— Но отдых — это не только место на лежаке, дымчатые очки и бутылка хорошего вина, — возразил он, — существуют и другие ценности.
— Да брось ты, папа, неужели тряска в пыльном автобусе по колдобинам какого-нибудь убогого городишки можно сравнить с цивилизованным отдыхом за границей?
— Ну почему же сразу убогого? — осторожно поднеся дымящуюся чашку с кофе ко рту, Горлов отхлебнул маленький глоточек и, разочарованно вздохнув, тут же поставил её на блюдце. — А ты знаешь, что в этом году Суздалю исполняется девятьсот пятьдесят лет?
— Я за него рада, — язвительно проговорила Поля. — И по этому поводу ты предлагаешь мне целый месяц трястись в задрипанном автобусе и разглядывать руины через пыльное стекло?
— Неужели тебя нисколько не интересуют памятники древнего зодчества? — промокнув уголки губ, Горлов отложил салфетку в сторону и с удивлением посмотрел на Полину. — Со всех концов света люди едут, чтобы полюбоваться на красоту, которая у тебя буквально под боком.
— Ничего удивительного, я ведь тоже хочу поехать полюбоваться на красоту, находящуюся под боком у них, — Поля взяла соусник, наклонила его и, несколько раз встряхнув над своей тарелкой, с сожалением посмотрела на густые разводы шоколада, оставшегося на стенках и не желавшего вытекать.
— Ну ладно, бог с ним, с Золотым кольцом. Не хочешь — не надо, — стараясь скрыть разочарование, проговорил Горлов. — Если тебе не подходит моя компания, так прямо и скажи, я пойму.
— Пап, ну при чём здесь компания? — Полина поставила соусник и подняла глаза на отца. — Я тебе про Фому, а ты мне про Ерёму. Тратить лето в какой-то забытой богом дыре просто бездарно, понимаешь? На улице уже июль, солнечных деньков осталось всего ничего, а ты предлагаешь мне какую-то нелепицу. Мне всего двадцать два, а ты хочешь, чтобы я повязала на голову чёрный платок и отправилась в паломничество по всем уцелевшим церквям малых городов?
— Ну, знаешь, Суздаль или Владимир можно назвать малыми только с огромной натяжкой, — не согласился Горлов, но, увидев, как, напрягшись, губы Полины начали складываться в упрямую линию, тут же замахал руками. — Ладно, ладно, всё, закрыли эту тему. Я понял, к русским истокам у тебя тяги нет. Тогда скажи, чего бы тебе хотелось, возможно, я смогу выполнить твоё желание.
Бросив взгляд на отца, Полина довольно улыбнулась и, отложив вилку с ножом, на какое-то время задумалась. То, что она не поедет ни на какую дурацкую экскурсию, было понятно с самого начала. Если на старости лет папочке взбрело в голову целый месяц глотать пыль в дребезжащем автобусе, это дело его, пусть катится, если хочет, никто особенно отговаривать не станет, но лично она тратить чудесные летние дни на подобную глупость не намерена.
Конечно, отдых где-нибудь на «Золотых песках» был бы неплохим вариантом. Тем более что для папеньки не составило бы никакого труда провести путёвочку через профсоюз и выкупить её почти за копейки, хотя, признаться честно, стоимость путёвок и курсовок никогда её особенно не интересовала. Но с другой стороны, курица — не птица, Болгария не заграница, в том же «Солнечном береге» она была уже не один раз, так что было бы неплохо съездить куда-нибудь ещё, тем более что раскошеливаться всё равно не ей.
В том, что ей удастся раскрутить отца на модный заграничный курорт, Полечка не сомневалась ни на йоту, но двухнедельной поездки куда-нибудь на Адриатику ей было маловато. Ровно через месяц, двадцатого августа, ей исполнится двадцать три года — это не круглая дата, но все же важное событие.
Каждый год в этот день она привыкла получать от отца дорогой подарок, но не тот, который приглянулся бы лично ему, а тот, который она выбирает непременно сама. Поля выбирала подарок долго и чрезвычайно тщательно, на это уходил порой не один месяц, и уже от одного этого процесса она получала колоссальное, ни с чем не сравнимое удовольствие предвкушения сбывающейся мечты. Прицениваясь и присматриваясь к дорогим вещичкам, Горлова ощущала свою причастность к избалованной элите, и это волшебное чувство причастности к избранной верхушке, к хозяевам жизни делало её счастливой.
Один-единственный раз, в прошлом году, на её двадцатидвухлетие, эта установившаяся традиция, позволяющая щипать дорогому папе пёрышки, дала сбой, который чуть не окончился полной катастрофой. И произошло всё это по вине бывшего мужа, Кирилла, ставшего для папеньки в одночасье святым великомучеником. И как это у него всё так ловко получилось: броситься под пулю, предназначенную отцу, и отделаться царапинкой, которую стыдно продемонстрировать даже докторице из пионерлагеря?
Вот с этого-то всё и началось. Строя из себя тяжелобольного, Кряжин давил на психику Горлова, выдавая за чистую монету всё, что было и чего не было, и, уписывая ложками красную икру в отдельной палате Склифа, настраивал доверчивого папочку против собственной дочери. Да, она никогда не была святой, но вываливать всю подноготную их недолгой совместной жизни на голову тестю было совершенно не обязательно.
