– Тогда зачем вы здесь? – бросил доктор Эсу почти обвиняюще.
– Потому, что нас попросили, – с равной, если не большей холодностью откликнулась девушка – по виду ровесница Кары, но державшаяся так, словно весь окружающий мир был её неотчуждаемой собственностью. И добавила:
– Кстати, если вам предложат на выбор бессильное сочувствие и реальную помощь – разве вы выберете первое?
Первый шок после появления чужих в комнате наблюдения и инсайт-посыла миновал. Тибо Эсу никто не мог бы обвинить в бесхарактерности. Что он и доказал в очередной раз, быстро взяв себя в руки.
– Реальную помощь? – повторил он. – Это сказано слишком уж хорошо и слишком своевременно. Я не позволю вам тронуть ни единого волоса на голове Кары, пока не буду твёрдо уверен, что ваше вмешательство пойдёт ей на пользу. Я вижу вас впервые. И нежелание помогать, столь явно демонстрируемое, нисколько не способствует…
Незнакомая девушка властно махнула рукой. Одновременно её сенс вспыхнул таким огнём, что доктор Эсу почти против собственного желания умолк.
– Ваша позиция нам ясна. Что ж, мы ненадолго покинем вас. И пусть за время нашего отсутствия эксперт Вири с инспектором Лапиной убедят вас в том, что наши обещания не голословны. Клаус, ты готов?
– Да.
В следующее мгновение она исчезла, а Клаус с минимальной, почти неуловимой для глаз задержкой последовал за ней. Не было никаких впечатляющих эффектов – ни клубов дыма, ни радужных разводов, ни мерцания или слепящих вспышек. Оба подростка просто стали прозрачны, будто обычные голограммы, а потом окончательно растаяли в воздухе. Всё про всё заняло меньше секунды, причём сенсы обоих обнулились, как показалось доктору, уже ближе к концу исчезновения, в момент, когда оба были уже полностью прозрачны.
Или следовало бы сказать – призрачны?
Первой пришла в себя (или, по крайней мере, подала реплику) Валентина Лапина:
– Это что – телепортация?
– Не знаю, что именно это было, – откликнулся Неттель Вири, – но теперь знаю, на что было похоже их появление в моей спальной.
– Кто они?
Пусть жёсткой властностью доктор Тибо Эсу уступал исчезнувшей девушке (кстати, откуда у едва достигшей двадцатилетнего рубежа соплячки взялись такие манеры? очень, очень любопытный факт!) но его прямые приказы другие лайты всегда выполняли без промедления. Вот и теперь Неттель Вири поспешил откликнуться на заданный вопрос:
– Парня зовут Клаус Метцель. С ним всё более-менее ясно: нелюдимый, слишком умный и эмоционально холодный подросток, ставший шейдом и обративший на себя внимание Недеевой…
– Шейдом?
– Да, именно так. Можно сказать, он – живая реклама возможностей распущенной Группы. Инспектор Лапина, как и я, видела его раньше и подтвердит: до того, как попасть в поле зрения Группы, Клаус был шейдом. Я раскопал даже копию его запроса на выдачу зелерина. Там, правда, вышла какая-то тёмная история; мне с трудом верится, что спецтерминал самопроизвольно выдал ему вместо зелерина другой препарат…
– Ближе к делу, – перебил доктор Эсу. – Вы утверждаете, что Клаус был шейдом, и не просто шейдом, а дошедшим до края? До финального кризиса?
– Да. Причём случилось это не в какие-то далёкие времена, а тринадцатого числа прошлого месяца. Сейчас же, как вы могли убедиться лично, Клаус не только перелинял обратно в лайта, но и вовсю пользуется нетрадиционными ментальными возможностями. Способность выдавать инсайт-посылы встречается редко, но в его активе есть кое-что вовсе неслыханное – от управляемой блокады сенса вплоть до телепортации… или чем там ЭТО является на самом деле.
– Девушка?
– Её зовут Ари. Вероятно, имя сокращённое. И ничего больше я о ней знаю.
– Ничего?
Неттель Вири красноречиво развёл руками.
– На моей памяти Ари – первый и последний человек, о котором в Сети нет никаких данных. Компьютеры просто не опознают её. Вы, конечно, можете повторить мои запросы, но вряд ли у вас что-нибудь выйдет. Девятнадцатого числа прошлого месяца она словно вынырнула из небытия точно такой же, как сейчас. Учитывая эффектный трюк, который нам продемонстрировали недавно… хм. Вы, кажется, упоминали, что среди прочей смысловой шелухи, которой парамедик заразился при контакте с Анжеликой Недеевой, были слова насчёт иных миров?
– Да.
Эксперт снова развёл руками, не говоря ничего. Да ему и не требовалось что-либо говорить. Перечисленные им факты свидетельствовали сами за себя.
– Всё это, может быть, и представляет немалый абстрактный интерес, – заметила Патриция, ухитрившаяся на время стать настолько незаметной, что Неттель Вири о ней просто забыл. – Но лично меня интересует одно: можем ли мы доверить этой паре нашу дочь?
Тибо Эсу хмуро кивнул.
– Ты, как всегда, видишь самую суть проблемы, моя дорогая. Может быть, они действительно творят чудеса, но…
Валентина Лапина перебила его тоном, исполненным глубокого изумления:
– Вы что, совсем… запутались? Какие там "может быть" и "но"?! Да у вас просто нет выбора! Надежда на чудо – это всё, что осталось вам и Каре!
