Некоторые выходки американских солдат, которые в этой войне получили прозвище «ворчуны», ошарашивали крестьян: американцы могли обвязать головы флагами НФОЮВ и ходить по деревне, оря во все горло «ВК — номер один!»[478] Офицер морской пехоты, который только что прилетел во Вьетнам и ехал на джипе в свою часть, с удивлением увидел на горизонте столбы черного дыма. «Там бомбят?»[479] — спросил он. «Нет, майор, — спокойно ответил водитель. — Они просто жгут какое-то дерьмо». Вслед за войсками прибывало огромное количество техники, оборудования и прочих грузов: вертолеты и самолеты, джипы, 2,5-тонные грузовики, стальные грузовые контейнеры, миллионы мешков и миллионы километров проводов, сотни тысяч тонн бетона, умопомрачительное количество оружия, миллионы единиц профилактических средств, миллиарды пачек сигарет — в те времена курили почти все, даже те, кто в остальном старался вести здоровый образ жизни. В 1966 г. американцы построили во Вьетнаме 59 аэродромов, ежемесячно отправляли по 600 000 тонн грузов и потратили в общей сложности $2 млрд. 42 инженерно-строительные роты работали почти круглосуточно, как и гражданские подрядчики, такие как RMK-BRJ и DMJM, которые привезли сюда земснаряды с 76-сантиметровыми пульпопроводами, 30-тонные самосвалы, камнедробилки производительностью 400 тонн в час, гигантские лебедки, бульдозеры и «римские плуги» со специальными ножами, потреблявшие по 2300 литров дизельного топлива в день.
Они рыли рвы, возводили взрывозащитные стены и строили фанерные домики 5×10 м с оцинкованными крышами, которые превращали любой дождь в оглушительную барабанную дробь. Гражданские подрядчики всех сортов — Pacific Architects & Engineers, Vinnell Corp, Computer Sciences Corporation, Dynalectron и многие другие — жирели на господрядах по системе «затраты плюс издержки», при которой чем больше они тратили, например на жилье для собственных сотрудников, тем больше прибыли получали. По словам Фрэнка Скоттона, «все это происходило на глазах у вьетнамцев и подрывало репутацию американцев как надежных партнеров».
Один сотрудник ЦРУ так описал типичного американского подрядчика, завсегдатая сайгонских баров: «Багровое лицо, бычья шея, клетчатая рубашка навыпуск свисает с надутого пивного живота… Вот он во всей красе — бывший фермер, водитель грузовика или цеховой мастер, ныне босс, распоряжающийся вьетнамскими бригадами дорожных рабочих или строителей. Хозяин раболепной вьетнамской жены и гарема любовниц. Символ американского комплекса превосходства»[480]. Но, если на то пошло, в ответ на этот презрительный выпад любой из этих людей мог бы возразить, что он — железный человек, потому что только такие парни способны делать бизнес в таком месте.
В этой войне все было стальным — техника, пушки, снаряды, самолеты, каски, контейнеры, пули, банки с рационом, воля врага — все, кроме человеческой плоти и земли под ногами. Военные и гражданские подрядчики опутали страну сетью военных баз, взлетно-посадочных полос, дорог с твердым покрытием и военторговских магазинов. На каждого американского военнослужащего доставлялось почти 50 кг грузов в день; порты и аэродромы с их примитивной инфраструктурой с трудом справлялись с колоссальными грузопотоками. Воровство достигло масштабов эпидемии. По сельским дорогам на бешеной скорости мчались американские грузовики, заставляя шарахаться в сторону крестьян и их медлительных водяных буйволов; низколетящие вертолеты Huey поднимали облака пыли над хижинами и веревками с выстиранным бельем. В удаленных районах американская служба пропаганды, по словам одного офицера-вьетконговца, «окрашивала джунгли в белый цвет»[481]: к 1968 г. КОВПВ разбрасывало с самолетов около 400 млн листовок в месяц. Самой успешной считалась листовка под названием «Поэма северовьетнамского солдата для матери», которая предназначалась для солдат, совершавших переход по тропе Хо Ши Мина. Программа воздушной дефолиации давала свои «плоды»: обширные участки джунглей в Лаосе и Южном Вьетнаме стояли абсолютно голыми, лишенными не только листьев, но и всякой растительности.
В июле, когда транспортный корабль с 3000 военнослужащих на борту отчалил от пристани в Окленде, медсестра Шарон Бистран обратила внимание, что даже в такой ранний час на берегу собралась небольшая группа протестующих с антивоенными плакатами. 23-летняя уроженка Орегона была взволнована предстоящим приключением: «Исследовать неизвестное так увлекательно!» Но, когда она сошла на берег в Куинёне, ее первым впечатлением от новой страны было исходящее отовсюду тошнотворное зловоние. Бистран направили в 85-й эвакуационный госпиталь, и за следующий год она приобрела десятилетний опыт сестринского дела. По ее словам, женщинам приходилось тяжело в этой исключительно мужской среде; многие старшие офицеры были недовольны присутствием медсестер, считая их «яблоками раздора». Заведовавший столовой капитан выгонял их из своего заведения: «Он сказал, что было бы лучше вести войну вообще без женщин… Я думаю, он хотел сохранить верность своей жене, а мы своим видом постоянно напоминали ему и другим мужчинам о том, что женщины существуют»[482]. Медсестры принимали душ группами «по 30 секунд воды на каждую». «Мы говорили: одна под душем, одна у умывальника, одна на горшке. У нас было правило никогда не запирать дверь в уборную, кроме тех дней, когда у тебя были месячные. Тогда дозволялось чуть больше приватности».
