Баронесса поймала себя на том, что ей не хватает собеседника, человека, с которым можно было бы обсудить сложившуюся ситуацию. Вот если бы рядом был Антоша, который ловит любое ее слово, как откровение, или беспечный дядя Казимир, или Степан Александрович… Но Степан Александрович остался в Ялте, рядом с женщиной, которая была сестрой его жены. В конце концов ее тоже звали Натали… И она немного походила на его жену.
– Женщина тяжело больна и нуждается в помощи, – взволнованно твердил Севастьянов, бегая из угла в угол. – Моя жена не допустила бы, чтобы я бросил близкого ей человека в беде…
Амалия метнула на него быстрый взгляд.
– Степан Александрович, на данной стадии чахотки прогнозы очень неутешительны… Вы хоть понимаете, что вас ждет?
– Мне все равно, – ответил тот. – Я останусь с ней до конца, и, насколько это зависит от меня, у нее будут лучшие лекарства и лучшие врачи.
Что ж, такова, видимо, его судьба, внезапно поняла Амалия. Он, такой цельный, искренний и прямой человек, просто обязан был встретить кого-то вроде Натали или ее сестры; его удел – приносить себя в жертву, что для него так же просто, как для других, к примеру, совершать предательство. Да, жертвовать собой и ничего не требовать взамен – в его природе. Конечно, он заслуживал кого-то лучше, много лучше, чем сестры Лапины, две особы сомнительного поведения и еще более сомнительной морали, но Амалия прекрасно понимала: приведи она ему тысячу неоспоримых доводов, ей все равно его не переубедить. Для Севастьянова сестра Натали была заменой той женщине, которую он любил и которую не уберег, и теперь он пытался сделать хоть что-то, чтобы искупить свою вину – вину, которой на самом деле не было.
– Вы позаботитесь о Мышке? – спросил Степан Александрович виновато. – Мне больше некому ее оставить. Обещаю, я заберу ее, когда… когда… – Он не стал завершать фразу, но оба и так поняли, что это случится после того, как сестра Натали умрет.
– Хорошо, – просто сказала Амалия, – я позабочусь о вашей кошке.
8
И вновь старый дом в долине, отгороженной речными протоками, вновь скрипят под ногами половицы, и Амалия на ходу стаскивает с рук перчатки.
– Госпожа баронесса, телеграмма!
«ПО ВАШЕМУ ЗАПРОСУ ПОДТВЕРЖДАЮ ПЕТЕЛИН БОГДАН ИВАНОВИЧ НИ ПО ОДНОМУ ИЗ ИЗВЕСТНЫХ АДРЕСОВ НЕ НАЙДЕН О ЕГО ИСЧЕЗНОВЕНИИ НИКТО НЕ СООБЩАЛ РОДСТВЕННИКОВ НЕ ИМЕЕТСЯ…»
Амалия читала ответ на телеграмму, которую она послала с поезда. Ну да, смутно подумала она, какие родственники, если он Богдан… Богдан – обычное имя для незаконнорожденного или подкидыша, а отчество, вероятно, дали по крестному отцу…
«ПРИМЕТЫ ВЫЯСНЕННЫЕ ИЗ РАССПРОСА ЗНАКОМЫХ РОСТУ СРЕДНЕГО ВОЛОСА ТЕМНЫЕ ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ НА ШЕЕ СЛЕВА БОЛЬШАЯ РОДИНКА ГОД РОЖДЕНИЯ 1855 В ПРЕДОСУДИТЕЛЬНЫХ ДЕЛАХ ЗАМЕЧЕН НЕ БЫЛ ПО НАШИМ АРХИВАМ НЕ ПРОХОДИЛ СЕКРЕТАРЬ МАВРИКИЕВ».
– Дмитрий! Я сейчас поужинаю и поеду в земскую больницу. Лошадь не распрягай!
– А я? – встрепенулся Антоша, который едва дождался возвращения хозяйки из Ялты. – Можно я поеду с вами, сударыня?
– Конечно, можно, – кивнула Амалия. – Ты слышал, Дмитрий? Мне надо будет поговорить с врачом… с Головановым.
Однако разговора с земским врачом поначалу не получилось – он был завален работой и наотрез отказался принять богатую барыню, которая его не интересовала. Лишь после обещания Амалии выделить триста рублей на больницу врач смягчился и согласился уделить ей пять минут.
– Меня интересует убитый, которого выловили возле мельницы почти пять лет назад, – сразу приступила к делу наша героиня. – Я хочу знать о нем все, что только можно: рост, возраст, цвет волос… И особые приметы…
Голованов удивился, но все же ответил, что по поводу особых примет сказать что-либо затруднительно, потому что тело находилось не в том состоянии, дабы приметы можно было легко установить. Впрочем, то, в чем он уверен, он готов повторить хоть сейчас. Мужчина, рост обыкновенный, волосы темные… не старый, это точно, потому что седины в волосах не было. Если говорить о возрасте точнее, то Голованов уже выступал на суде, когда то дело разбиралось, и считает, что лет убитому было около двадцати пяти – двадцати семи.
Амалия поблагодарила доктора, сказала, что он ей очень помог, вручила деньги на больницу (чем сильно удивила Голованова, привыкшего, что богачи охотно дают обещания, но куда менее охотно выполняют их) и поехала в Д. Там она попросила Дмитрия отвезти себя к лимонадной немца Шмайхеля и вышла. Антоша, весь горя от любопытства, последовал за ней. Амалия хмуро оглядела близлежащие дома и двинулась вперед.
– Пока вас не было, отец два раза приезжал, – нарушил молчание Антоша. Ему казалось, что из Ялты молодая женщина вернулась хмурая и чем-то расстроенная, и он терялся, видя ее замкнутое красивое лицо.