В результате папа дорогой малость повредился в уме. Решив наказать собственное чадо, он выкинул такой фортель, которого от него никто не ожидал: вместо дорогого подарка на день рождения за спиной собственной дочери он оформил их развод, оставив за зятем всё, что когда-то ему дарил: и дорогущую машину, и прописочку в Сокольниках, и кучу прочего барахла, между прочим, тоже стоящего денег.
Да, допустим, она никогда не была хорошей женой этому недоноску, и его ветвистые рога давно не пролезали ни в одну дверь, но Кряжин тоже не святой: женитьба на дочери генерала была его единственным шансом вылезти из грязи в князи. Между прочим, она-то крутила на стороне не всерьёз, от её романчиков у него не убыло, а этот гусь лапчатый выжидал удобного момента, чтобы со всем нажитым добром умотать к своей Любке, у которой уже был от него ребёнок. Эх, если бы она только могла до него дотянуться, она бы отомстила за всё…
— Так ты решила, что тебе хочется? — голос генерала вывел Полину из задумчивости.
— Папуль, как ты смотришь на то, чтобы я съездила на пару недель в Югославию? — облизнув свои светло-розовые, как у котёнка, губки, Полина приветливо посмотрела на отца.
— Хорошо, пусть будет Югославия, хотя, поверь моему слову, ты очень много теряешь, отказываясь от моего предложения, — негромко произнёс Горлов.
«Да пошёл ты со своим предложением знаешь куда? — проговорила про себя Полина, и её лицо озарила счастливая улыбка. — А вот выкуси, старая головешка, в мои мысли тебе не пробраться, как бы ты ни старался!»
— Папуля, какой ты у меня добрый и славный, спасибо тебе, — наслаждаясь чувством безнаказанности, Полина почти нежно посмотрела на отца.
— А кстати, Полечка, скоро твой день рождения, — как бы между делом проговорил генерал и, откинувшись на спинку стула, полез в карман форменных брюк за кошельком.
«Вот уж поистине кстати, что ты об этом вспомнил! Наконец-то, а то я думала, что по старости у тебя напрочь отшибло память. Давно пора об этом поговорить».
— Как ты смотришь на то, чтобы в этот день я подарил тебе украшения из маминой шкатулки? — Артемий Николаевич незаметно взглянул на дочь и увидел, как лицо девушки слегка передёрнулось. — Сколько с нас? — кивнув на счёт, он открыл полукруглое отделение кошелька, отделанное железным кантом.
— Четыре двадцать восемь, — стараясь не показать своего разочарования, проговорила Полина и, закусив губы, опустила голову.
Старый скупердяй! А она-то планировала, надеялась, что всё будет как раньше! Зачем ей этот металлолом двадцатилетней давности, который уже не надеть ни в одном приличном обществе? Неужели он и впрямь думает, что потемневшая нитка жемчуга и узенькое колечко с крохотным александритом могут сделать её счастливой? Какого рожна перекладывать весь этот хлам из маминой шкатулки в её, если он и так принадлежит ей?
— Ты рада? — Артемий Николаевич достал синюю пятирублёвую купюру, положил её на счёт и, прижав обе бумажки салфетницей, поднял глаза на дочь.
— Чертовски, — не в силах скрыть своего разочарования, Полина усмехнулась одной стороной рта.
— Тебе не понравилась моя идея? — Горлов закрыл кошелёк и убрал его в карман, делая вид, что не замечает кислого выражения на лице дочери.
— Нет, отчего же, задумка просто гениальная. Могу я спросить, ты придумал это сам или тебе кто-то подсказал? — не считая нужным ломать комедию, Полина криво усмехнулась, и взгляд её небесно-голубых глаз в одно мгновение стал холодным.
— Сорока на крыльях принесла, — неопределённо ответил Горлов.
— А больше она тебе ничего не принесла? — в тоне Поли послышалась плохо скрываемая злость.
— Принесла, — положив ладони на стол, словно на партийном собрании, Горлов на миг замер, а потом в его глазах появилось что-то такое, отчего по спине Полины, словно в предчувствии неприятности, побежали мурашки. — Скажи мне, девочка, с какой целью ты завтра должна идти в больницу?
— В больницу? — почувствовав слабость, Поля ухватилась рукой за край стола. — Кто тебе сказал?
— Это неважно, — серо-болотные глаза Горлова впились в лицо дочери. — Это правда, что ты собираешься избавиться от ребёнка?
— Это не твоё дело, — чувствуя, как к груди подкатывается волна противного страха, Поля почти перестала дышать. — Это не твоё дело, — снова повторила она и, заёрзав на стуле, со страхом посмотрела в лицо отца.
— Это мой внук, — негромко уронил Горлов, — а значит, меня это касается напрямую.
— А что мне остаётся делать? — пальцы Полины беспокойно забегали по краю стола, накрытому белоснежной скатертью.
— Он отказывается на тебе жениться? — каждое слово давалось Горлову с трудом.
— Да… — опустив голову, Поля всхлипнула, но Артемий Николаевич не мог понять, было ли это искренне.
— Почему? — голос генерала почти перешёл в шёпот, но, несмотря на то что в кафе было достаточно народа, Полина отчётливо слышала каждое его слово.
— Он женат, — так же тихо ответила она.