– Грузите этих в машины и вперед – до границы! Документики тоже возьмите, пускай погранцы с ними разбираются. Виктор Корнеевич, можно вас на секундочку?
– Да-да… – ЧОПовец, как всегда собранный и аккуратный, подошел и сказал: – Я думаю мы с ребятами сопроводим их до границы с Хоморой. Во избежание, так сказать…
– Об этом я и хотел поговорить, так что отлично! Золотой вы человек, Виктор Корнеевич!
– Хе-хе, – сказал золотой человек, и, развернувшись на каблуках, удалился.
Только Марек выдохнул и прислонился спиной к стене, как тут же примчался взмыленный Трофим:
– Тут дедушка Шпак на связи! Что-то про митинг либералов и какого-то Цитрусова говорит!
– Да-да, митинг на площади Иоганна Гуттенберга, но он санкционированный… А причем тут припадочный Цитрусов? Он же к либералам никаким боком, он же этот, как его… национал-коммунист!
Трофим пожал плечами и сказал:
– Все они уроды! Вот, возьми телефончик, поговори с Егором Геннадьевичем…
Нестерович, Говорун, Бечирай, а теперь еще и Цитрусов – все эти люди, от которых Костя был безмерно далек всю свою жизнь, и видел их только по телевизору в редкие минуты сидения перед зомбоящиком, все они вдруг стремительным домкратом ворвались в жизнь Марыгина, и теперь ему приходилось постоянно о них думать и иметь их в виду!
Вот теперь Цитрусов этот вылез на свет Божий. Бывший университетский преподаватель, писатель-политолог, общественный деятель и бессменный лидер партии, которая никогда не была в парламенте.
Вместе с Цитрусовым на свет Божий вылезли бабульки с портретами бессмертного усатого вождя народов, дедульки со странными лозунгами на плакатах, дядечки с рожами спившихся интеллигентов и дико злобные ребята от четырнадцати и старше, с Че Геварами на майках и стриженными "под бобрик" волосами. Вот этих стриженных "под бобрик" в Альбе, вообще-то, почти что не было. По всей видимости, приехала солидная группа поддержки из Урсы и из Самогитии – там был крупный урсоязычный анклав.
Что характерно, вся эта интербригада выступала в поддержку Бечирая, против "компрадорской прозападной буржуазии" и "глобалистско-империалистической политики Говоруна".
– Убереги нас, Боже, от таких друзей, – сказал Ивар, когда Костя позвонил ему, чтобы выяснить позицию предвыборного штаба Бечирая по этому поводу. – Они митингуют в четырех кварталах от либералов, их там от восьми сотен до полутора тысяч, не больше. Цитрусов – он же на всю голову идейный. Он их на площадь Гуттенберга повести может, чтобы провести разъяснительную работу среди несознательных граждан. Представь, чем это все закончится?
– А доблестные стражи порядка что?
– А ты новости смотрел?.. Хотя что ж это я… Ты ж их сегодня сам делал, эти новости. Найди телик, включи, глянь…
Заинтригованный Марек отправился искать телик. Зомбоящик нашелся в штаб-квартире Комитета Активных Действий. И почти полный состав этого самого Комитета пялился в голубой экран.
Дедушка Шпак, Трофим (он клевал носом после бессонной ночи и пил энергетик из банки), Цирюльник, Рэд… Виктора Корнеевича не было, он сопровождал до границы колонну с автобусами.
Диктор вещал о том, что на севере Центральной области, в поселке Тишковец взбунтовались сразу два пенитенциарных заведения: попросту говоря, колония строгого режима и лечебно-трудовой профилакторий. Всё это вызывало оторопь: дескать, причиной послужили черви в рисовой каше. Ага, как с тем восстанием сипаев – мол, смазка для пуль была из жира коровы и свиньи. Типа, червей никто не видел раньше. И, тем не менее, все силы специального назначения МВД были брошены в Тишковецкий район. В Велираде остались патрульные, участковые и прочие штатные сотрудники.
– Если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят, – сказал Костя, когда сюжет закончился.
– Кажется, мы накануне грандиозного шухера! – ухмыльнувшись, Цирюльник процитировал старый фильм. – Что-то готовится, а если ты не можешь этому помешать…
– То нужно это возглавить! – закончил байкер Рэд. – Пойду обзванивать хлопцев чтобы седлали лошадей.
И тут все сорвались с мест и развили бурную деятельность – приводили в движение шестеренки механизма под названием "КАД". Снаряжение, атрибутика, организационные моменты, сверка планов, обзвон людей…
– Пункт сбора – сквер Энтузиастов. Я позвоню патрульным, предупрежу что мы выдвигаемся, – Егор Геннадьевич был собран и сосредоточен. – Щиты подвезут?
– Подвезут, – сказал Костя. – Мы еще грузовики с утра не отпустили, шофера нам не откажут.
– Ну, тогда погнали? – вопросительно огляделся Цирюльник, дождался одобрительных кивков и пулей вылетел за дверь.
