— Ваш кофе, — разговорившись, Вера и Юрий не заметили, как около их столика появилась официантка.
— Спасибо, — Юрий, отодвинув вазочку, освободил место для чашки. — Если можно, сразу принесите счёт, чтобы мы могли уйти в любой момент, — попросил он.
— Вы больше ничего заказывать не будете? — собирая на поднос пустую посуду, уточнила официантка.
— Нет, — Юрий пододвинул к себе чашку, взял с блюдца чайную ложечку с фигурной ручкой и, подцепив высокую пенку с поверхности кофе, с удовольствием отправил её в рот.
— И как ты можешь пить это безобразие? — удивилась Вера. — Кофе должен быть свежесваренным, горячим и горьким, — тогда это кофе, а у тебя — так, кофейный напиток.
— У каждого свой вкус, — довольно промурлыкал Юрий. — И вообще, то, что у тебя чашке, очень вредно для сердца.
— Ты так и будешь читать мне нотации и ходить вокруг да около или всё-таки скажешь, зачем мы сюда пришли? — неожиданно оборвала его Вера. — Насколько я поняла, ты вляпался в какую-то неприятную историю и теперь ищешь того, кто бы тебя из этой истории вытащил за шиворот.
— Ну, не совсем так, — положив ложку на блюдце, Берестов посмотрел в окно, туда, где на пересечении Горького и Огарёва стоял Центральный телеграф. — Вер, это очень длинная история, я даже не знаю, как рассказать об этом покороче…
— А что, мы куда-то спешим? — отхлебнув маленький глоток, Вера провела языком по губам.
— Да в общем, нет.
— Тогда приступай, — категорично проговорила она, — нечего зря время терять.
— Если честно, я не собирался на тебя это наваливать, поэтому даже не знаю, с чего начать, но раз уж… — Юрий задумался, глядя за стекло, туда, где по шумной улице Горького торопливо двигались разноцветные коробочки автомобилей, и, прижав пальцами вытянутые трубочкой губы, рассеянно замолчал. — Лет десять тому назад, а может, чуть больше мой отец встретил одну женщину, которая работала горкомовской секретаршей под началом некоего Крамского, папиного заместителя. Что уж у них там произошло, я точно сказать не могу, но только отец без памяти влюбился в эту Шелестову и после смерти Крамского, не задумываясь, взял её к себе.
— А от чего этот Крамской умер? — полюбопытствовала Вера.
— Спешу тебя разочаровать, отравительницей Любка не была, дядя Миша умер от сердечного приступа, как раз в тот день, когда объявили о снятии Хрущёва.
— А эта Люба, она была замужем?
— Нет, мать говорила, что тогда Любка замужем ещё не была, — Юрий замолчал, глядя на приближающуюся со счётом официантку. Взяв протянутый листочек, он посмотрел на проставленную внизу сумму и открыл кошелёк. — Получите, пожалуйста. Сдачи не надо.
— Спасибо, — бросив взгляд на их полные чашки, девушка понятливо кивнула и растворилась в глубине полутёмного зала.
— Давай я заплачу половину, сколько там? — Вера протянула руку за счётом, но Юрий опередил её и, свернув листочек, молча сунул его в карман.
— Когда умер дядя Миша, Любка находилась в декрете, — тут же забыв о счёте, задумчиво продолжил он. — В шестьдесят третьем у неё родился мальчик, тоже Михаил, но тут — тайна, покрытая мраком. Чтобы выхлопотать для Любки квартиру на Бережковской, дяде Мише пришлось представить всё так, что вроде этот ребёнок — сын погибшего военного, ну, это не суть важно, — перебил он сам себя, — просто по-другому тогда было нельзя. В общем, когда Любка вышла из декрета, она попала секретаршей к моему отцу, с этого-то и началась вся свистопляска. Мальчик, которого она родила, оказался вовсе не сыном Крамского, его отцом был парень, живший с Любкой в одной деревне, в Озерках, какой-то Кирилл.
— А почему она не вышла за этого Кирилла замуж? — наморщила лоб Вера. От наплыва новых имён и фамилий в её голове образовалась каша, разобраться в которой было крайне сложно. — Он что, её не любил?
— Да нет, в том-то и дело, что любил, — чувствуя, что не может толково изложить эту историю, Юрий с досадой прищёлкнул языком.
— Я не понимаю, если он её любил и у них был общий ребёнок, что им мешало пожениться? Он что, не захотел переезжать в Москву?
— Нет, он переехал в Москву, но не к Любке, а к другой женщине, Марье, родной племяннице дяди Миши Крамского. Понимаешь, отец этого Кирилла решил, что для сына будет лучше, если он женится на племяннице партийной шишки из Москвы. Как уж он заставил сына жениться на другой, мне неведомо, но о том, что Любка ждёт ребёнка, этот Кирилл не знал, а она от обиды на то, что ей предпочли другую, не захотела ему об этом говорить.
— Но позже он ведь узнал правду? — боясь пропустить что-то важное, Вера начисто забыла о своём кофе.
— Что там между ними было, мне неизвестно, — честно сознался Юрий, — только слышал, что эта троица бегала друг от друга почти десять лет. Я уж не знаю, что собой представлял этот Кирилл Кряжин, я его никогда не видел, но они обе, и Любка, и Марья, любили его до умопомрачения.
— А каким боком в эту историю замешан твой отец?
