[694]. Он искренне сопереживал бедному азиатскому народу, навлекшему на себя гнев самой могущественной нации в мире, причем по весьма сомнительной причине. К сожалению, он пренебрегал необходимостью тщательно перепроверять информацию, которую предоставляли ему гостеприимные хозяева, и принимал на веру все их утверждения, некоторые из которых не соответствовали действительности, чем подрывал доверие к своим репортажам и впоследствии к своей книге. Например, вьетнамцы утверждали, что американцы целенаправленно бомбили дамбы на Красной реке и текстильную фабрику в Намдине. Со своей стороны, американское руководство старалось дискредитировать Солсбери, в частности указывая на то, что приводимые им статистические данные о жертвах и разрушениях также фигурируют в коммунистических пропагандистских материалах. Однажды Солсбери опубликовал фотографию якобы разрушенного католического собора, однако проведенное расследование показало, что здание стояло целым и невредимым. Нью-йоркский журналист, как и многие другие западные визитеры левого толка, стал жертвой собственной излишней доверчивости.
Тем не менее правительство США не могло убедительно отрицать многие неприятные факты, в первую очередь то, что значительная часть воздушных ударов американской авиации не отличалась высокой точностью. В ходе налетов на электростанцию в Намдине немало бомб действительно упало на соседние текстильные фабрики, а палубные истребители атаковали зенитные орудия, установленные на дамбах. Однажды вместо одной железнодорожной грузовой станции была разбомблена совершенно другая, находившаяся ближе к Ханою. Один из авторитетных хроникеров этой войны, Уэйн Томсон признал: «Даже если пилот правильно определял цель, бо́льшая часть бомб падала мимо»[695]. По собственным оценкам ВВС, всего половина боеприпасов, сбрасываемых F-105 Thunderchief, которые обычно несли шесть 340-килограммовых бомб, падала в радиусе 150 м от точки прицеливания. Такой уровень точности по меркам того времени считался вполне удовлетворительным, однако же предполагал значительную вероятность нанесения так называемого побочного ущерба. Помимо этого, с неба на голову гражданского населения сыпались аварийно сбрасываемые бомбы, подвесные топливные баки, ракеты «воздух — земля», а также осколки зенитных снарядов и ракет северовьетнамских ПВО. Весь этот «побочный мусор» воздушной войны наносил существенный ущерб невоенным объектам и жилым домам и был причиной гибели большого числа мирных жителей.
Солсбери, чьи репортажи читались огромной аудиторией и воздействие которых намного превосходило все ожидания ханойского Политбюро, передал миру два важных послания. Во-первых, что американские бомбардировки причиняли страдания невинным; во-вторых, что вьетнамский народ, вместо того чтобы стать на колени, только укрепился в своей решимости и воле к победе. Неуклюжие попытки Линдона Джонсона «гуманизировать» бомбардировки не принесли политических дивидендов: Солсбери задавал вопрос, почему в сельской местности атаковалось такое количество малозначительных целей, тогда как ханойская электростанция и огромный мост Думера — на тот момент — оставались нетронутыми. Тем не менее никто не получил от поездки журналиста The New York Times в Ханой того, что хотел. Проведенный в феврале 1967 г. опрос показал, что, хотя 85 % американцев теперь признавали факт гибели мирных жителей, 67 % по-прежнему одобряли бомбардировки. Последующие месяцы ознаменовались новым всплеском интенсивности воздушной войны[696].
За последние шесть месяцев Второй мировой войны ВВС США под командованием Кертиса Лемея сбросили на Японию 147 000 тонн бомб, унесших жизни 330 000 японцев. В ходе операции «Раскаты грома» на Северный Вьетнам было сброшено в четыре раза больше боеприпасов, от которых погибли 52 000 человек из 18 млн. Из Хайфона бежала половина жителей, из Ханоя — почти треть. В 1966 г. воздушная война обходилась США в $6,60 на $1 нанесенного ущерба; год спустя эта цифра выросла почти до $10[697]. Предыдущей весной, когда подчиненные спрашивали у коммандера Джеймса Стокдейла: «Почему мы воюем?», тот отвечал: «Потому что того требуют интересы Соединенных Штатов»[698]. Но чем дольше продолжались бомбардировки и чем больше росли потери, тем скептичнее становились те, кто делал эту работу. Лейтенант Элиот Тозер, пилот А-4 Skyhawk, писал в своем дневнике: «На всех уровнях наступает разочарование. Мы летаем на ограниченном количестве самолетов, сбрасываем ограниченное количество боеприпасов на строго ограниченный перечень целей в ограниченные интервалы времени. Хуже всего то, что эта ограниченная война в высшей степени непопулярна и безрезультатна»[699].
