— Короче, я решил, — отец сделал вид, что успокоился: точнее, просто устал орать и перевел дух. — Ты испорченный вкрай, мешаешь, ничего по дому не помогаешь, не учишься, я ничего с этим сделать не могу! — полное вранье: я и готовлю, и посуду мою. А вот в кабинете отца убирать отказался, да. Пусть сам свои банки из-под пива выносит. — Отправляешься в школу-интернат, с сегодняшнего дня! Будешь там с детьми преступников и психическими тусоваться, раз слов не понимаешь! Собирайся!
Отец зашагал к моему шкафу, рванул на себя дверцы и начал с сопением выкидывать оттуда вещи.
…Он, конечно, просто угрожал. Для красного словца. Любой, оформлявший ребенка хоть в детский сад, хоть в школу, хоть еще куда, отлично знает, что это нельзя сделать одним днем. Младенца или малыша подкинуть в детский дом — да, его обязаны взять, и то родителей искать будут. Органы опеки тоже могут сразу увезти, но только «в случае явно выраженной угрозы жизни и здоровью». А если кто приведет здорового парня на порог школы-интерната, не оформив отказ от родительских прав, подростка вернут с полицией, еще и дело могут открыть.
Кроме того, этот самый пресловутый «отказ от родительских прав» делается непросто и небыстро. К тому же отец не мог бы провернуть ничего без мамы, а она бы такого не допустила. Пришла бы со смены и устроила ему… Очень может быть, что из дома в осеннюю ночь пошел бы именно папаша, причем прыгая на одной ножке, потому что вторая была бы сломана. Афина Ураганова (тоже имени вполне соответствует!), в отличие от мужа, женщина совсем не тщедушная.
Но в тот момент я об этом не думал.
Нет, вру, думал немного: мелькнуло на краю сознания соображение, что, «похоже, Пантюха реально решил изгадить мне жизнь. Даже если сейчас в приюте не запрет, все равно спокойствия мне в этом доме не видать». Но я совру, если скажу, что это было решающим соображением.
Просто пружина внутри наконец развернулась — я почти услышал этот звук.
Ярость ушла, отдалилась. Потому что она теперь была не во мне, она вырвалась наружу и пела вокруг меня белым кипением воздуха.
Поглядев на кучу вытащенной отцом одежды, я вытащил оттуда новенькое осеннее пальто — все-таки в парке сегодня было прохладно. И белый шарф к нему. Пальто сшил отец, летом, по маминой просьбе — и эти его долбанные примерки и подгонки немало послужили обострению отношений между нами! Но получилось действительно стильно: с лацканами, с огромным капюшоном… Немного напоминает старинную орденскую военную форму. А на ногах у меня все еще были ботинки, не домашние тапочки: задумался и прошел в комнату, не разувшись. Это хорошо, меньше телодвижений.
Накинув пальто и шарф на шею, я поднял руку. Глефа послушно скакнула туда из своего угла, блеснув лезвием. Мир мой покачнулся, наполняясь новым, доселе неведомым. Откуда-то — от глефы, конечно, откуда же еще! — я теперь знал, что зовут мой предмет-компаньон «Ветрогон», что он может наносить удары чудовищной силы, подобно циркулярной пиле невероятной мощности — а еще обладает рядом других способностей и возможностей, в том числе и кое-какими дальнобойными атаками. Кроме того, я без тени сомнений понимал, как и для чего «использовать» алебарду… И я не зря взял это слово в кавычки — с тем же успехом можно было сказать, что это она пользовалась мною! Предмет-компаньон стал частью меня: то ли третья рука, то ли сердечный имплант, без которого жизнь не в жизнь.
А еще я понял: под родительской крышей мне нельзя оставаться более ни минуты.
Тут же, почти без моего сознательного повеления, порыв ветра пронесся по комнате, распахивая окна. Стукнула оконная рама, зазвенело, отзываясь, мамино трюмо в прихожей. Отец обернулся от шкафа на звук, держа в руке комок моих носков — и выронил их. Глаза у него сделались как два донца кумулятивных снарядов большого калибра.
Ну да, глефа ведь теперь стала видимой.
— Ты жалел, что никто из детей-волшебников не носит твои модели, — сказал я ровным тоном. — Надеюсь, теперь ты доволен. А я ухожу, как ты и хотел.
Не сводя с него глаз, я запрыгнул на низкий подоконник спиной вперед. Затем порыв ветра схватил меня — и унес.
Глава 4
Порыв ветра вынес меня из открытого окна и сразу поднял высоко над вечерним городом, я даже выдохнуть не успел. Глефа пела в руке, пьянящая радость захлестнула с головой, и в первые несколько минут я только что не орал от счастья, глядя, как вниз и назад уносятся незнакомые сверху улицы — а нет, я узнаю этот овраг с порослью сосенок, сюда я летом ретировался, чтобы побыть одному.
