Лим запомнился ему как рослый, угловатый, довольно худой (хотя и неожиданно сильный, как доказали тренажёры) подросток. Смугловатый, кареглазый, с короткими волосами того скучноватого оттенка, которому наилучшим образом соответствует прилагательное "коричневый".
Однако в данный момент с Клаусом говорил голосом Лима почти что незнакомец. Нет, от реального Лима в новом обличье оставалось достаточно для уверенного опознания, но… но! Во-первых, обличье это было старше лет на пять. А подросток, соответственно, преобразился в весьма внушительного молодого мужчину. Во-вторых, смуглая кожа посветлела на несколько тонов, глаза стали прозрачно-серыми, а волосы – уже чёрные, словно отмоченные в дёгте от кончиков и до самых корней – оказались заплетены в две косы.
Но главным было иное.
Одежда.
Или скорее так: одежда!
– Это что, ролевуха? – осведомился Клаус вежливым тоном – тем, который прозрачно намекает: только подай сигнал, и я тоже посмеюсь этой шутке. Если это шутка.
Если.
Лим мотнул головой. Косы качнулись. Каким-то загадочным образом этот жест оказался совершенно не забавным и более того – мужественным с оттенком некоторой суровости.
– Я одет так, как пристало одеваться отпрыску семьи торговцев средней руки в долгом и не безопасном путешествии. Кстати, посмотри на свою одежду.
Клаус посмотрел. Потом пощупал.
– Вот дерьмо!
– Обижаешь. Ничего дерьмового тут нет, братишка. Аборигены одеваются именно так. И, кстати сказать, не ноют по столь ничтожным поводам.
– Я не ною! – и тут до Клауса дошло, в какую сторону изменилась внешность Лима. Куда тише и напряжённее он переспросил:
– Братишка?!
– Ага. – Лим осклабился, весьма довольный. – Для пользы дела в этом погружении я буду твоим старшим братом.
Клаус набычился, но устроить хорошую демонстрацию протеста не успел.
– Добро пожаловать, – раздалось из-за спины. Он обернулся – и снова обалдел.
– Ты Клаус? Меня зовут Ари. Я – смотритель маяка.
– Ну, Ари, – голосом довольным, как урчание кота с усами в сметане, вставил Лим, – присмотри пока за этим оболтусом, а я отлучусь по делам.
На лице смотрителя отразилась лёгкая тревога.
– Надолго?
– Нет, совсем нет! Встретимся за завтраком.
Когда Клаус посмотрел назад, там уже никого не было. Как и когда исчез Лим, оставалось лишь гадать. Ведь не улетел же! Или его сенс здесь активен, как дома? Но левитировать так быстро всё равно невозможно!
– Расскажи о себе, – сказала ему в спину Ари.
Клаус снова повернулся к ней. Неохотно.
Её облик был… своеобразен. Густейшая волна волос напоминала о звёздной ночи, черты лица – пожалуй, слишком вытянутого – были просты и лаконичны, как гравюра великого мастера, умеющего передать изгибами двух-трёх линий больше, чем иному портретисту удаётся сказать парадным ростовым портретом. Фигура живо напоминала Анжи: та же стройность, таящая гибкую силу, и пропорции, полностью отвечающие старым, как миры, канонам.
Чем дольше смотрел на неё Клаус, тем яснее понимал, что Ари не просто симпатична или даже оригинальна. Нет. Она была прекрасна. …И вместе с тем любой взгляд на неё рождал боль.
Правую половину тела девушки покрывала не гладкая загорелая человеческая кожа, а грубая кора дерева: серо-коричневая, бугристая, в трещинах и складках. Правый глаз – почти заплывший, тонущий в наростах обломленный сучок. Вместо волос какие-то длинные гибкие иглы. Рука – как странной формы ветка.
Не женщина, но и не дриада. Нечто среднее.
– А ты? – спросил Клаус. "Как можно было сделать с живым человеком такое? Как?" Ари кивнула.
– Что ж, это честно. Я тоже расскажу о себе. Идём?
Приглашающе махнув левой, живой рукой, она неторопливо двинулась по тропе, косо карабкающейся в гору. Похоже, её странное увечье ничуть не мешало ей двигаться, да и речь ничуть не искажалась. Клаус пошёл следом. Именно пошёл: лететь он не мог.
Примерно минуту царило молчание. О чём думала Ари, оставалось загадкой, а вот в душе у Клауса царил полный раздрай. Не в мыслях, а именно в душе. Мыслей, считай, не осталось – так, какие-то бесформенные огрызки и мятые клочки, не более. Как могла бы сказать Наставница: "Шоковый метод обучения. Некомфортно, конечно, зато быстро и действенно".
– А куда мы идём? – додумался наконец спросить Клаус.
– Поднимаемся к маяку, – тут же ответила Ари. – Уже недалеко.
В понятие "недалеко" она и Клаус явно вкладывали разный смысл. Они всё поднимались и поднимались, Клаус запыхался и начал отставать, а конца подъёму не предвиделось.
– Погоди!
Ари обернулась недоуменно – и козочкой сбежала вниз, мягко приземлившись рядом с остановившимся парнем.
– Что случилось? Ты болен?
Подавив искушение и чувствуя, что краснеет, Клаус помотал головой.
– Нет. Просто устал.
Ари понимающе кивнула.
– А, ясно. Ваши мне рассказывали, что у себя дома вы больше летаете, чем ходите. Ничего, я подожду. Посмотри – нравится?
Послушно поглядев в указанном направлении, Клаус кивнул.