Тем временем новоприбывшие американские войска приступили к выполнению поставленной перед ними задачи — «искать и уничтожать» врага. Фил Капуто писал: «У всех этих патрулей и операций не было никакой системы. Без фронта, флангов и тыла мы вели аморфную войну против аморфного врага, который исчезал, как утренний туман в джунглях, только для того, чтобы материализоваться в каком-нибудь неожиданном месте. Бо́льшую часть времени ничего не происходило, а когда происходило, то всегда внезапно и мгновенно»[483]. Уэстморленд запросил огромные подкрепления, исходя из предположения о том, что Вьетконг наращивает свою активность и собирается перейти к крупным операциям, противостоять которым могут только маневренные батальоны. Однако Джордж Болл отнесся к этому скептически: «У нас нет оснований предполагать, что мы сможем навязать Вьетконгу войну на наших условиях… Вряд ли следует ожидать, что генерал Зяп будет подстраиваться под предпочитаемый нами метод военных действий, сколько бы войск мы туда ни отправили»[484].
Последующие события показали, что Болл был прав: на раннем этапе столкновения происходили главным образом с небольшими партизанскими группами. В среднем каждый партизан участвовал в боевых действиях всего один день в месяц. К тому времени объемы снабжения сил Вьетконга составляли в общей сложности около 380 тонн продовольствия, оружия и боеприпасов в день, из которых девять десятых они получали на местах. Только 34 тонны в день поставлялись с Севера, что было эквивалентно семи 2,5-тонным грузовикам, хотя грузы транспортировались по тропе Хо Ши Мина главным образом на велосипедах и спинах носильщиков. В августе 1965 г. Объединенный комитет начальников штабов сообщил, что Ханой «решает по своему усмотрению, сколько и чего отправить» на Юг. Американская пехота столкнулась с тем, что ей приходится бесцельно прочесывать обширные участки почти непроходимой местности. Один сержант вспоминал: «Если мы вступали в контакт, в котором вьетконговцы не могли дать отпор, они просто уходили и оставляли на деревьях снайперов, привязанных веревками, чтобы те сражались до конца… В джунглях на Центральном нагорье обзор был метров на шесть вокруг, не больше. Иногда растительность была такой густой, что нам не могли пополнить запасы»[485]. Первое время пехотинцы пытались бегать по горам в 10-килограммовых бронежилетах, отчего многие получали тепловой удар.
Хотя сухопутные подразделения и морская пехота США воевали чуть более эффективно, чем большинство формирований ВСРВ, политическое руководство в Вашингтоне серьезно заблуждалось, предполагая, что само по себе появление американских военных гарантирует быструю победу. Капитан Эндрю Комер, заместитель командира 3-го батальона 3-й дивизии морской пехоты, участвовал в операции «Звездный свет» в августе 1965 г. — высадке морского и вертолетного десанта на полуострове Батанган под Данангом. Хотя его начальство доложило об успехе операции, Комер описал ее как полный бедлам. Один командир танка «обстрелял из пулемета мальчика лет десяти, который находился метрах в семидесяти от них»[486]. Капитан добежал до канавы, куда спрятался мальчик, «увидел, что тот безоружен и не ранен, и жестом показал ему бежать отсюда». Когда он попытался отчитать стрелка, из-за рева танкового двигателя не услышал даже сам себя.
Один водитель БТР-амфибии, впервые оказавшись под интенсивным минометным обстрелом, впал в панику. Он дал задний ход и раздавил пять раненых американских пехотинцев, лежавших на поле боя. Когда Комер попытался остановить «свихнувшегося» водителя, тот «не обратил на меня никакого внимания, и я сам едва не очутился под гусеницами». Капитан испытал приступ тошноты, когда увидел под своими ногами голову в шлеме; остальное тело этого несчастного пехотинца — Комер узнал его — было раздавлено всмятку тяжелыми гусеницами. Комер возмущался тем, что один из рядовых после операции был награжден Серебряной звездой: «На самом деле он сбежал с поля боя — забрался на борт вертолета и улетел на базу в Чулай… Не припомню, чтобы он совершил хоть что-нибудь героическое». В 1991 г. он написал: «26 лет я сдерживал свое негодование по поводу того сражения за высоту 30. В конце концов я понял, что не могу уйти в могилу, не рассказав о нем всей правды… Я хочу оставить эти факты для истории».