Жесткому обращению вьетнамцев подвергались офицеры ВВС. Особенно доставалось летному составу. Во время воздушных налетов подразделения ВНА несли большие потери. Жертвами бомбардировок часто становились мирные жители. Конечно, уровень применения французской авиации в период колониальной войны несопоставим с масштабами «ковровых» бомбардировок ВВС США в 1960 – 1970-х гг.
Тем не менее многочисленные факты бомбардировок беззащитных деревень, обстрелы рыбацких лодок и сампанов были серьезными основаниями для вьетнамцев бояться и ненавидеть все, что летает. Если добавить к этому еще и широкое применение французской авиацией напалма, от которого не было спасения, то ненависть вьетнамцев к пленным пилотам, бортстрелкам и авиатехникам была вполне объяснима. Е[ринадлежность к ВВС служила неопровержимым доказательством причастности к бомбардировкам, гибели боевых товарищей и мирных жителей. Это могло означать только одно – жестокое обращение.
Офицеры французских спецслужб, особенно те, кто непосредственно занимался вербовкой агентов среди вьетнамцев, тайцев и хмонгов, представляли интерес для разведывательных органов ВНА. Конечно, ни о какой их «перековке» и дальнейшей работе на военную разведку ДРВ в качестве двойных агентов не могло быть и речи. Однако от пленных офицеров спецслужб вьетнамцы стремились получить информацию о секретной агентуре, которую французы создавали в Индокитае на протяжении всей Второй мировой и колониальной войн. Отказ сотрудничать мог повлечь за собой все, что угодно – голод, жестокие пытки, казнь.
Тем не менее были редкие исключения из правил. Майор Бижар, получивший чин лейтенант-полковника незадолго до падения Дьенбьенфу, никогда не скрывал, что являлся офицером-парашютистом. Он даже демонстративно не снимал красного берета. Такой смелый жест мог рассматриваться как своеобразный вызов победителям. Тем не менее Бижар выжил в лагере военнопленных. Вьетнамцы по достоинству оценили поведение храброго противника и не стали его расстреливать438.
В чем причина такой избирательной снисходительности к явному врагу? Скорее всего, это была довольно неглупая идеологическая затея политработников ВНА. Вьетнамцы, вне всякого сомнения, знали, кто такой Бижар, не только по захваченным документам, но и из допросов перебежчиков и пленных. Они поняли главное – перед ними убежденный, несгибаемый противник, которого склонить к сотрудничеству невозможно.
Администрация лагеря для военнопленных также убедилась не только в личном мужестве Бижара и его готовности принять смерть. Несомненно, он пользовался уважением товарищей по заключению. Следовательно, его казнь или жестокое обращение с ним могли иметь совершенно обратный эффект для остальных узников. Несомненно, для них он бы стал героем. Возможно, что у него могли появиться последователи. А там и до мятежа недалеко.
Вместе с тем пленный офицер-парашютист не демонстрировал явных признаков неповиновения. Он не призывал своих товарищей по несчастью игнорировать распоряжения караульных и надзирателей или совершить побег. В конце концов, ему самому пришлось соблюдать правила распорядка в лагере. Иначе вьетнамская администрация могла абсолютно на законных основаниях применить насилие.
Сохранением жизни Бижару вьетнамцы демонстрировали достойное обращение со всеми военнопленными, невзирая на чин, национальность и послужной список. Это могло иметь весьма позитивные последствия для вьетнамской стороны после завершения войны.
Был еще один уникальный случай спасения французского офицера, которому грозила смерть из-за принадлежности к военной авиации. Капитана ВВС Чарно вьетнамцы вывезли в селение Бан Ко Май, в 3 км южнее Дьенбьенфу и заставили откапывать тела гражданских лиц, погибших в результате налета французской авиации, а потом хоронить их заново. После этого Чарно был отправлен в лагерь военнопленных и наверняка погиб бы во время марша. Офицера спасло вмешательство командира ВНА, который оказался однокашником Чарно по французскому лицею в Монтпеллье439.
Проблемы иного характера возникали после капитуляции 6-й армии Паулюса. Обращение с пленными гитлеровцами – противоречивая тема. Хотя советские власти приложили огромные усилия по спасению раненых, больных и обмороженных врагов, многие из них погибли. Были и конфликтные ситуации между победителями и побежденными. Например, ряд немецких генералов, сдавшихся советским войскам в Сталинграде, на первых порах в грубой форме пытались заявить о своем особом статусе.
О некоторых проблемах с этими господами вспоминал К. К. Рокоссовский: «Немецкие военнопленные генералы были размещены в домах, в приличных для того времени условиях, имели при себе личные вещи и ни в чем не нуждались… Здесь стоит упомянуть лишь о том, что корректное отношение нашего персонала кое-кем из пленных генералов было неправильно истолковано. Эти господа стали грубить, отказываться от выполнения законных требований нашей администрации, заносчиво требовать особых привилегий. Пришлось вежливо напомнить, что они прежде всего пленные, и поставить их на место»440.
