– За кофий и конфеты, которые вы на прошлой неделе у нас стрескали, – отвечал подлец Гаврила. – С вас рубль сорок.
Марья Никитишна вскрикнула, прижала ладошку в митенке[20] к груди, объявила, что ее грабят при всем честном народе, просто режут ее без ножа, что конфеты были невкусные, а в кофе она обнаружила – вы только подумайте! – утопшего таракана.
– Ежели конфеты были такие невкусные, – отвечал Гаврила, которому поощрительная улыбка Любови Осиповны придала смелости, – что ж вы все их съели-то? Да и кофию тоже выпили две чашки, – без зазрения совести добавил он.
Марья Никитишна поднялась на ноги и, дрожа не то от старости, не то от праведного негодования, объявила, что она более ни минуты не останется в этом вертепе. И вообще мать Гаврилы, наверное, переворачивается в гробу, когда видит с небес все происходящее.
– Ну, ежели она вас видит, то, может, и переворачивается, – рассудительно заметил Гаврила.
Марья Никитишна замахнулась на него клюкой и, шипя и клекоча, как змея, которой прищемили хвост, удалилась прочь. По счету она, конечно, так и не заплатила.
– Спасибо тебе, Гаврила, избавил меня наконец от несносной особы, – сказала Любовь Осиповна, томно улыбаясь.
Гаврила поклонился и галантно объявил, что всегда рад исполнить любое ее желание.
– Что-то меня жара совсем разморила… – пожаловалась вдова. – Принеси-ка мне, дружочек, стакан лимонаду и к нему мороженого.
Гаврила сделал знак половому, и тот отправился выполнять заказ. Сам хозяин, завидев новых посетителей, подошел к ним. Это были Сергей Сергеевич Пенковский и его супруга.
– Что прикажете, сударь, и вы, сударыня?
– Ах! Гаврила! – вскричала Ольга Пантелеевна с таким выражением, словно видела его впервые в жизни. – Говорят, у тебя мороженое нынче знатное? Ну так неси, неси, неси!
Она обернулась и только теперь заметила Любовь Осиповну, которая критически разглядывала ее полосатое платье.
– Ах! Любовь Осиповна! Вы получили наше приглашение? Будете на нашем вечере?
– Непременно приходите! – поддержал супругу Сергей Сергеевич, лучась улыбкой. – Кстати, какие у вас новости от Тизенгаузена? Я бы хотел, чтобы он и мое дело взялся вести, – прибавил он.
– Какое дело?
– Да о том векселе. Согласитесь, почему я должен терять такие деньги?
– А вы что, их потеряли? – весьма двусмысленно осведомилась Любовь Осиповна. – Смотрите, Сергей Сергеевич, если дело дойдет до суда, я первая дам показания, что никакого векселя мой муж вам не давал!
Сергей Сергеевич, признаться, несколько переменился в лице после такого заявления, но тут же оправился и стал горячо заверять Любовь Осиповну, что событие то произошло уже после ее, пардон, скоропостижной смерти. Любовь Осиповна слушала его, томно щуря глаза, и только посмеивалась.
На веранде становилось все больше народу. Из своего номера спустился вниз доктор Никандров, появился Петр Иванович, поверенный, а немного позже зашла и Вера Дмитриевна в обществе своего старого дядюшки, отставного военного. Глуховатый дядюшка на все вопросы отвечал только «Да-с» да «Что-с?», но в особых случаях мог расщедриться на восклицания «Эх, нравы!» или краткое, но выразительное «Молодежь!».
– Вера Дмитриевна, голубушка! – вскричала Ольга Пантелеевна с улыбкой. – Вы получили пригласительные билеты? Так сегодня вечером приходите к нам с дядюшкой. Будет весело!
Ольга Пантелеевна улыбалась, потому что, раз Настасью Сильвестровну выставили за дверь, значит, Степан не женится на Вере. Но тут она заметила новую жертву – молодого человека с портфелем, в очках и с глубокомысленным лицом, который стоял внизу, на тротуаре.
– Максим Алексеевич! Как я рада вас видеть! Максим Алексеевич, вы придете к нам на вечер?
Ее муж, услышав эти слова, почему-то не выразил особого восторга.
– Оленька, ты что же, и судебного следователя собираешься пригласить? – сердитым шепотом спросил он. – На кой он нам нужен?
– А вдруг к нам воры влезут, как к Лопуховым? – возразила практичная Оленька. – К кому нам тогда обращаться придется?
Любовь Осиповна нахмурилась. Ей не нравилось, что жена какого-то акцизного чиновника стала вдруг царить здесь, на веранде, и забрасывала окружающих глупыми вопросами и неуместными шутками. Она решила, что надо во что бы то ни стало обратить на себя внимание, и тут весьма кстати в поле ее зрения появился здоровяк с бакенбардами, который как раз в то мгновение довольно сухо раскланивался с судебным следователем.
– Степан Александрович! – воскликнула Любовь Осиповна таким сердечным голосом, как будто только его и ждала все это время. – Не подниметесь к нам? Я так рада вас видеть!
Севастьянов стал отнекиваться, ссылаться на неотложные дела (которых у него, разумеется, не было), но отделаться от вдовы судьи было невозможно, тем более что по надутому лицу Оленьки она уже поняла, что удар достиг цели. Поэтому Любовь Осиповна встретила поднявшегося на веранду скучного здоровяка с широкой улыбкой и усадила его по правую руку от себя.