– В самом деле, – поддержал её Неттель Вири. – Вы, доктор, уже сделали всё, что могли, и оказались бессильны. Ваша дочь – шейд. Она долго колебалась над краем, но всё равно упала. Этого не изменишь. Теперь впереди у неё либо зелерин, либо чудо. Или вы видите третий выход?
Тибо и Патриция переглянулись.
"Я не могу этого контролировать".
"И я тоже не могу. Они правы. Правы омерзительно, до тошноты. И во всём".
"Так ты согласен?" "Лучше сомнительная надежда, чем несомненный крах. Да".
– Вы можете как-то связаться с этими… этой парой? – спросил доктор у Неттеля.
– Нет. Они появятся так же, как и исчезли: сами. Нам остаётся только ждать.
Глава 10
30.09.110 – 17.02.114 г. ЭпА (с 812 по 816-й годы Новой Эры); сиротский приют "Тёплое поле", больничный комплекс в Гесирре, автономный модуль "Пионер"; а также княжья резиденция в Туманах и другие места в разных мирах.
30
Белобрысый нахмурился, отчасти корча важную мину, отчасти – потому, что не представлял себе внутренних усилий без подобающего выражения лица. Спустя несколько секунд на его протянутую руку сел воробей. Чирикнул неуверенно. Белобрысый негромко запыхтел. Отвечая на усилие, воробей зачирикал уверенно, в полную силу. По-настоящему. Так, словно начисто забыл, что сидит вовсе не на ветке ближайшего куста.
– Хорошо. А усилить?
Белобрысый послушно запыхтел вдвое громче. Но эффект оказался обратным: воробей суматошно забил крыльями и унёсся прочь. Другие птахи в радиусе нескольких десятков метров последовали его примеру.
– Не расстраивайся. Ведь совсем недавно ты даже одного приманить не мог, помнишь?
Мордашка белобрысого всё равно не выглядела особенно счастливой, а в его сенсе звенела (правда, стремительно убывающая) обида. И на предателя-воробья, и на Тирета, и на себя. И на хихикающих зрителей. Впрочем, смешки моментально затихли, когда Тирет обернулся и спросил:
– Кто следующий?
Вперёд выступил курносый: тот самый мальчишка, с которым Тирет повздорил в первый свой день в приюте. Или, лучше сказать, который почти сумел повздорить с Тиретом. Курносый нахмурился точь-в-точь, как его предшественник, а потом начал с усилием сводить руки.
"Это же…" В первые мгновения казалось, что ничего не произойдёт. Но вскоре стало ясно: происходит. Воздух между ладонями исказился, уплотнился, зашипел… начал светиться, быстро пробежав весь спектр от тускло-багрового до режущей глаз раскалённой белизны. Когда зрители начали щуриться и отворачиваться, курносый вскинул ладони, и яростно рокочущий шар огня размером с человеческую голову выстрелил в зенит, где и исчез с громким хлопком.
– Из тебя выйдет талантливый иллюзионист, – сказал Тирет. Он один не щурился и не отшатывался, наблюдая за представлением.
– Так огонь был не настоящим? – спросил кто-то догадливый.
– Нет. Не настоящим… но довольно опасным. Запомните все: иллюзорный огонь не способен запалить даже спичку, зато он может оставить ожоги и шрамы на вашей коже. Может причинить боль, ослепить. И даже убить.
Малыши дружно ахнули. Курносый уловил направленные на него эмоции и сжался.
– Ну-ну, – Тирет выслал настолько сильный умиротворяющий посыл, насколько мог. Курносый расслабился, а малышня притихла. – Посмотрите на нашего начинающего иллюзиониста. Смотрите прямо, смотрите спокойно. Вы знаете его давно. Вы чувствуете его намерения. Разве он хочет причинить вам вред? Нет. Не хочет. Он хочет того же, что и вы все: быть не один, чувствовать тепло родственных душ. Так неужели вы поверите, что он плохой?
– Он… другой? – спросила самая старшая из девчонок, вечная спутница курносого.
– Да. Я ведь уже говорил. Он не плохой. Он не хороший. Он – другой. Мы все – другие. А ты, – сказал Тирет курносому, – запомни этот день. И подумай над тем, что сделал. Кстати, ты умеешь творить какие-нибудь другие иллюзии, кроме иллюзии огня?
– Я… – запинка. – Да. Умею.
– Покажешь?
Курносый нахмурился. Глядя, как он вытянул руки в направлении чего-то невидимого – пока невидимого – остальные вытянули шеи. А их юный наставник тайком улыбнулся.
– Всем спать, – объявил Тирет.
За минувшее время он успел отучить малышей канючить. Все они твёрдо усвоили, что решения пожизненных диктаторов не подлежат отмене под влиянием детских капризов. Раз диктатор сказал: "Спать", – значит, пора ложиться.
Ведь завтра обязательно будет. И на экспрессе ночного сна дорога до нового дня будет самой короткой. Почти незаметной.
Спать…
Тирет старательно нагнетал соответствующее настроение, чтобы малыши следовали его примеру, и поэтому даже сам не заметил, когда пересёк грань.
А вот то, что встретило его за гранью сна, не заметить было куда труднее. …лиловый пузырь – бежать; куда? эта дорога перекрыта обвалом, и будет лучше заменить листы жести на три весёлых поросёнка плюс два с четвертью котёнка – какая жестокость! это ничего, здесь быстро привыкаешь есть иголкой и лечиться мужественной улыбкой, я вот привык, и даже без особенных склонений по азимуту горя; только я хотел бы знать, где ты, мама, я не хочу верить медицинскому заключению и не хочу смиряться: это не мой путь. Нет, не мой! Я теперь сам выбираю, в ком видеть солнце и луну, по каким звёздам торить путь, я…