При сортировке французских пленных в Дьенбьенфу уделялось внимание специалистам. Вьетнамцы отделили из общей массы механиков и электриков, чтобы восстановить опреснители воды и энергетические объекты Дьенбьенфу. Также было освобождено несколько саперов для разминирования минных полей, оставленных французами. После завершения работ по обезвреживанию мин и брошенных боеприпасов все они были отправлены в лагерь для военнопленных.
По некоторым данным, в мае 1954 г. вьетнамцы захватили несколько воинов-хмонгов, служивших в подразделении CG-8 и сражавшихся в Дьенбьенфу. После окончания боевых действий они сумели скрытно покинуть базу. Однако им не повезло. Через несколько дней они попали в засаду и оказались в плену. Горцы были приговорены к 25 годам заключения.
Только в 1979 г., во время интервенции НОАК в северные провинции Вьетнама, все оставшиеся в живых хмонги, почти отбывшие срок заключения, были освобождены. Ханой опасался, что в случае захвата китайцами заключенных горцев власти КНР используют бывших военнопленных как материал для антивьетнамской пропаганды441.
Всех остальных солдат, сержантов и офицеров колониальных войск ждала судьба узников лагерей для военнопленных до конца войны. В августе – сентябре 1954 г., после подписания Женевских соглашений по Индокитаю, они были репатриированы во Францию или ее колонии.
Одним из вопросов, поднятых Парижем после завершения войны, был о поиске и погребении военнослужащих колониальных войск, убитых в боях. Французские военнослужащие, погибшие в сражении за Дьенбьенфу, стали первыми жертвами колониальной войны в Индокитае, посмертная судьба которых стала темой бюрократических препирательств. В течение сражения и после его окончания все погибшие были преданы земле. Помимо подписания Женевских соглашений по Индокитаю, в июле 1954 г. было подписано соглашение № 24, в котором оговаривались вопросы о поиске, опознании и погребении военнослужащих.
В мае 1955 г., ровно через год после окончания сражения, власти Демократической Республики Вьетнам разрешили капитану армии Франции И. Бельмону и капитану армии Южного Вьетнама лейтенанту Нгуен Ван Саю прибыть в Дьенбьенфу для работ по перепланировке могил. Им предстояло произвести опознание убитых и умерших от ран французов и бойцов ВНА и осуществить перезахоронение. Для перепланировки захоронений администрация Дьенбьенфу выделила проводников и рабочих. Благодаря информации, представленной участниками сражения, и активному содействию властей ДРВ командованию ВНА П. Бельмон быстро обнаружил 639 могил442.
Однако осуществить до конца замысел французской стороне не удалось. В связи с ухудшением взаимоотношений между ДРВ и Южным Вьетнамом в 1956 г. Ханой запретил продолжение работ по созданию Военного кладбища в Дьенбьенфу.
Резкое изменение позиции властей ДРВ к проблеме военных захоронений в Дьенбьенфу, по всей вероятности, объяснялось опасениями о возможности засылки и внедрения агентов французской или американской разведок. В принципе, учитывая рост противостояния Ханоя и Сайгона, который активно поддерживали Вашингтон и Париж, такая угроза была вполне реальной. В ДРВ находилось достаточно противников коммунистического режима. Следовательно, западные спецслужбы могли найти необходимую опору среди вьетнамцев.
Нечто подобное наблюдалось в западных областях Белоруссии, присоединенных к СССР осенью 1939 г. В 1940–1941 гг. в этих районах работали группы немецких специалистов, занимавшихся поиском и опознанием своих соотечественников, погибших в ходе германо-польской войны в сентябре 1939 г. Вне всякого сомнения, помимо своего прямого назначения, подданные Третьего рейха осуществляли сбор разведывательной информации, вербовали будущих осведомителей.
Теоретически, бывшая французская база располагалась в районе достаточно удаленном от промышленных и военных объектов ДРВ, коммуникаций, но опасность проникновения представителей иностранных резидентур сохранялась. Скорее всего, Ханой просто перестраховался.
После короткой паузы конфликт в Индокитае вступил в новую, более масштабную фазу. ДРВ подвергалась бомбардировкам ВВС США. Страна жила по законам военного времени. Каждый день погибали сотни военнослужащих и мирных жителей. Вьетнамский народ переживал неслыханные лишения. В стране действовали жестокие ограничения.
Следовательно, занятие погребением французских военных, которые являлись к тому же врагами вьетнамцев, могло рассматриваться не только как политическая ошибка. Подобный шаг даже мог вызвать законное недовольство определенной части населения. В то время как самолеты и корабли одной западной державы разрушают дома и храмы, убивают мирных вьетнамцев, власти занимаются поиском и похоронами останков военнослужащих другой западной страны. Вне всякого сомнения, это было весьма щекотливым вопросом в ситуации, когда требовалась полная консолидация общества перед общим врагом. Таким образом, перезахоронение погибших солдат и офицеров колониальных войск в Дьенбьенфу было отложено на неопределенное время.