюду трупы и искореженные велосипеды, среди которых бродили оставшиеся без хозяев собаки. Недалеко стоял брошенный грузовик и телега с грудой мертвых партизан и убитым в упряжи волом. Они с содроганием увидели останки нескольких вертолетов, сбитых вьетконговцами во время боя. Первым заданием десантников было собрать все трупы, своих и врагов, которые уже начали разлагаться. Лейтенант Хай постоянно нюхал ароматное масло «Ньи Тхиен Зыонг», но это не помогало преодолеть тот ужас и отвращение, которые он испытывал, глядя на мертвые тела с деловито копошащимися в их ушах, носах и глазах муравьями[440]. «Когда вечером я открыл консервную банку, вид свинины, покрытой слоем жира, так напомнил мне гниющую человеческую плоть, что меня вырвало».
На следующий день, 12 июня, когда его взвод приблизился к каучуковой плантации, оттуда по ним открыли ожесточенный огонь из миномета. Оказавшись под градом мин, Хай запросил авиационную и артиллерийскую поддержку, но получил отказ под предлогом того, что на плантации находится скопление гражданских лиц. «„Какие, к черту, гражданские?! — заорал я по рации. — Там ВК!“ Я хорошо видел людей в желтовато-зеленой униформе и тропических шлемах, которые сновали вокруг каучуковой фабрики и прилегающих жилых строений». Его взводу было приказано пойти в лобовую атаку на открытой местности через взлетно-посадочную полосу, которая лежала между ними и противником. К удивлению Хая, большинство его людей достигли строений живыми. Но затем начался тропический ливень, и вьетконговцы двинулись в контратаку. Десантники снова запросили огневую поддержку и снова получили отказ. Через несколько часов, когда сражение чуть стихло, Хай узнал, что их ротный убит, как и второй лейтенант — пожилой ветеран, которому удалось пережить 20 лет войны, пока от него не отвернулась удача: «Я помолился за то, чтобы его следующая жизнь была менее тяжкой». Также в тот день погиб капитан, который участвовал в битве при Дьенбьенфу и получил ранение, защищая высоту «Беатрис». И впрямь, разве можно было до бесконечности надеяться на фортуну в той череде войн, которая полыхала в их стране?
Позже Хай писал: «От нашего батальона почти ничего не осталось. Все четверо ротных погибли. Внезапно у меня перед глазами вспыхнули искры. Я выронил из рук винтовку AR-15 и рухнул на землю рядом с пулеметом, который продолжал стрелять по врагу»[441]. Когда Хай пришел в себя, стояла ночь; с каучуковых деревьев падали капли дождя: поперек его живота лежал мертвый вьетконговец. Он ощутил жгучую боль в лице и в правой руке: оказалось, одна пуля АК-47 прошила ему скулу и нос, а еще две прошли сквозь правую руку. Он был весь пропитан вражеской кровью. В конце концов он сумел столкнуть с себя труп и отползти к подножию каучукового дерева. Он слышал, как вьетконговцы обыскивают поле боя, ругаясь на большие потери. Один из них пнул Хая ногой, потом наклонился, снял с него часы, ремень со всем снаряжением и рацию. Обильно пропитанная кровью форма Хая убедила мародера в том, что Хай мертв. Вскоре вьетконговцы ушли, на ходу споря и деля награбленное. Наступила тишина, ливень усилился. Хай дополз до трупа своего радиста, капрала Тама, и забрал его плащ-палатку, которая Таму была больше не нужна.
«Мы лежали вдвоем — один мертвый и один еще живой, свернувшись на земле рядом друг с другом. Я с печалью смотрел на Тама, вспоминая хорошие и плохие времена, которые нам пришлось пережить вместе. Я подумал, что сейчас мои родители, должно быть, ужинают и вспоминают обо мне. Мама подошла к семейному алтарю и зажгла ароматическую палочку за меня». Пока Хай лежал среди погибших товарищей, предаваясь горестным размышлениям, вокруг вдруг начали рваться авиабомбы и артиллерийские снаряды, которые могли бы спасти множество жизней, начнись бомбардировка несколько часов назад. В конце концов Хай присоединился к небольшой группе выживших, большинство из которых были ранены, как и он. Два дня они шли по контролируемой вьетконговцами местности, пока не добрались до базы ВСРВ. Врачи были удивлены тем, что раны Хая не были инфицированы. Он оказался едва ли не единственным выжившим офицером в своем батальоне, который потерял более 200 человек убитыми и около 600 ранеными[442].
Воздушно-десантная дивизия, где служил Хай, считалась одним из самых боеспособных соединений ВСРВ, однако вьетконговцы наголову разбили одно из ее подразделений. В 1965 г. подобные истории повторялись так часто, что Уэстморленд доложил в Белый дом: «Южновьетнамские вооруженные силы не могут противостоять этому давлению без существенной боевой поддержки со стороны США». КОВПВ разработало грандиозный стратегический план: сначала использовать американские войска для защиты собственных объектов, затем помочь ВСРВ восстановить контроль на Центральном нагорье и, наконец, начать «искать и уничтожать» врага на всей территории страны, одновременно продолжая усилия по принуждению к миру и бомбардировки Северного Вьетнама. Генерал Депью, начальник оперативного отдела штаба Уэстморленда, был убежден, чт