В полноценный отдых никто не верил. Но все же вернуться, хоть на день-другой… У майора имелись личные причины рваться на базу.
Глава четвертая
Быт под Ханоем, в учебном центре на базе 264-го зенитно-ракетного полка, был далек от комфортного, но все же лучше, чем в Ханьхо. Имелось подобие душа, собственная хижина, сбитая из бамбука и частично из досок. В хижине была мебель — самая настоящая тумбочка, ветхий шкаф и традиционная раскладушка, над которой опускался марлевый полог. С раскладушкой соседствовал соломенный шезлонг-качалка — личный подарок майора вьетнамской армии Му Ханя. Ни у кого такого не было, а у Раевского был. Впрочем, посидеть в нем удавалось нечасто. «Спальный район» располагался на краю центра, он ни разу не подвергался бомбежке (из-за неказистого вида сверху), его окружали живописные деревья, цветущие кустарники, дорожки, засыпанные галькой. Учебные корпуса находились дальше, а здесь, под боком, имелась спортивная площадка, столовая, «дом быта» и даже стол для игры в теннис. Вьетнамцы не понимали правил, но всегда внимательно следили за игрой и бурно реагировали на все, что, по их мнению, являлось «голом».
Последние две недели выдались тяжелыми. Но дивизион вел себя достойно, и количество сбитых самолетов было таким, что его не требовалось даже завышать. Комплекс сдали под роспись, загрузились в автобус и мгновенно уснули — никакие бомбежки не могли разбудить. Американцы приутихли, теперь их авиация лишь лениво бомбила приморские районы и минировала акваторию Тонкинского залива. «Сутки можете отдыхать, — великодушно разрешил полковник Бахметьев — советник командира части, старший группы советских специалистов, выслушав рапорт о проделанной работе. — А если повезет, получите еще сутки… это будет зависеть от обстановки, включая, хм, международную».
Раевский не помнил, как упал на раскладушку и заснул. Зато полог накинул, и в этом колпаке царила страшная духота. Но крылатые вампиры не беспокоили. Сквозь щели в стенах просачивался солнечный свет, в саду пели птицы. С волейбольной площадки доносились крики — военнослужащие срочной службы, свободные от дежурства, затеяли матч-реванш. В соседних хижинах слышался молодецкий храп — товарищи не теряли даром времени.
Снаружи вдруг кто-то покашлял, затем скрипнула соломенная циновка под ногами, затряслась дверь, сплетенная из стеблей бамбука.
— Майор Раевский? — раздался строгий голос. — Мы знаем, что вы здесь. Открывайте, КГБ!
Да пропадите вы… Пришлось вставать и двигаться в спящем виде. Майор путался в марле, чертыхался. Болела правая часть тела — последствие падения в овраг, и ходьба причиняла боль. Откинулся крючок, заскрипела дверь. К хижине была пристроена веранда — сущий смех, места ровно столько, чтобы спрятать от дождя маленького вьетнамца, — но табуретка туда входила. На ней сидел, раскачиваясь, представительный жилистый мужчина в парусиновых штанах и парусиновой рубашке, курил болгарскую сигарету и наслаждался покоем. Солнце давно взошло и уже жарило. Перед вереницей соломенных хижин (были и двухместные) проходила асфальтированная дорожка, за ней начинались лужайки, обрамленные цветущими кустами. С волейбольной площадки на другой стороне садика доносились азартные крики. Мужчина поднял голову, уставился на майора внимательным взглядом. У него было правильное, гладко выбритое лицо, аккуратный пробор, серые глаза излучали иронию. Под ногами лежала спортивная сумка иностранного происхождения — явно не пустая.
— Явление Христа народу, — улыбнулся мужчина. — Видел бы ты себя в зеркало.
— Рад, что не вижу, — проворчал Андрей. — Который час, Никита?
Посетитель взглянул на элегантные наручные часы:
— Половина одиннадцатого, подсудимый.
— Ой, уймись со своими специфическими шуточками… Мы ночью прибыли — в половине третьего, вчера… Дай поспать, мы две недели не спали…
— Знаешь, — понизил голос Ханов, и ирония из глаз полилась, как вода. — Но сегодня… как бы это помягче выразиться, чтобы тебя не шокировать… В общем, ты дрыхнешь вторые сутки без стыда и совести и твои подчиненные тоже… — Никита замолчал, прислушался. В соседних хижинах на разные голоса храпели люди. — Выдь на Волгу, чей храп раздается? — не выдержав, засмеялся он.
— Ты серьезно? — удивился Андрей.
— Вам дали второй выходной. Я в курсе, можешь мне доверять.
— Неужели? — Андрей озадаченно почесал затылок. — Ладно, заходи, а то сейчас табуретку сломаешь…
Он побрел, прихрамывая, в хижину. Гость пристроился в хвост, дышал в затылок.
— Почему хромаешь? Отказал один из двигателей?
— Оба отказали.
— Ладно, приятель, знаю, что вы пережили. Досталось вам. Хотя кому сейчас легко?
«Тебе легко», — подумал Раевский. Он добрался до раскладушки, снова упал. Никита без смущения опустился в шезлонг, бросив под ноги сумку, стал качаться, разглядывая обстановку.
— Небогато живешь, Раевский. Ох уж эти социально не защищенные слои населения… Ладно, не говори ничего, знаю, деньги тебя не испортили. Даже не пытались. Но порядок ты хотя бы можешь поддерживать?
— Никита, оставь меня в покое! — простонал Андрей. — В этом доме все аккуратно валяется на своих местах, что ты хочешь?
