Никодим явно увидел ее тревогу, потому что он поспешил заверить:
— Простите, я неудачно выразился! Я имею в виду, перестают выходить на связь, хотя нам доподлинно известно, что они живы… Год, два, три, не больше пяти — и все, теряют интерес к сотрудничеству, перестают вообще узнавать новости и интересоваться внешним миром.
— Ясно… — Афина постучала средним пальцем по столу, но заметила нервную привычку и оборвала стук. — Кстати о сотрудничестве. Эту… Ледяную глыбу с монстром доставили в лабораторию? Я обещала сыну, что прослежу.
— Да, в Акбаева-тринадцать при военном госпитале.
— Акбаева-тринадцать?
— Научно-исследовательский центр фауны Междумирья имени Фарука Акбаева, — пояснил службист Никодим. — Филиал номер тринадцать. Фактически, насколько я понимаю, это просто две штатные единицы, которые работают по совместительству, и несколько специфических приборов. Свежего материала попадается довольно мало, смысла развертывать полноценный лабораторный комплекс нет, специалисты бы простаивали. Так что сотрудники госпиталя опишут экземпляр, подготовят его для отправки в столицу, немного возьмут себе на эксперименты. Стандартная процедура. Хотите, отправлю вам протокол осмотра? Чтобы вы сдержали обещание.
— Да, пожалуйста… И часто вам доставляют такие туши для препарирования?
— Как я уже сказал, очень редко. А чтобы именно ребенок-волшебник что-то принес, да еще в таком состоянии сохранности…— он покрутил головой. — Даже не припомню, когда такое случалось. На моей памяти и на памяти наших старожилов точно не было. Говорю же, ваш случай — уже не рядовой.
— Что вам от меня нужно? — правильно поняла Афина намек.
— То, что вы уже делаете. Просто продолжайте общаться с Кириллом и сообщать нам обо всех контактах. Честно выполняйте функцию связного, чтобы у Проклятья не было повода сработать. Говорите не от себя, а от имени нашей Службы или вот вашего Ядерного щита, если они вас попросят что-то передать сыну — а такое может случиться. Строго придерживайтесь этой роли. Старайтесь не искать встреч с сыном самостоятельно. Если понадобится срочно что-то ему сообщить личное — звоните мне, мы подберем повод. Но злоупотреблять таким не стоит, так что, еще раз, по возможности ограничивайте себя. Помните: большинство детей-волшебников очень быстро учатся заботиться о себе сами, а ваш Кирилл, кажется, уже и так это умеет.
— Никодим Матвеевич, — перебила его Афина, которая до этого очень внимательно слушала, — я правильно понимаю, что Проклятье следит за каждым шагом Кирилла, и если почувствует, что он недостаточно серьезно относится к этому оправданию — что я его связной как сотрудник одной из служб Ордена и работаю на благо всего человечества — то оно может… Что? Отозвать разрешение? Телепортировать Кирилла прочь отсюда? Или даже убить его?
Несмотря на то, что Афина говорила в целом спокойно, голос ее дрогнул на слове «убить».
— В практической плоскости — можно сказать и так, Афина Аполлоновна, — кивнул службист. — Вы очень точно отобразили возможные последствия. Но что важно понимать. У Проклятья нет сети дронов наружного наблюдения, оно полагается на самих своих фигурантов. Наши ученые точно установили, что связь с Проклятьем у инициированных осуществляется через сердце, — для наглядности службист постучал по левой стороне груди. — Причем и в прямом, и в переносном смысле. В прямом: связь с предметом-компаньоном действительно реализована через сердечную мышцу. В переносном: ум, честь и совесть ребенка-волшебника контролирует Проклятье. В некотором роде ребенок сам себя наказывает за нарушение принципов Проклятья, порой даже до летального исхода. Взять хотя бы контакты с родителями и шире, с любыми родственниками и прежними друзьями. Если ребенок твердо убежден в том, что он делает все правильно и выступает исключительно как защитник, если он, так сказать, на позиции «старшего» или в крайнем случае равного по отношению к родителю, если общается с ним только по делу или чтобы его защитить — Проклятье не станет ему мешать. Это, как вы понимаете, требует зрелости мышления, готовности взять на себя ответственность, сильного упрямства и даже известного высокомерия. Они далеко не у каждого ребенка есть в достаточном объеме, а то бы все более-менее смышленые давно бы вслух объявляли, что их любимые мама с папой — допустим, их личная служба психологической разгрузки! Потому что, покушав маминых пирогов, они будут лучше истреблять чудовищ.
Никодим Матвеевич довольно улыбнулся своему примеру. Афина осталась мрачной, и у службиста улыбка тоже сошла с лица.
— То есть достаточно твердо верить в то, что ты прав? — спросила она. — А где же тогда истории детей-маньяков? Чтобы творили, что хотели, и считали себя в своем праве? Ни одного не припомню.
— Нет, одной веры недостаточно, — покачал головой Никодим Матвеевич. — У Проклятья существуют и другие ограничительные механизмы. Один из них — мнение других детей-волшебников или даже обычных людей. Скажем, если кто-нибудь снимет уличный опрос, где каждый встречный-поперечный будет на камеру говорить: «Кирилл Ураганов — конченый злодей!», и ваш сын это увидит, он может в самом деле пострадать, даже если сам себя злодеем считать не будет. Зарегистрированы случаи, когда, чтобы телепортировать ребенка, достаточно было толпы, которая кидалась камнями и орала «Убирайся, проклятый!».