— Отец любил эту женщину десять лет, а когда его перевели вторым секретарём в Узбекистан, даже предлагал ей выйти за него замуж и уехать с ним, но она отказывалась, наверное, ждала своего Кирилла, — предположил он. — Когда отец узнал, что неизлечимо болен раком, он вышел на пенсию, перебрался из Самарканда обратно в Москву и развёлся с мамой, — от неприятных воспоминаний лицо Берестова стало тёмным. — К тому времени Шелестова уже собиралась замуж за своего Кирилла, но, как только поняла, что моему отцу осталось каких-нибудь несколько месяцев, быстро переиграла всю ситуацию.
— Она стала твоей мачехой? — догадалась Вера.
— Мачехой?.. — Берестов удивлённо оттопырил нижнюю губу. — Это немного смешно звучит… но, наверное… да… Знаешь, Вер, мне всё равно, как ты её назовёшь, мачехой или просто второй женой моего отца. Эта стерва сняла все сливки, полагавшиеся нам с матерью по закону. Конечно, квартира, машина, дача — это всё отошло государству, но отцовские сберкнижки на предъявителя осели у неё.
— Отец ничего не захотел вам оставить? — не замечая, что кофе совсем остыл, Вера механически отхлебнула из чашки.
— Ладно бы только нам с матерью, но даже внучке — и то ни копейки, — подтвердил Юрий.
— Ну она даёт! — восхищённо протянула Вера. — Вот это голова! И что же ты теперь намерен делать, ведь по закону отнять у неё эти деньги ты не сможешь, даже если она будет получать их при тебе в сберкассе?
— Я сильно сомневаюсь, чтобы Любка осмелилась получать отцовские деньги в моём присутствии, — холодно заметил Юрий, — но в одном ты права: назад мне их не выцарапать ни при каком условии.
— Тогда что же ты хочешь? — чувствуя, что подошёл момент, ради которого Берестов рассказывал всю историю, Вера напряглась.
— Я считаю, что должна быть справедливость, — уверенно заявил Берестов. — Конечно, до отцовских денег я уже не дотянусь, но подпортить ей жизнь могу капитально. Через отца эта потаскушка устроилась на шикарную работу и уже десять лет катается как сыр в масле. Я хочу устроить так, чтобы она вылетела с этой работы. Специального образования у неё нет, только десять классов деревенской школы, так что, потеряв тёпленькое местечко горкомовской секретарши, она останется ни с чем! — мстительно сощурился он.
— И что конкретно ты хочешь от меня? — глаза Веры встретились с глазами Юрия.
— Существует такой закон: если на предприятие или в любую другую организацию приходит специалист с институтским дипломом и подаёт заявление о приёме на работу, то эта самая организация обязана освободить для него место в том случае, если его занимает человек, квалификация которого не соответствует требуемой, — витиевато завернул Юрий.
— А если попроще? — усмехнулась Вера.
— А если попроще, то, как только ты, золотая медалистка, комсомолка и дипломированный гуманитарий с навыками секретаря-машинистки и стенографистки подашь заявление с просьбой о приёме на работу, теперешний начальник этой стервы вынужден будет дать ей под зад коленкой. Не знаю, возьмут ли тебя на работу, это, конечно, вряд ли, — тут же оговорился он, — может, задним числом оформят на место Любки кого-то ещё, а тебе откажут, но эту гадину им, как ни крути, всё равно придётся выгнать.
— Так. Что будешь с этого иметь ты, я поняла, — Вера поднесла чашку с кофе ко рту, отхлебнула глоток и тут же поставила её обратно. — Фу, совсем холодный. А что от этого будет хорошего мне?
— Тебе? — поняв, что Вера дала своё согласие, Юрий широко улыбнулся и, подняв руку, призывно помахал официантке. — Девушка, мы передумали уходить. Пожалуйста, ещё два десерта и двойной кофе, только очень горький и очень горячий.
— Петрович, закрывай переднюю дверь и трогай, кажись, все, — поправив на плече ремень потёртой кожаной сумки, кондукторша деловито оглядела салон старенького ЛИАЗика, до отказа наполненного пассажирами, и проговорила нараспев: — Эх, жизнь моя жестянка, люд крестьянский спит, только в крайней хате огонёк горит… И откуда же вас столько сюда понатолкалось-то?
Автобус, тяжко выдохнув, со скрипом захлопнул двери и отправился в путь, поднимая клубы чёрного дыма и пыли.
— Граждане, обилечиваемся! Готовим без сдачи! — привычно выкрикнула Кузьминична и повернулась к водителю. — Петрович, ты больше заднюю не открывай, пусть кому надо выходют через переднюю.
— Как скажешь, Серафима, — шофёр посмотрел в переднее стекло и с силой дёрнул на себя ручку переключения передач. Механизм, пронзительно скрипнув, издал громкий треск. — Твою мать-то! — громыхнул басами Петрович. — Каждый раз одно и то же! И когда только эту развалюху спишут! — Подёргав заклинившую ручку из стороны в сторону, Петрович с беспокойством посмотрел на проезжую часть и, вовремя сумев справиться с закозлившим агрегатом, переключился на вторую скорость.
— Граждане, готовим деньги! — Серафима щёлкнула перекрещенными полосками массивного никелированного замка сумки и, крутанув колёсико билетов, висевших на шее на толстой суровой нити, решительно двинулась к первому сиденью. — Граждане, уберите с прохода сумки! Не протиснуться! Готовим деньги, готовим, не спи-им! — громко объявила она.