В среднем пилоты совершали от 16 до 22, максимум 28, боевых вылетов в месяц; кое-кто за весь срок командировки делал около 500 вылетов. К осени 1966 г. интенсивность воздушных операций возросла настолько, что стало не хватать боеприпасов, особенно бомб, а также оборудования и летного персонала. Для последних командировка на ТВД нередко становилась билетом в один конец. Джек Бротон рассказывал, как в один из дней незамеченная ими ЗУР поразила Thunderchief из его эскадрильи: «Сначала мы увидели большой огненный шар ржавого цвета, который охватил самолет… Когда он рассеялся, казалось, самолет не был поврежден, только левое крыло было чуть ниже, чем нужно… он летел к земле… Единственное, что мы услышали в наушниках, было: „Мне нужно выбираться. Увидимся, парни“. Потом мы увидели парашют и услышали сигнал его бипера, пока он спускался куда-то на Ханой под нейлоновым куполом»[640].
Майор ВВС США Фред Черри, выходец из семьи чернокожих фермеров в Вирджинии, сумел стать пилотом только благодаря своему упорству: он поступил в летную школу в 1951 г. после череды неудачных попыток и участвовал в Корейской войне, сделав 53 боевых вылета. Утром 25 октября 1965 г. он совершал свой 50-й вылет над Северным Вьетнамом во главе эскадрильи F-105. За несколько минут до подлета к цели он вдруг услышал сильный глухой хлопок. Черри отключил всю электрику и гидравлику, но кабина быстро наполнялась дымом. Он снизился на малую высоту и успел катапультироваться за мгновение до того, как его Thunderchief взорвался — обломки приборной панели рассекли ему лицо. Это произошло в 65 км к северо-востоку от Ханоя, всего в двух минутах полета от береговой линии и зоны патрулирования американской авиации. Как только он приземлился, его мгновенно окружила толпа крестьян и детей: «Я подумал, что сейчас они набросятся на меня и порубят на куски своими мотыгами, но они просто стояли и хихикали»[641]. Когда прибыла местная милиция, он жестом показал на поврежденное плечо и сломанную лодыжку. Но его заставили самостоятельно ковылять к дороге; толпа крестьян последовала за ним. Как позже узнал Черри, он стал 43-м американским летчиком, попавшим в плен. Один из солдат сказал ему: «Ты — преступник». Его доставили в тюрьму Хоало, больше известную как «Ханой Хилтон», а спустя несколько дней перевели в другую тюрьму, которую американские военнопленные прозвали «Зоопарком». Его посадили в камеру вместе с офицером ВМС из Северной Каролины по имени Портер Халибертон, который поначалу отнесся к Черри враждебно: он не мог поверить в то, что чернокожий может быть майором ВВС США, и счел его французским шпионом. Но со временем общая печальная участь породила между ними не только взаимное уважение, но и тесную дружбу. Когда у Черри инфицировались раны, «Халли» заботливо за ним ухаживал. В конце концов южанина перевели в другую камеру. «Никогда в жизни я так не страдал из-за потери друга», — вспоминал Черри[642].
Норм Макдэниел родился в 1937 г. в семье чернокожих арендаторов-испольщиков в Северной Каролине, где, помимо него, было еще семеро детей. Родители рассказывали им страшные истории о временах Великой депрессии, когда отцу приходилось собирать хлопок за $1 в день. В детстве Норм часто ложился спать голодным: «Если отец перед продуктовым магазином решал заскочить в бар, у нас были проблемы»[643]. Его мать, сирота, фанатично верила в важность образования и твердила, как мантру: «Делай лучшее с тем, что у тебя есть». Ее сын сумел добиться действительно замечательных успехов: в 1959 г. он закончил инженерный факультет в жестко сегрегированном Аграрно-техническом университете Северной Каролины, поступил в летную школу и стал штурманом ВВС США. Он был влюблен в авиацию и несколько лет прослужил в авиакрыле Stratofortress. Но, когда он со своей женой Жан-Кэрол выезжал за пределы авиабазы, он по-прежнему сталкивался с унизительной расовой дискриминацией: «В Миссисипи и даже в Юте нас часто не хотели пускать в отели и рестораны».
Осенью 1965 г. Макдэниел был переведен из эскадрильи B-52 на должность офицера радиоэлектронной борьбы в авиакрыле EB66C, базировавшемся в Таиланде. «У меня не было никаких опасений по поводу поездки. Я просто считал это своей работой». Их маломощным самолетам требовалась целая взлетно-посадочная полоса, чтобы оторваться от земли, особенно в жаркие дни. Каждый раз Макдэниел читал короткую молитву: «Я молился не за себя, а за мою семью». Вылеты обычно длились около трех часов, из которых 25 минут они кружили на высоте 7000–8000 м над зоной цели, отслеживая и подавляя помехами активность радиолокационных станций противника. Обнаружив угрожающий сигнал, они предупреждали пилотов ударной группы: «Красная тревога, вражеский самолет», или «Система сопровождения ракет», или что-то другое, после чего сообщали: «Все чисто». Макдэниел был одним из четырех так называемых воронов, которые сидели в своем безиллюминаторном отсеке РЭБ сразу за кабиной пилотов, вперившись взглядом в ряд радиолокационных экранов и индикаторов.