Никогда прежде я не испытывал такого чувства полета! На крупных авиалайнерах, конечно, совсем не то, а на малой авиации полетать не довелось. Хотел в той, прошлой жизни, прыгнуть с парашютом, но накануне схватил грипп, а потом как-то не срослось. Это же… Не знаю даже, как лучше описать. Если вы когда-нибудь летали во сне или ныряли в очень глубоком месте, где вода прозрачна и позволяет видеть дно, представьте себе это, только добавьте свистящий в ушах вечерний воздух, пахнущий дымком и сухими листьями, сверкающие огнями улицы внизу, а главное — мощное и легкое оружие в руке, чувство свободы и вседозволенности!
Да, если такое счастье дается всем детям-волшебникам, то неудивительно, что многие покупаются.
Но я-то все-таки не ребенок, несмотря на наполняющую тело гормональную химию. Точнее, не совсем ребенок. Я очухался довольно быстро, минут через десять-пятнадцать, когда правильная офанаренная сетка улиц сменились складками предгорий, где в узких долинках уже плескалась ночная чернота. И сообразил, что сотворил фигню.
Да, поцапался с отцом. Да, наши отношения никогда не были особенно тесными и теплыми, а последние несколько месяцев только ухудшались. Но мама-то на моей стороне! А именно она главный добытчик в семье. Кто платит, тот и «заказывает музыку». Мне нужно было всего лишь потерпеть…
Наверное, дело в том, что меня задрало терпеть.
В голове сами собой помчались, обгоняя друг друга, воспоминания о прежних обидах и обидках.
Так ли уж я виноват в том, что вспылил? Да, лучше было бы поступить иначе — с точки зрения моего первоначального плана: прожить в этом мире спокойную и достойную жизнь. Но планы на то и планы, чтобы их менять. Был ли я не прав по самому большому счету?
Мы с отцом не поладили почти сразу. В смысле, с начала лета, когда в «атомной» школе окончились занятия, меня торжественно (с двумя тройками, ага) выпустили из пятого класса и проводили с территории АЭС. Для детей постарше там уже школы не было, и понятно, почему. Расписание младшеклассников подгоняли под расписание родителей, чтобы те, освободившись со смены, могли забрать младшее поколение и пробыть с ним подольше. Когда один учитель на класс из пяти-шести человек, это сделать не так уж трудно, было бы желание и соответствующие зарплаты у работников образования. Орден на обучение подрастающего поколения не скупится, особенно если это дети ценных специалистов, в перспективе — тоже ценные кадры.
А вот старшеклассникам нужны специализированные предметники (причем здесь считается, что лучшие учителя — это те, у кого обучение является дополнительной нагрузкой к работе на производстве или в науке), там уже так расписание не погоняешь. Кроме того, по мысли здешнего образовательного начальства, ребенок в одиннадцать-двенадцать лет вполне способен осознать, что его родители заняты важным делом на благо всего человечества и не получить душевную травму от того, что их выходные не всегда совпадают с его выходными.
Звучит разумно, спору нет. Но…
Семья Урагановых немного необычная. В том смысле, что женщин-атомщиков намного меньше, чем мужчин, и обычно они замужем за другими инженерами, физиками или — редко, но тоже бывает — военными специалистами. А мой отец, как я уже говорил, — модельер руками, блин. Или пятой точкой. Чем угодно, но не головой. Нет, правда, лицензию портного высшей категории он получил и ателье открыл… А толку-то?
До сих пор не понимаю, что мама в нем нашла. Может, он ей серенады пел в юности? Но в юности-то ладно, каждый может совершить ошибку. Почему она за последующие пятнадцать лет не развелась с этим ничтожеством, а наоборот, сына ему родила и даже спонсирует его провальный бизнес — вот загадка.
И я не от Эдипова комплекса отца очерняю. Нет у меня этой гадости в глубинах подсознания, уж настолько-то я в состоянии себя проанализировать. Мама для меня именно мама. Но — родная и любимая. Мать из своей первой жизни я уже почти не помню, видимо, из-за отсутствия в наших с ней отношениях особой нежности. Когда я вырос, мы с ней созванивались на ее и мои дни рождения, причем довольно формально.
А вот Афина Ураганова своего сына горячо любила и не стеснялась это показывать. Когда тебя искренне любят и заботятся, нужно быть полным социопатом, чтобы не отвечать взаимностью. Первые три года мы с ней вообще не расставались. Я этого не помню, знаю по рассказам. Но тело отзывается на материнские объятия чувством удивительного покоя и уюта, которые, наверное, бывают только у затисканных и заласканных с детства детей. В прошлой жизни у меня такого точно не было, я бы не забыл.
Потом, в детском саду и начальных классах, мама проводила со мной каждую свободную минуту: читала мне, пела песни, таскала на прогулки и даже в короткие поездки к морю, где тепло и тропические фрукты растут прямо на улицах. А еще хвалила за дело и ругала за дело… Хотя после того, как полностью вернулась память о прошлой жизни (а она начала возвращаться ко мне сперва во сне, потом понемногу, и наконец — шквалом) я особого воспитания не требовал и хлопот маме не доставлял. Только радовал возросшей разумностью и постоянным чтением умных книжек.
На этом фоне равнодушие папаши вообще в глаза не бросалось — я его не замечал, не задумывался даже. А если и задумывался, то в таком ключе, что, мол, нормально, отцы вообще на мелких детей внимания особо обращать не должны, а я ведь мелкий еще.