— Это почему же? — улыбка на лице Марьи покривилась и мелко запрыгала.
— Неужто сама не знаешь? — Голубикин на мгновение замер, затянувшись сизым дымом, а потом неторопливо выпустил его через ноздри.
— О чём я должна знать? — стараясь сохранить на лице невозмутимость, она снова заставила себя улыбнуться, но её тонкие, как у ребёнка, пальчики, беспрерывно скользя по клеёнке, выдавали её с головой.
— Знаешь что, это ты перед матерью ломай комедию, а со мной говори по-человечески, хватит из себя корёжить Бог не весть что, — под нажимом заскорузлых пальцев Голубикина окурок папиросы рассыпался по дну простенького белого блюдечка, заменявшего хозяину пепельницу, крохотными ломкими пластинками. — Ты, Машка, не крутись, ты знаешь, о чём я говорю, так что прекращай эти свои ужимки и давай поговорим как взрослые люди, пока мать на дворе, при ней всё равно никакого разговора не выйдет.
— И о чём же мы с тобой будем говорить? — ощущая облегчение от того, что ей больше не нужно притворяться, Марья скинула с лица показную улыбку.
— Я не знаю, как там у вас принято в Москве, но у нас в Озерках от людей секретов нет, у нас на одном конце деревни чихнул, а на другом тебе уже «будь здоров» говорят, — Голубикин пристукнул пальцами по столу. — Ты здесь всего неделю, а ткнуть пальцем в спину мне только ленивый не удосужился, соседские собаки и те облаяли. Что ж ты меня выставляешь на позорище?
— По-моему, я ничем тебя не опозорила, — разливаясь по груди холодком, обида тихонько царапнула душу Марьи.
— И что вы с Любкой нашли в этом молокососе? — Голубикин, сдвинув брови, поднял на дочь тяжёлый взгляд. — Я бы ещё понял, цепляться за такого, как Савелий, тот хоть мужиком был, а этот не в их породу — студень, одна только фамилия от отца осталась.
— Почему ты решил, что меня по-прежнему интересует Кирилл?
— Я что, похож на слепого? — спокойно произнёс Голубикин. — Почему ты приехала одна?
— Понимаешь, у Семёна вышла накладка с отпуском… — принялась объяснять Марья.
— Ты эту сказку про белого бычка рассказывай кому-нибудь ещё. Вон, матери пойди расскажи, — Николай мотнул головой в сторону окна, — может, она поверит. А мне мозги не пудри.
На какое-то время в просторной светлой горнице повисла тишина, нарушаемая только мерным тиканьем старинных часов на стене да густым гудением запутавшегося в занавесках шмеля.
— Что ты от меня хочешь услышать? — Марья поймала себя на том, что она смотрит на пыльную улицу, будто ожидая, что, вопреки здравому смыслу, на ней покажется знакомая до боли, высокая фигура Кирилла.
— Скажи мне, Марьяшка, то, о чём болтают у тебя за спиной, правда? Ты действительно всё ещё сохнешь по Кряжину? Тогда зачем ты выходила за этого… твоего, нового?
— Пап, всё так перепуталось… — она прижала к лицу ладони и провела ими ото лба к подбородку, будто отгоняя от себя призраки прошлого. — Я не знаю, нужен ли мне Кирилл, или уже всё поросло быльём, но то, что с Семёном у меня ничего не сложится, я поняла окончательно.
— Как же ты могла выйти замуж без любви?
— По любви я уже выходила, — горько усмехнулась она.
— И за что тебе такой крест? — думая о чём-то своём, Николай Фёдорович снова механически потянулся за пачкой с папиросами, но его рука застыла на полдороге. — Это что там такое?
Услышав в сенях непонятный стук, Голубикин отложил пачку в сторону и приподнялся над табуретом, но выйти из-за стола так и не успел. В ту же секунду, распахнув дверь настежь, в проёме появилась белая, как полотно, Анастасия.
— Коленька! Господи ты боже мой! Беда-то какая! — прижимая руки к щекам, она беспокойно переводила взгляд с мужа на дочь и, пытаясь что-то сказать, мучительно поводила головой из стороны в сторону.
— Да не мычи ты, мать, говори толком, что стряслось! — Николай подскочил к жене и схватил её за плечи. — Ну? Что?!
— Там… — махнув куда-то в сторону сеней, Анастасия прижала руку ко лбу и, закрыв глаза, надрывно заскулила.
— Да что там-то, ты можешь сказать русским языком или нет?! — не выдержав, повысил голос Николай.
— Мама, что с тобой? — сердце Марьи прыгнуло к самому горлу.
— Там… в старом доме Савелия и Анны…
— Кирилл? — губы Марьи, дрогнув, стали бесцветными. Мир сдвинулся со своей оси, покачнулся и, застыв, на несколько мгновений, потерял всё: цвета, запахи, звуки. — Мама?.. — собственный голос показался Марье незнакомым.
— Дочка, Кирилл… разбился, — выговорив самое главное, Анастасия длинно всхлипнула и прикрыла рот кончиком платка.
— Как… разбился? — смысл сказанных матерью слов не сразу дошёл до сознания Марьи. Дёрнувшись всем телом, она хотела бежать к дверям, но внезапно почувствовала, что ноги её стали неподъёмно тяжёлыми, как свинцом налились.
— Там, в старом доме, давно никто не жил… — хрипло проговорила Анастасия, — уже много лет не жил… а дом не любит стоять пустым… это нехорошо, если пустой…
— Да чёрт с ним, с домом! — прервала мать Марья.