Воздушная война превращалась для них в рутину: прежде чем отправиться домой, каждый должен был совершить 100 вылетов «на Север», как они называли территорию противника. Макдэниелу нравилась комфортабельная авиабаза в Такхли: он много читал, занимался в тренажерном зале, играл в пинг-понг. В офицерском клубе была популярна игра «Мертвый жук!»: кто-нибудь внезапно выкрикивал эти слова, и все присутствующие должны были упасть на пол. Самый медленный оплачивал выпивку для всех — иногда в клубе собиралось человек 60 и больше, — но алкоголь стоил так дешево, что это не наносило большого удара по кошельку. Макдэниел чувствовал себя комфортно, но скучал по своей семье и знал, что они скучают по нему. По его словам, «я никогда не испытывал большого страха. Мы понимали, что эта заваруха затянется здесь на годы. Поэтому мы просто хотели налетать свою сотню миссий и на восемь — девять месяцев уехать домой». Во время его 29-го вылета в район Ханоя их самолет был захвачен системой наведения цели ЗРК С-75 и был вынужден совершить маневр уклонения. После, казалось, длившихся вечность мгновений, когда их желудки скручивало от страха, они услышали по интеркому лаконичное сообщение: «Разрыв захвата». Они с облегчением вытерли пот со лба и полетели обратно в свой жаркий и влажный, но мирный Таиланд. «Так я еще никогда не дрейфил», — подумал тогда Макдэниел.
Но еще через два вылета, 20 июля 1966 г., на подходе к зоне цели в предместьях Ханоя их самолет вдруг сильно накренился, «словно мы свалились в большой воздушный карман». На их встревоженные вопросы пилот Билл Минз бодро ответил: «Нас едва не сбили, но мы летим». Однако это продолжалось недолго. Через несколько секунд Минз потерял управление, и самолет начал стремительно и неустойчиво снижаться. В конце концов он выровнялся, но они больше не смогли связаться с пилотом: связь пропала, отсек РЭБ начал заполняться дымом, так что им стало нечем дышать. В соответствии с инструкцией, в такой ситуации «вороны» должны были по очереди покинуть самолет; Макдэниел, сидевший впереди слева, должен был катапультироваться первым. «Нужно было срочно принять решение. Самолет горел, вокруг был дым, и я подумал: „Нужно убираться отсюда“». Следуя предписанной процедуре, он опустил смотровой щиток шлема, активировал индивидуальный кислородный баллон, плотно вжался в кресло, дернул за первый рычаг, отвечавший за аварийный сброс крышки люка, потом за второй, активировавший катапульту, — и секунду спустя оказался в небе.
Все шло гладко, пока он не посмотрел наверх и не увидел, что купол его парашюта решетят пули. Едва он коснулся земли, как его окружили крестьяне, солдаты и ополченцы, которые раздели его до трусов и футболки. Было 8:30 утра, и он находился в 50 км к северо-западу от Ханоя. Сначала его подвели к яме, где, по всей видимости, собирались застрелить. Но потом конвоиры передумали: ему завязали глаза, посадили в какую-то машину и к вечеру доставили в «Ханой Хилтон».
Первое время Макдэниела мучили опасения, что он единственный из всего экипажа покинул самолет, а остальные благополучно вернулись в Такхли и теперь смеются над его паникерством. Но вскоре он узнал, что его товарищи, кроме одного, который был убит сразу после приземления, также находились в плену (все они вышли на свободу только в 1973 г.). Когда его семья получила известие о том, что он пропал без вести, мать сказала жене Жан-Кэрол: «С Маком все в порядке. Я видела его во сне. Он лежал на полу в какой-то маленькой комнате. Я спросила у него: „Мак, с тобой все в порядке?“. Он ответил: „Да, мам. Береги себя“». Сон матери Макдэниела оказался вещим, чего, к сожалению, нельзя было сказать о многих других семьях, чьи близкие также пропали без вести во Вьетнаме. Только через полтора года мучительной неизвестности власти ДРВ передали списки военнопленных, где было указано и имя Макдэниела.
В «Ханой Хилтон» Макдэниел чувствовал себя намного лучше других: «Еда была отвратительной на вкус, но здоровой, а я с детства привык голодать». Как и большинство его товарищей, он периодически подвергался избиениям и другим жестокостям, иногда равносильным пыткам. И вьетнамские, и советские источники свидетельствуют о том, что из допросов пленных северовьетнамцы получали важную оперативную информацию, но в первую очередь ими двигало желание показать свое идеологическое превосходство, наказать попавших им в руки ненавистных врагов. В Соединенных Штатах такое варварское отношение к военнопленным вызывало бурю общественного негодования. Однако стоит подчеркнуть, что южновьетнамцы и американцы обращались с пленными коммунистами ничуть не лучше, а то и гораздо хуже, а многих из них в конце концов попросту убивали. Когда в 1977 г. сотрудник ЦРУ Фрэнк Снепп опубликовал свою откровенную книгу о войне во Вьетнаме «Пристойный интервал» (Decent Interval), к его немалому удивлению, читатели, казалось, вовсе не были шокированы описанием «допросов с пристрастием» и пыток пленных и никто не пытался опровергнуть этот факт