– Зачем? – безучастно спросила Амалия.
– Звал меня обратно в лавку, – с готовностью откликнулся Антоша. – Ну а я ему ответил, что место садовника у вашей милости меня вполне устраивает.
Последние слова вместе с «вашей милостью» были явно позаимствованы из какого-то романа, и в другое время Амалия непременно обратила бы на них внимание, но сейчас ей было не до того.
– Отец другого адвоката сейчас ищет, – сообщил Антоша через десяток шагов.
На сей раз спутница все-таки взглянула на него с интересом.
– Вместо Тизенгаузена?
– Да. С тем же скандал неимоверный приключился… и вообще…
– Дядя Казимир прилично себя вел в мое отсутствие? – внезапно спросила Амалия.
– Он-то? – Антоша подумал, сморщив нос. – Он двести двадцать рублей проиграл.
«Вот черт!» – с досадой подумала Амалия.
– А четыреста выиграл, – доложил Антоша, преданно заглядывая ей в глаза.
– У кого?
– У Пенковского Сергея Сергеевича и у Петра Ивановича, поверенного. Они все время, пока вас не было, в усадьбу приезжали и того… в карты резались.
– А, ну тогда ладно, тогда ничего, – сразу же подобрела Амалия, узнав, что бойкий дядюшка обставил в карты двух ее недоброжелателей. – Что это за дом?
– Модная лавка, – с готовностью пояснил Антоша. – А на втором этаже – меблированные комнаты.
– Дом вроде бы новый или его просто недавно покрасили?
– Два года, как выстроен, сударыня.
«Значит, не здесь», – сообразила Амалия и ускорила шаг.
– Мы что-то ищем? – отважился спросить Антоша, видя, что она оглядывает каждое здание, попадавшееся им по пути.
– Да, – ответил Амалия. – То есть…
На самом деле она искала дом, который расположен на пути от лимонадной к жилищу Марьи Никитишны, – тот самый дом, возле которого Натали Севастьянова могла встретить художника Петелина.
«Гостиница, трактир, меблированные комнаты… – думала Амалия. – Он скрывался, это точно, потому что не был рад встрече со старой знакомой. Или же потому, что та могла что-то увидеть? Увидеть, где он живет, к примеру…»
Баронесса остановилась.
– Что это? – спросила она, кивая на большое здание перед ними.
– Это? – удивился Антоша. – Склад моего отца. Он там товары держит.
– Я не заметила вывески, – ответила Амалия.
– А ее и нет, – отозвался Антоша, пожимая плечами. – Всем в городе и так известно, что здесь его склад.
– Вот как? И давно он снимает здание?
– Не снимает, сударыня, оно его собственное. Лет семь как, наверное. Раньше тут были одни пустыри, а сейчас ничего, строят помаленьку.
Они дошли до маленького домика Марьи Никитишны, который стоял на самой окраине, и только тут Амалия разглядела, как живет старая сплетница. Наверное, у старушки самое ветхое, самое кособокое, самое унылое жилище в городе. Старая черепичная кровля давно не обновлялась, в саду кругами ходила грустная дряхлая собака с белым пятном на спине. У Амалии невольно сжалось сердце. В покосившемся домике было что-то от самой Марьи Никитишны, казалось, он вот-вот завалится набок и к нему страшно даже приближаться, однако на самом деле дом, конечно, стоял уже не первый десяток лет и столько же времени вводил в заблуждение всех прохожих.
– А что теперь? – спросил Антоша.
Он предвкушал немедленное раскрытие какой-то захватывающей тайны, однако Амалия обманула его ожидания. Баронесса осторожно переступила через ручеек воды, чтобы не замочить ботинки, и улыбнулась ему.
– А теперь мы возвращаемся домой, – сказала она.
9
– Дядюшка Казимир!
Дядюшка приоткрыл один глаз, увидел, что перед ним стоит дражайшая племянница, и решил: зрелище не стоит того, чтобы открывать оба глаза. Кроме того, он предчувствовал – не миновать ему упреков за то, что он вместо того, чтобы вести хозяйство, все дни напролет играл с поверенным и акцизным. Поэтому Казимир поудобнее устроился в кресле и сделал вид, что спит сном младенца и вообще не имеет никакого касательства к грешным делам мира сего.
– Говорят, вы опять проигрались, – сказала Амалия.
– Я выиграл, – кротко возразил Казимир, не открывая глаз.
– Вот и прекрасно, – объявила жестокосердная племянница. – Вы везучий человек, дядюшка. Именно поэтому сегодня ночью вы мне понадобитесь.
На сей раз дядюшка Амалии все же сподобился открыть оба глаза, потому что учуял угрозу своему необременительному существованию. Конечно, для любого другого мужчины слова «сегодня ночью» значили бы совсем не то, что подумал Казимир, но он слишком хорошо знал свою племянницу.
– Я? – промямлил он.
– Ну да, – ответила Амалия, ничуть не смущаясь. – Я должна сегодня залезть на склад купца Фомичева, и вы мне в этом поможете.
Казимир повернул голову, потер нос и немного подумал.
– Я никуда не полезу, – объявил он наконец. – Есть какой-то закон насчет проникновения на частную территорию, и он мне не нравится. Даже и не проси!
– Дядюшка! – тихо и раздельно проговорила Амалия.
– Там наверняка собаки, – заметил Казимир. – А я не люблю собак. И сторожа будут. Сторожей я тоже не люблю. У сторожей, конечно же, ружья. Они начнут стрелять… – Он зевнул. – На всякий случай, племянница, если ты забыла, напоминаю тебе: я шляхтич, а шляхтичи не могут лазить по складам каких-то купцов. Наша бабушка была коротко знакома с самим Наполеоном…