— Ах, да… Кирилл… он полез наверх, он же собрался его продать… туда, на крышу, — путано сообщила Анастасия, — ну, и не удержался… Марья! — Анастасия протянула руку вперёд, пытаясь задержать дочь в дверях, но Маша уже выбежала в сени. — Марья! Постой! Послушай меня, не ходи туда! — бросившись вслед за дочерью, Анастасия Викторовна сбежала по ступеням крыльца, но та была уже у калитки. Не обернувшись, она крутанула деревянный овал щеколды и не разбирая дороги бросилась прочь.
— Ну, как там у нас дела с Вячеславом? — длинные музыкальные пальцы Кропоткина пробежались по полированной деревянной ручке кресла и зависли на самом краю.
— Что тебя интересует конкретно? — встряхнув пузырёк матового стекла, Лидия смочила пальцы, потом коснулась ими висков, провела по ложбинке груди и бросила на бывшего мужа короткий взгляд в зеркальную дверку трельяжа.
— Лидия, ты не могла бы заняться собой потом? Ты же знаешь, я терпеть не могу разговаривать с твоей спиной! — не подозревая, что жена наблюдает за ним в зеркало, Игорь манерно закатил глаза под потолок и прикусил щёки изнутри. — Сколько раз я тебя просил не занимать ничем те десять минут, которые я провожу в твоей квартире, разве это так сложно?
— Нет, ничего сложного в этом нет, — закрутив крышку пузырька, Лидия вернула духи на прежнее место и взяла в руки помаду, игнорируя просьбу мужа.
— Тогда зачем ты каждый раз мотаешь мне нервы? — с нажимом проговорил Кропоткин. — Ты это делаешь нарочно?
— Сложно сказать… наверное — да, — неторопливо протянула Лидия и, мельком взглянув на отражение мужа в зеркале, увидела, как мгновенно покраснело его лицо. — А что ты, собственно говоря, имеешь против?
— Я захожу к тебе на десять минут раз в месяц, и именно в эти десять минут ты каждый раз занимаешься всякой ерундой! — с раздражением буркнул он. — Это что, защитная реакция или один из многочисленных способов привлечь к себе внимание мужчины?
— Ты деньги принёс? — никак не реагируя на его гневную речь, Лида взяла в руки расчёску.
— Да, между прочим, я принёс деньги! — вскипел Кропоткин. — Деньги, на которые ты будешь жить! А ты даже не соизволишь повернуться ко мне лицом! Интересно, на какой помойке тебя нашли, если ты не знаешь азов приличного поведения?
— Послушай, Игорь, тебе не кажется, что ты перегибаешь палку? — безразличным тоном поинтересовалась она. — Я нахожусь у себя дома и могу заниматься тем, чем считаю нужным. По какому праву ты мне указываешь, что мне делать и как жить? Если тебя не устраивает, что я сижу к тебе в пол-оборота, у тебя есть, как минимум, два варианта: оторваться от кресла и пересесть или положить конверт с деньгами на стол и выйти вон. Признаться честно, я не совсем понимаю, зачем ты пришел, — пожала плечами она и снова незаметно скользнула глазами по зеркалу.
— Чего-чего? — не подозревая, что коварная женщина пристально наблюдает за выражением его лица в зеркальную створку, Кропоткин дал полную волю своему удивлению. Его брови, взметнувшись, потянули за собой верхние веки, и глаза сделались неправдоподобно большими и круглыми.
— Насколько я поняла, как женщина и вообще как личность я перестала тебя интересовать уже достаточно давно, — мягко пропела Лидия, — поэтому трудно предположить, что ты приклеился к креслу, единственно чтобы созерцать мою великолепную спину. Если принять во внимание, что Славки дома нет, он во Дворце пионеров, а кроме нас с сыном в квартире никого быть не может, возникает вполне закономерный вопрос: что ты тут делаешь? — положив расчёску на столик, Лидия неожиданно повернулась на стуле и оказалась лицом к лицу с Кропоткиным.
— Это что ещё за номер? Что за дурацкая манера — из всего устраивать фарс? — недовольный странным поведением бывшей жены, Кропоткин нахмурился, и его длинные пальцы принялись выбивать на ручке кресла какую-то незамысловатую мелодию. — Что за комедию ты передо мной ломаешь? Я принёс деньги, только и всего, и мой тебе хороший совет: не стоит выискивать тайные мотивы там, где их нет. Я понятно говорю?
— Вполне, — Лидия встала и подошла к трёхстворчатому полированному шкафу. — Если ничто тебя больше в этом доме не удерживает, будь так добр, положи деньги на стол и уходи. У меня через час важная встреча, мне нужно переодеться, а по вполне понятным причинам при тебе я сделать этого не могу, — голос Лидии зазвучал приглушённо, видимо, погрузившись в необъятные недра платяного шкафа, она приступила к ревизии его содержимого.
— Что значит уходи?! — возмущенный Кропоткин встал с кресла и решительно двинулся к распахнутой дверке гардероба, за которой слышалось приглушённое постукивание деревянных плечиков. — Что ты себе позволяешь!
— А что уж такого особенного я себе позволяю? — голос Лидии зазвучал совсем глухо. — Ты принёс деньги на сына, я их взяла. Что ещё? Или ты хочешь, чтобы я расписалась на конверте в их получении?
— Лид, в чём дело? — взявшись рукой за дверцу, Кропоткин тут же невольно отшатнулся, потому что, перелетев через край створки, на него упала сверху ажурная кофточка бывшей жены.