— Ясно, — кивнула Афина. — О чем-то таком я догадывалась, ведь есть же запрет на публичное поношение детей-волшебников.
— Как человек с юридическим образованием, вынужден вас поправить, — мягко заметил Никодим Матвеевич. — Запрет касается все-таки не поношений на публике. Первоначальная формулировка звучала как «хула или брань на детей-волшебников без доказательств злонамеренности оных». Сейчас, согласно комментарием Верховного кодификационного комитета, эта статья закона формулируется как, дай Творец памяти, «публичное изложение негативной оценки действий детей-волшебников без твердых доказательств того, что оные дети-волшебники имели намерение нанести неспровоцированный вред или ущерб мирным жителям, в том числе их движимому и недвижимому имуществу». Просто на практике большинство телеканалов и новостных агентств, не говоря уже о блогерах, сталкиваются с определенными трудностями при сборе доказательств злонамеренности — со стороны зачастую непонятно, умысел перед тобой, или ошибка. Поэтому считается, что запрет, так сказать, зонтичный… — службист развел руками.
— Мы уклонились от темы, — напомнила Афина.
— Да, прошу прощения… Итак, о чем я говорил?.. А, да. Так вот, одной веры в то, что действуешь не из личных побуждений, а на благо всего человечества — мало. Нужно еще и взять на себя роль взрослого в отношении с родителями…
— Вы это тоже говорили.
— Да? Прошу прощения, говорю же, не выспался, — Никодим Матвеевич снова подвинул к себе чашку, отхлебнул еще кофе и слегка поморщился: видно, напиток успел остыть. — Проклятье запрещает детям общаться с родителями не из какой-то особой зловредности древних магов, пусть сейчас в это трудно поверить. Они вовсе не хотели дополнительно мучить тех, кого инициировали, или наносить им психологические травмы. Впрочем, оберегать они их тоже не стремились. У этого запрета, который касается всех без исключения детей-волшебников, даже если иногда кажется, что это не так, одна-единственная причина: вывести ребенка из-под влияния родительской семьи. Магам очень важно было, чтобы дети-волшебники не стали инструментами в войне кланов или государств. К слову, запрет брать деньги за любую работу оттуда же: дети-волшебники не должны становиться наемниками! Поэтому только бартер, и то с ограничениями. А родителю при личном контакте очень легко подчинить волю ребенка. В конце концов, может сработать просто привычка. Так что, Афина Аполлоновна, при встречах ни в коем случае не давите авторитетом и даже не проявляйте лишней заботы!
Афина криво улыбнулась.
— Кира задавишь, пожалуй… — но улыбка тут же исчезла. — Так. Мне нужны параметры. Какая забота лишняя? При нашей последней встрече я его обняла…
— Если Проклятье не среагировало на это и не отправило Кирилла прочь, значит, все в порядке, он не воспринимает ваши объятия как предложение защитить и взять на себя ответственность, — вздохнул Никодим Матвеевич. — Но тут очень тонкая грань. Например, фраза «береги себя» может уже оказаться триггером. Если хотите сказать что-то похожее, говорите так: «береги себя, ведь ты защищаешь человечество». Чувствуете разницу?
Подумав, Афина кивнула.
— Кстати, насчет «отправить прочь». Если вдруг Кирилл исчезнет посреди разговора с вами — ради Творца, не паникуйте и не начинаете сразу винить себя в его гибели! В девяти случаях из десяти за нарушение правил Проклятье отправляет ребенка в Убежище — знаете же, что это такое?
— На семинаре рассказывали, да, — кивнула Афина.
— Ну вот. А еще может быть так, что как раз посреди вашего разговора Проклятье призовет его сражаться с Тварью. В моей практике был такой случай.
— Ясно, — Афина нахмурилась. — Слишком много всего. Я не запомню так сходу. У вас есть какая-то памятка для родителя?
Никодим Матвеевич покачал головой.
— Многое из того, что я говорил сейчас, закрытая информация, в открытом доступе мы это не публикуем. Во избежание. В конце концов, все, что мы знаем о гиасах и их срабатывании, выведено эмпирическим путем. Могут быть накладки. У меня есть краткая брошюра, чего нельзя делать при общении с ребенком-волшебником — она не только для родителей, для всех вообще. Хотите, зайдем ко мне в кабинет, я вам ее отдам.
— Нет, спасибо. Если это такая синяя с сотами на обложке, я ее уже скачала в Сети. Вчера еще.
— Да, именно! Синяя с сотами на обложке. Как все-таки приятно иметь дело с разумным человеком, Афина Аполлоновна.
— К сожалению, в данных обстоятельствах не могу сказать того же, — ровным тоном произнесла Афина.
— Естественно, — Никодим Матвеевич, казалось, ничуть не обиделся. — Естественно, вы предпочли бы даже не знать наш адрес. Но тут уж ничего не поделаешь. Напишите мне, пожалуйста, свою электронную почту, я вам пришлю отчет лаборатории о трупе чудовища… Да, вот на этом стикере можно. Спасибо.