Такие же пессимистичные настроения царили и в верхах. В 1967 г. на одном из оперативных совещаний генерал ВВС США Джон Макконнелл в отчаянии обхватил руками голову и пожаловался присутствующим: «Вы не представляете, как я устал от всего этого… Это какое-то бессилие… не думал, что такое возможно»[700]. В ходе «Раскатов грома» было уничтожено 65 % нефтехранилищ Северного Вьетнама, 59 % электростанций, 55 % крупных мостов, 9821 автотранспортное средство и 1966 железнодорожных вагонов. Но Ханой умело использовал бомбардировки не только для мобилизации собственного населения, но и как средство воздействия на Москву и Пекин, побуждая тех постоянно наращивать свою помощь. К 1968 г. ежедневный поток грузов из Китая в Ханой по северо-восточной железной дороге увеличился до 1000 тонн в сутки. В общей сложности размер экономической и военной помощи, полученной Северным Вьетнамом, составил почти $600 млн и $1 млрд соответственно — огромная сумма для относительно небольшой и слаборазвитой азиатский страны.
В 1966 г. в секретном аналитическом исследовании, проведенном по заказу Пентагона, группа «Ясон» с замечательной проницательностью определила непреднамеренные последствия «Раскатов грома»: «Очевидно, что бомбардировки только усилили народную поддержку режима, спровоцировав всплеск патриотизма и национального энтузиазма»[701]. В исследовании признавалось, что «те, кто имеет непосредственное отношение к бомбардировкам, испытывают растущий дискомфорт и тревогу». В то же время «негативное воздействие на моральное состояние [вьетнамцев] оказывают не столько сами бомбардировки, сколько их косвенные последствия, такие как эвакуация городского населения и разделение семей». В заключение делался однозначный вывод: «Прямое применение силы против общества, как правило, имеет тенденцию укреплять социальную сплоченность нации, увеличивать поддержку существующего правительства со стороны населения и вселять как в руководство, так и в народ решимость дать отпор».
Аналитик RAND Олег Хёфдинг в декабре 1966 г. заявил: «Ведущаяся США кампания бомбардировок предлагает ханойскому режиму почти идеальное сочетание намеренного ограничения ударов и случайно проливающейся крови»[702]. Несмотря на легкомысленный тон, Хёфдинг был прав в главном: «Ханой пожинает значительные выгоды из этой угрозы, масштабы которой явно преувеличины… С точки зрения воздействия [бомбардировок] на моральное состояние общества и эффективность государственного контроля, то в чистом итоге можно говорить об их положительном эффекте для режима… Бомбардировки производят достаточно непреднамеренного ущерба и жертв среди гражданского населения, чтобы руководство страны могло поддерживать высокую степень антиамериканской воинственности, но в то же время недостаточно для того, чтобы сломить волю к борьбе»[703].
Тем не менее Объединенный комитет начальников штабов продолжал непоколебимо верить в эффективность воздушной войны. В служебной записке от 16 июня 1967 г. председатель комитета генерал Эрл Уилер почти что в духе доктора Стрейнджлава призвал интенсифицировать удары по Ханою и Хайфону: «Существует вероятность того, что это может возыметь решающий эффект… Хотя я не могу назвать себя экспертом по внутреннему и мировому общественному мнению, я считаю, что только более, а не менее решительные действия приведут к росту поддержки со всех сторон, за исключением только коммунистов, которых мы заставим уважать нашу силу. Я не считаю, что это повлечет за собой серьезные риски… 123 боевых вылета… стоят всех гуманитарных издержек, даже если они уменьшат потери союзников в ЮВ всего на 1 %. Другими словами, воздушная кампания окупится в человеческих жизнях, если она позволит добиться разницы между потенциальной и реальной инфильтрацией [с Севера на Юг] всего в 1,6 %, и в долларах, если эта разница составит 2,1 %»[704].
Но задолго до завершения «Раскатов грома», в конце зимы 1968 г., удручающие результаты кампании спровоцировали экстраординарный акт публичного «отречения и вероотступничества» со стороны ключевой политической фигуры: 29 февраля Роберт Макнамара ушел с поста министра обороны. Незадолго до этого в частном разговоре за завтраком он в эмоциональных выражениях пожаловался на «сокрушительную бесполезность» бомбардировок. Как и ряд других военачальников, более просвещенных, чем Эрл Уилер, он осознал, что победа в воздушной войне, если таковая вообще возможна, может быть достигнута только посредством разрушений и жертв в масштабах, абсолютно несовместимых с ценностями Соединенных Штатов.
Желание Линдона Джонсона продемонстрировать во Вьетнаме силу и решимость подрывалось его собственной неуверенностью и страхами: он не хотел, чтобы война негативно отразилась на его программе строительства Великого общества, боялся спровоцировать советское или китайское военное вмешательство, опасался лишиться поддержки союзников или, по крайней мере, их молчаливого согласия с военными усилиями США в Индокитае, тревожился за настроения избирателей внутри страны и за имидж США на международной арене. Президент предпочитал не признавать горькую истину, что волю врага невозможно сломить деликатными бомбардировками. С другой стороны, потребности коммунистов были настолько малы, что даже гораздо более интенсивная воздушная кампания, за которую ратовал Объединенный комитет начальников штабов, вряд ли привела бы к другому исходу. Наконец, в разгар китайско-советской конфронтации в конце 1960-х гг. ни одна из двух крупных коммунистических держав не пошла бы на то, чтобы бросить своего союзника на произвол судьбы, даже если бы американская авиация не остав