7
– Добрый вечер, Степан Александрович…
Он неловко поклонился. Фрак зловеще крякнул где-то в швах, и Севастьянов поспешно распрямился.
– Степан Александрович! – К нему уже шла сияющая Оленька. – Как я рада вас видеть!
Хозяйка вечера тотчас же вцепилась в него и повела знакомить с гостями, которых он каждый день встречал в городе, а заодно хвастаться убранством дома и своим супружеским счастьем. Глаза Оленьки ярко блестели, на щеках цвел восхитительный румянец (отчасти естественный, отчасти умело созданный при помощи парижской косметики). Мол, ну что, Степанушка, видишь, чего ты лишился? Мог бы быть женат на образцовой женщине, и она вела бы хозяйство, устраивала вечера, на которые приходит весь цвет Д., и все бы тебе завидовали… а вместо того связался ты, Степанушка, не понять с кем, и опозорили тебя на весь околоток… Оленька, думая об этом, неприлично громко смеялась и кокетливо пожимала локоть Севастьянова, который уже и не знал, куда от нее деться.
– Владислав Иванович, добрый вечер!
– Добрый вечер, сударь… Однако, сударыня, вы просто очаровательны! Разрешите потом станцевать с вами?
– Конечно, конечно, Владислав Иванович! Ах, Верочка! И ваш дядюшка здесь!
– Что-с?
– Мы так рады вас видеть!
– Молодежь!
– Максим Алексеич! Вы все-таки нас не забыли… Ах, какой вы сегодня франт! Федот Федотыч, не забудьте про наше угощение, вам наверняка понравится! Петр Иванович! А вот и наш любимый доктор Станицын! Как поживаете, доктор?
Севастьянов хмуро покосился на следователя, который в свое время ему долго объяснял, что современная женщина имеет право определять, с кем ей жить, мол, нынче не каменный век, так что он, Чечевицын, ничем не может ему помочь. Вообще водоворот гостей не вызывал у Степана Александровича ничего, кроме раздражения. Он отошел от Оленьки, которая строила глазки одновременно обоим докторам, Станицыну и Никандрову, и нечаянно со всей силы наступил каблуком полуштиблета на ногу Пенковскому. Тот тихо взвыл и пошатнулся.
– Простите, ради бога, – пробормотал Севастьянов, чувствуя мучительную неловкость. – Я… я хотел бы знать, Любовь Осиповна уже здесь?
Сергей Сергеевич, чье лицо еще было искажено от боли, только молча махнул рукой куда-то в сторону сада. Степан Александрович кивнул головой и двинулся туда.
Он хотел прийти к самому началу праздника, но фрак куда-то запропастился, и, пока Андрюшка искал его в сундуках с вещами, а потом чистил и гладил, прошло столько времени, что Севастьянов совсем уже отчаялся. Наконец он влез во фрак, который оказался ему узковат, и по плохо освещенным улицам поспешил в дом Пенковских. Идти, впрочем, было совсем недалеко – всего каких-то десять минут.
Кое-как он отвязался от Федота Федотыча, которому во что бы то ни стало приспичило поделиться с ним своими впечатлениями от хозяйки дома, миновал несколько комнат, где ему встретилась одна только бледная, апатичная горничная, и по ступеням сбежал в сад, где надрывался соловей и тонко попискивала какая-то птичка.
– Любовь Осиповна!
Соловей умолк. По верхушкам деревьев пробежал ветерок, и Степан Александрович невольно поежился.
– Любовь Осиповна! Это я, Севастьянов…
Впереди была только темная аллея, которая доходила до ограды, и белая облупившаяся чаша фонтана. Сколько помнил Степан Александрович, фонтан тот работал разве что по большим праздникам, и то с неохотой.
– Любовь Осиповна! – Севастьянов шагнул вперед по аллее.
Конечно, думал он, ей просто стало скучно, и она ушла. Что за глупый вечер! И какое фальшивое, жеманное у Оленьки лицо, как у старой девы, честное слово… все она пытается изобразить ту непосредственную и юную, которая так пленила его когда-то, но ничего не получается, не выходит, не…
Он споткнулся на мысли, как спотыкаются о камень. В заполненной на треть чаше фонтана лицом вниз плавало чье-то женское тело. Темная юбка намокла и облепила ноги. Машинально Степан Александрович отметил, что на одной из них нет туфли.
Преодолев внезапно нахлынувшее отвращение, он подошел к телу и перевернул его лицом вверх.
– Нет… – пробормотал Севастьянов, не веря своим глазам, – этого не может быть…
Глава 4Концы в воду
Блажен, кто делит наслажденье,
Умен, кто чувствовал один,
И был невольного влеченья
Самолюбивый властелин.
Мой друг пылал от нетерпенья
Избавиться навек ученья;
Большого света блеск и шум
Давно пленяли юный ум.
1
– Все ясно, – сказал Владислав Иванович. – Exodus letalis.
– Простите? – переспросил следователь Чечевицын.
– Летальный исход, – объяснил доктор. – Наступивший, как я могу сказать уже сейчас, вследствие удушения, после чего труп несчастной бросили туда, где его нашел господин Севастьянов.