– Да. Видок ничего.
В той стороне, откуда поднималась тропа, сквозь редкие кроны каких-то хвойных деревьев проглядывала холмистая равнина. Местами, чаще у вершин холмов, зелёный ковёр был вспорот невысокими, но крутыми клыками обнажённого камня – белого, желтоватого, красно-зелёного, светло-серого. Картину довершал купол чуть белёсого, но ясного неба с тонкими, как далёкая рябь, стежками облаков.
Терпкая сладость воздуха опьяняла. Вино, не воздух.
– С маяка вид ещё лучше, – уверенно заметила Ари. – Сам увидишь. Там ещё видно берега, да и море тут хорошее. Ну, идём?
– Нет! Подожди ещё немного!
– Странный ты. Подожду, конечно. Лим поручил мне за тобой присмотреть – как же я тебя брошу?
– А кто тебе Лим?
– Друг. Добрый друг.
Сказано было со значением – вот только Клаус так и не смог понять, с каким именно. У ослепшего и оглохшего сенса имелось много минусов.
– Ари…
– Да?
– А что ты вообще знаешь… о нас? Ну, обо мне, Лиме, остальных?
– О, много чего! – Улыбка. Правая, древесная половина лица осталась почти неподвижна; но это было к лучшему, поскольку помогало не замечать этой самой половины. – Я знаю, что вас считают колдунами, причём из самых сильных. Знаю, что вас боятся и ненавидят – люди всегда боятся того, чего не понимают, и ненавидят тех, кто не подчиняется привычным правилам…
"Дикость какая", – решил Клаус. "У нас всё иначе". Но потом ему вспомнились кое-какие события, вспоминать которые не хотелось совершенно, вспомнились собственные родители – и внутри сжалось льдистое, непривычное: не мысль, не настроение, а что-то между. "Нет. У нас не всё иначе, о нет, далеко не всё…" – А ещё я знаю, – продолжала Ари без улыбки, – что любой из вас, не задумываясь, поможет незнакомцу. Знаю, что никто из вас не причинит другому боли – ни намеренно, ни даже случайно. Я знаю, что вы действительно могущественны, но знаю и то, что вы не ищете всё новых способов превратить это могущество во власть над другими людьми. Вы ведь в самом прямом смысле – не от мира сего. Как боги.
Тут уже Клаус фыркнул.
– Боги? Вот уж вряд ли. От роду не ощущал в себе ничего божественного.
– Это ещё ни о чём не говорит. Пятьсот лет назад Квирлей Еретик писал: "те существа, которых люди по неразумию своему принимают за богов, должны с особенной остротой ощущать тёмную хватку собственного бессилия. Ведь чем больше у нас власти, тем яснее сознаём мы свои пределы, и чем выше наше могущество, тем больше у него ограничений. Не потому ли в полотне сущего мы зрим так мало знаков прямого вмешательства в ход событий Высших Сил?" Что можно сказать в ответ, Клаус не представлял. Он вообще был не готов к такому разговору. И сменил тему – в некотором роде.
– Скажи, Ари, а сколько тебе лет?
– Немного за двадцать. Кстати, наш счёт лет (вернее, вёсен) полностью совпадает с вашим счётом, если ты не знал.
– Не знал. Э… а мне пятнадцать. То есть уже скоро шестнадцать будет.
Ари кивнула. Под её пытливым взглядом Клаус вспомнил, что обещал рассказать о себе, и окончательно утонул в неловкости. В самом деле: что говорить? Уверять, что он сейчас – словно птенец, едва-едва проклюнувшийся из своей скорлупы? Что он впервые находится в ином мире (при этом до конца не веря, что этот иной мир полностью реален, что бы там ни утверждала Анжи)? Рассказывать, как он дошёл до состояния шейда?
Ну нет. Только не это!
– Знаешь, – признался Клаус, – я перебираю то, о чём мог бы рассказать при первом знакомстве дома, и выходит так, что здесь и сейчас всё это бесполезно либо глупо. Мне скоро будет шестнадцать, да; но остальное, помимо возраста… Домашние адреса, физический и Сетевой? Любимые игры, фильмы, симуляции и сериалы? Глупость какая-то! Я мог бы сказать, что учусь на оператора общеСетевого терминала по специальности "контрактное право" – но Лим успел объяснить мне, что Седое Взморье технологически пребывает на уровне где-то восьмого-десятого века эпохи до анкавера, а законность в большинстве населённых областей зависит от произвола царя или ещё какого барона. Ещё я мог бы сказать, имею повышенные способности ментата и могу выдавать инсайт-посылы; но мой сенс здесь не работает. Совсем.
Язык во рту казался нелепым медузообразным придатком. Послушным ровно настолько, чтобы давить желе искажённого липкого смысла.
И ещё казалось: если бы сенс работал, как положено…
Рассудок напоминал: заработавший сенс снова превратил бы его в шейда. От напоминания становилось ещё хуже.
– В общем… – выдавил напоследок Клаус, дёрнул неловкой рукой. Замолк.
– Вот и я о том же, – тихо согласилась Ари. – Вести с тобой "приличные разговоры" глупо, да я к тому же давно уже не "приличная". Мы не читали одних и тех же книг, не жили в одной и той же стране, не питались слухами об одних и тех же войнах и правителях, не ходили на игру одних и тех же актёров. Мы настолько различны, насколько это вообще возможно для говорящих на одном языке. Мы даже погоду не можем обсуждать – ведь ты не имеешь представления, какова бывает здесь, на Клюве, погода…