— Просто в гости зашел, — пожал плечами Ханов. — Не мог не зайти. Все же не чужой. Тем более после всего, что вам досталось под Ханьхо… Расскажешь?
— Конечно, в этом нет государственной тайны. Особенно для тебя. Но давай не сейчас, ладно?
— Ладно, просыпайся, черт с тобой. — Ханов откинулся на спинку шезлонга, сладко зевнул: — Заражаешь ты меня… Выпить хочешь? Водка? Виски? Странный напиток из кактуса под названием «текила»? — выразительно коснулся он ногой сумки, которая явно не пустовала.
— Шутишь? — вздохнул Андрей. — Нельзя, я на службе.
— У тебя выходной.
— Все равно нельзя… — произнес майор и, как бы невзначай, посмотрел на часы.
Никита уловил этот взгляд, усмехнулся. Он был дьявольски наблюдателен и умен. А еще умел раньше прочих добывать информацию — иногда складывалось ощущение, что она самостоятельно, какими-то невидимыми каналами загружается приятелю в голову и там оседает.
— Хорошо, держи. — Ханов вынул из сумки красно-синюю алюминиевую банку. — Буржуйская «Пепси», лимонад такой, хорошая штука. Говорят, в ней гвозди растворяются. Колечко отогни и потяни. Не граната, не взорвется. Час назад была холодной, ну а теперь… сам понимаешь. — Он посмотрел по сторонам и добавил: — Холодильник тебе завести надо. И зарплату другую, гм…
В этом товарищ был категорично прав. По неясным причинам, офицеры, проходящие службу во Вьетнаме, не имели никаких надбавок, получали обычную зарплату — ту же, что в Союзе. Возникала странная ситуация — на Кубе, в Египте, где тоже работали военные специалисты, зарплата была в разы выше, при этом боевые действия там не велись.
— Гадость, — поморщился Андрей, сделав глоток, — наш «Дюшес» гораздо лучше. Холодильник, говоришь… Может, еще и жену завести?
— Нет, жену не надо, — не растерялся Ханов, — жена у тебя уже была, — и он, не моргая, уставился на собеседника.
Темное прошлое часто вторгалось в голову и доставляло неудобства. С Никитой Хановым они учились в параллельных классах. Оба были родом из славного града на Оби, ставшего после войны чуть не центром мироздания в Сибири. Особо в школе не общались, но вышло так, что поступили в один институт, оказались в одной группе и долгое время не могли поделить Наталью. По воле рока она обучалась в той же группе. Наталья задумчиво наблюдала за их потугами, потом подумала и выбрала Раевского. Впоследствии закралось страшное подозрение: выбрала из-за фамилии. Жизнь длинная, лучше быть Раевской, чем Хановой. Никита остался с носом, вскоре перевелся на другой факультет, и эта тяжба как-то забылась. Чем закончилась семейная жизнь, тоже известно. Андрей ушел из электротехнического, посвятил жизнь армии, Наталья какое-то время кочевала с ним, копя обиды. Но однажды прорвало, и началась эпопея, связанная с разводом. С Хановым встретились случайно — уже во Вьетнаме. «Андрей Иванович, можете задержаться на минутку? К вам есть несколько вопросов от Комитета государственной безопасности», — вкрадчиво прозвучало в спину. И ведь напрягся — а потом этот исполненный иронии взгляд, язвительная улыбка. Мир оказался тесен — в нем, как в трамвае, не протолкнуться! Поначалу чувствовал настороженность — этот парень и впрямь работал в КГБ. Наивно предполагать, что контингент специалистов ограничивался только военными. «Старший брат» был везде, следили за моральным состоянием коллектива, занимались анализом, отдельные службы вели контрразведывательную деятельность, способствуя ГРУ, работали с пленными американцами и выходцами из Южного Вьетнама. Злобу Никита не затаил — как будто. Ко всему относился с юмором. «Можешь не рассказывать. Все про тебя знаю и про Наталью тоже. Ладно, не смотри с опаской, проехали. Надеюсь, ты спас меня — угробил лишь свою жизнь. А вдруг и я бы развелся с Наташкой… хотя вопрос тоже спорный. Что дает минус на минус?» Невозможно было понять, где он шутит, а где говорит всерьез. Настороженность осталась — даже после долгого общения в новых условиях. Что у человека в голове? Как он перешел на работу в КГБ с факультета приборных устройств? Эту тему Ханов не афишировал, только усмехался: направлен по комсомольской путевке. Он был неплохим человеком, но служба в интересном ведомстве не могла не наложить отпечаток. В Союзе Никита женился, воспитывал ребенка, хотя и в этом плане не распространялся, лишь показал фото суженой — эффектной брюнетки с длинными ногами, обтянутыми «буржуазными» джинсами.
— Ладно, не смущайся с утра пораньше, — отмахнулся Ханов. — Что за привычка у нашего человека? На полях сражений — храбрее не найти, а в присутствии людей из органов — сразу дрожь по телу, язык заплетается. Про личное — забыли. Ничего, как говорится, личного. Кстати, ты напрасно посматриваешь на часы. Я не зря к тебе пришел. Нина Ивановна еще вчера вечером в компании полковника Осипова изволили отбыть в Хайфон — встреча с представителями командования ПВО по вопросам поставок новой техники, в частности модернизированного ЗРК «Волхов». Прости, но я это знаю. Командировка на двое суток. Работа, знаешь ли, Нина Ивановна не могла ничего сделать. И почему мы так опечалились?