Он покосился на тело Любови Осиповны, которое уже извлекли из чаши фонтана и положили на землю неподалеку. Вторая туфля убитой была найдена на садовой дорожке, и теперь следователь держал ее в руках. Подумав, он решил, что улика ценная, и на всякий случай спрятал туфлю в портфель.
Шагах в десяти от трупа Любови Осиповны располагалось еще одно тело, подававшее, впрочем, некоторые признаки жизни. Принадлежало оно почтенному доктору Станицыну, которого Степан Александрович призвал на помощь, едва обнаружил свершившееся злодейство. Впрочем, никакой помощи Станицын оказать не смог, ибо, завидев труп, покачнулся и, невнятно что-то пробормотав, самым позорным образом грохнулся в обморок. Сейчас возле него суетились Оленька и Вера Дмитриевна, и обе попеременно подносили к его носу то уксус, то нюхательную соль. Сам Степан Александрович стоял возле них, переводя взгляд с фонтана на убитую. Выражения его лица Чечевицын понять не мог.
– Что здесь происходит? – неожиданно раздался голос.
Следователь поднял глаза. В саду появилось новое лицо – дама в лиловой амазонке, а за ней семенил крайне встревоженный Сергей Сергеевич Пенковский. Едва заметив тело, Амалия остановилась, но тотчас же вновь двинулась вперед.
– Прошу прощения, сударыня, – сказал Максим Алексеевич, загораживая ей дорогу. – Сюда нельзя, здесь имело место преступление.
Он и сам не понял, что произошло, но Амалия отодвинула его взглядом, как ловкий фокусник отодвигает при зрителях какую-нибудь вещь. Судебный следователь Чечевицын не был вещью, и такое обращение ему вряд ли могло понравиться.
– Что тут случилось? – спросила Амалия тяжелым голосом. На хозяина дома она не смотрела.
Владислав Иванович рассказал, что exodus letalis произошел по причине задушения, потому что на горле несчастной остались следы. Затем тело бросили в чашу фонтана, где его и нашел Степан Александрович.
– А когда именно, доктор, вы можете сказать? – вмешался Чечевицын. – Время преступления крайне важно знать для установления alibi присутствующих, – строго добавил он.
– Позвольте, – вскинулся Сергей Сергеевич, которому все происходящее было крайне не по душе, – вы что же, обвиняете в убийстве нас?
– Я пока никого не обвиняю, – спокойно возразил Максим Алексеевич. – Так когда именно это случилось, доктор?
Владислав Иванович замялся, потрогал тело и после некоторого раздумья объявил, что смерть наступила не ранее двадцати пяти минут назад. Следователь глубокомысленно кивнул.
– Благодарю вас, доктор.
Лежащий на земле Станицын тихо застонал и открыл глаза.
– Слава богу, с вами все в порядке! – воскликнула Вера Дмитриевна. – А то мы уже начали волноваться. Вы так долго не приходили в себя…
Станицын попытался встать, но ноги не держали его, и он со стоном опустился обратно на землю.
– Сережа, ну помоги же ему! – сердито воскликнула Оленька.
Совместными усилиями грузного доктора кое-как подняли и отвели в дом, причем Сергей Сергеевич поддерживал его с одной стороны, а Севастьянов – с другой. Шествие замыкали Вера Дмитриевна, которая несла шляпу доктора, и Оленька, которая несла нюхательную соль.
Максим Алексеевич поглядел им вслед, перевел взгляд на мертвую Любовь Осиповну, мокрые волосы которой сбились на сторону, и покачал головой.
– Да, темное дело, – уронил он. – Поразительно, только что она вернулась в город, была полна таких надежд, и вот все кончилось… Интересно, у кого имелись причины от нее избавиться? – он задумчиво покосился на даму в лиловой амазонке.
Амалии не понравился его намек, тем более что она отлично знала: дело о наследстве тут совершенно ни при чем. Но, так как наша героиня за словом в карман никогда не лезла, то она и сейчас не стала колебаться с ответом.
– Я полагаю, у того, кто ее убил, – произнесла она спокойно. – Найдите этого человека, и он вам все расскажет.
После чего повернулась и пошла в дом, по пути сердито сбивая хлыстом ни в чем не повинные верхушки садовых растений.
2
– Она успела сказать вам что-нибудь? – были первые слова Амалии, когда она вновь увидела Севастьянова.
Степан Александрович с удивлением взглянул на нее.
– О Натали? Нет. Когда я нашел ее, она была уже мертва.
– Понятно, – сказала Амалия. – Еще один вопрос. Когда она обещала рассказать вам, где находится ваша жена, кто-нибудь мог слышать ваш разговор?
Севастьянов побледнел, покраснел и наконец признался баронессе, что разговор имел место на открытой веранде «Бель Вю», так что любой, кто находился поблизости, мог его слышать.
– Мне бы хотелось, чтобы вы вспомнили всех, кто находился поблизости, – заявила Амалия. – Не обязательно сейчас, но я должна знать, кто там был.
– Значит, вы считаете, что Любовь Осиповна… – медленно начал Севастьянов. – Ее убили потому, что кто-то не хочет, чтобы я нашел свою жену? – Он покачал головой. – Но ведь это абсурд!