– Ну, рассказывайте, рассказывайте! – самым сердечным тоном велела она. – Как вы поживали тут без меня?
Степан Александрович замялся, пробормотал, что поживал он хорошо… то есть не то чтобы очень… хотя в целом все же хорошо… и все-таки без Натали ему совсем плохо. Он столько объявлений давал в газеты, чтобы разыскать ее, но беглянка как сквозь землю провалилась. Слушая его, Любовь Осиповна щурила глаза и поглядывала на Оленьку, которая сидела, надувшись, и ковыряла ложечкой мороженое.
– А вы знаете, Степан Александрович, – внезапно промолвила судейская вдова, – вам ведь вовсе не надо было объявления в газеты давать.
– В самом деле? – пробормотал здоровяк, глядя на нее во все глаза.
– Да, – подтвердила Любовь Осиповна. – Достаточно было у меня спросить, к примеру. Потому что я совершенно точно знаю, где находится ваша жена.
И она торжествующе улыбнулась, видя, как бедный Степан Александрович переменился в лице.
– Любовь Осиповна! – Он настолько забылся, что готов был схватить ее за руку. – Умоляю вас всем, что вам дорого… Если вы знаете, где она, – скажите мне!
– Нет, нет, – смеясь, ответила его собеседница. – Только не здесь, тут слишком много посторонних. И потом, это долгая история. Вы будете на вечере у Ольги Пантелеевны?
– Я? – оторопел Севастьянов, который совершенно не собирался никуда идти.
– Вот и прекрасно, – объявила Любовь Осиповна. – Там и поговорим.
Поскольку до нее дошли слухи, что несносная баронесса Корф, завладевшая ее наследством, для чего-то приходила сегодня к Севастьянову и даже присутствовала при изгнании его тетушки, Любовь Осиповна решила, что было бы нелишним перетянуть увальня Степана на свою сторону. Она торжествующе улыбнулась Оленьке, которая слышала весь их разговор, и принялась доедать свое мороженое.
6
«Милостивая государыня Амалия Константиновна. Я отправляюсь на вечер к Ольге Пантелеевне, потому что Любовь Осиповна обещалась мне рассказать, где Натали находится сейчас. Думаю, что вам больше не надо наводить справок о Домбровском. Поверьте, я совершенно искренне благодарен вам за все. Степан Севастьянов, акцизный чиновник в отставке».
Прочитав записку, Амалия только пожала плечами и стала вновь изучать ворох газет, купленный ею в Д. (как уже, наверное, догадался сообразительный читатель, никакого сервиза наша героиня на самом деле перевозить не собиралась).
– Нет, это не «Губернский вестник»… – бормотала она себе под нос, поглядывая то на газету, то на наклеенные буквы в письме, которое обвиняло Степана Александровича в убийстве жены. – И не «Петербургская газета»… там вообще нет таких крупных букв. – Амалия вздохнула. – Разве что «Новое время»… там заголовки яркие, броские… Да, и в самом деле похоже, что оно. А это что такое? Ого, в письме в слове «свою» буквы «с» и «в» разрезаны и поставлены отдельно, а между тем… между тем, судя по всему, они в газете тоже стояли в одном слове… Позвольте-ка…
И через четверть часа Амалия смогла вознаградить себя за упорство. В замызганном номере «Нового времени» она отыскала два исходных заголовка, из которых неизвестный шантажист составил свое послание. Первый заголовок гласил: «Либо свет, либо тьма», причем автор статьи, которая шла после него, весьма критически высказывался об освещении столичных улиц и даже дерзал делать намеки на некоторые высокопоставленные фамилии. Вторая статья называлась «Нужны ли народу юмористы», причем рассуждал на данную тему, как водится, писатель, который в жизни не написал ни одной смешной строчки.
– Гм, ну что ж, у нас уже кое-что прояснилось, – сказала себе Амалия Константиновна. – Наш аноним, стало быть, читает «Новое время» и, вероятно, собирает его номера… Сей вывод можно сделать по той простой причине, что газете с заголовками, откуда он вырезал буквы, исполнился уже месяц. Любопытно, кто в благословенном Д. выписывает эту газету?
Конечно, читатель вправе спросить, при чем тут Д., если письмо было отправлено из Серпухова? Но Амалия имела свои резоны не верить почтовому штемпелю. По ее мнению, за письмом стоял кто-то, кто хорошо знал Степана Александровича, кто-то, кого он, может быть, каждый день приветствовал на улице. А что Серпухов – так либо знакомый автора туда ехал, и его попросили опустить там письмо, либо, что еще проще, тому же знакомому переслали письмо в конверте и попросили отправить его по назначению.
«В первом письме, – размышляла Амалия, глядя на огонь, – нет ровным счетом ничего мистического, это обыкновенная мошенническая проделка… А вот второе…»
Она и сама не могла понять, почему, но именно второе письмо больше всего тревожило ее. Угроза? Предупреждение? Или действительно чья-то жестокая шутка? К примеру, бывшая невеста Севастьянова вполне могла бы… Интересно, ее муж выписывает «Новое время»? Наша героиня в нетерпении сорвалась с места и заходила по комнате. Столько вопросов, и хоть бы один ответ!