Следом за ним рванули все остальные. Черт его знает, сколько времени осталось до того самого грандиозного шухера?
Как было заранее обговорено, в случае массовых беспорядков руководство на себя брали Цирюльник и дедушка Шпак. Или Виктор Корнеевич – но он был дико занят.
Косте предстояло или превратиться в рядового активиста КАДа и под командованием матерых ребят из клуба «Золинген» маршировать стройными рядами, или найти себе занятие поинтереснее – благо, выбор у него имелся, как-никак координатор Комитета!
Среди ураганной суеты у штаб-квартиры КАДа, Марек выцепил Ника, который залипал в планшет, прислонившись к стенке.
– Хочешь роскошные кадры, которые потом на скриншоты разорвут и весь интернет будет ими недели две болеть?
– Оу, есс! – оживился Ник, и уже совсем скоро они бежали по улице в сторону площади Иоганна Гутенберга.
Мимо с ревом пронеслась колонна мотоциклистов с белыми повязками на рукавах, послышался визг тормозов, и парни разглядели Рэда, возглавляющего «Стальных всадников».
– Подвезти?
– Давай, давай!
На огромных чопперах хватало места, и под дикий рев моторов байкеры промчались по городу, затормозив в одном квартале от площади.
– Вам куда?
– Здесь нормально будет… – Костя слез с мотоцикла. – А ваши дальнейшие планы какие?
– Покатаемся, посмотрим, чтобы ни к Говоруну, ни к Цитрусову не прискакала на помощь кавалерия… Ну а после того, как Цирюльник все сделает как надо, мы будем наводить ужас на бегущих! – и Рэд зловеще расхохотался, отсалютовал кулаком и рыкнув мотором байка, скрылся в бензиновом дыму.
– Здесь есть обзорная площадка, на ратуше. Дадим вахтеру денюжку – мигом пропустит, – заявил Костя. – Площадь будет как на ладони!
– Мы – пресса, – Ник продемонстрировал специальный бэйдж.
Волшебный бэйдж и волшебная бумажка, сунутая в сморщенную старушечью лапку вахтерши сделали свое дело. Стуча подошвами по гулким ступеням металлической винтовой лестницы, Марек и Ник поднялись на балкон, который опоясывал башню ратуши на высоте примерно пятнадцати-восемнадцати метров.
Если бы все было как раньше, и Нестерович держал страну за узду, а узду держал бы в ежовых рукавицах – тогда у Кости и мысли не возникло бы лезть сюда. Пару раз, во время мероприятий республиканского масштаба он видел снизу, как на балконе ратуши располагались операторы государственных телеканалов, и еще пару раза – снайперы госбезопасности. Но теперь, при царящей неразберихе в верхах и недоумении в низах – рискнуть стоило.
И, судя по тому, что никто не встречал их мощными пинками армейских ботинок, на башне было свободно.
Изящная постройка эпохи позднего Ренессанса позволила разместиться с комфортом, Ник даже поставил штатив для камеры. Костя не терял времени – он рассылал сообщения КАДовцам, поскольку картина перед ним предстала впечатляющая.
На площади Иоганна Гуттенберга колыхалось целое море людей – флаги, транспаранты с лозунгами… Уже была собрана импровизированная сцена из металлических конструкций, в каком-то закутке из полевых кухонь раздавали горячий чай и кашу (холодало, и политический энтузиазм требовал подпитки).
С трибуны, конечно, вещал кто-то в пиджаке.
Разумное, доброе, вечное. Свобода, равенство, братство. Занимайтесь любовью, а не войной. И прочее, и прочее.
На первый взгляд, их тут и вправду было несколько тысяч. Пугал Костю процент «лампасников». Спортивные штаны торчали чуть ли не из-под каждого качественно напечатанного транспаранта, у полевых кухонь и у сцены. Примерно одна пятая всех митингующих!
Костя злорадно ухмыльнулся: по крайне мере их на три сотни меньше, чем могло бы быть!
Тем временем оратор на сцене призывал распрощаться с пережитками коммунистического прошлого, и вместе со всем «цивилизованным миром» бороться «за нашу и вашу свободу».
«Зубрята», державшиеся особняком, начали аплодировать, очень им про «свободу» понравилось. Овацию подхватила вся площадь, кто-то начал скандировать топовое «Волю Альбе!».
И вдруг, откуда-то из-за черепичных крыш старинных домов послышалась старая, злая и мощная песня, которую выводили сотни глоток, и явно фальшивые ноты в мелодии с лихвой перекрывались энтузиазмом:
– Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущённый
И смертный бой вести готов!
– Твою-то ма-ать! – только и смог проговорить Костя, наблюдая, как колонны под красными знаменами маршировали в сторону площади Иоганна Гуттенберга по двум параллельным улочкам.
Либералы на площади тоже услышали зловещие слова песни, и зашевелились. «Лампасники», «зубрята» и просто мужчины поактивнее и помоложе выдвигались к металлическому ограждению, уплотняли ряды.
Цитрусов шагал в первых рядах красных. О, этого типа нельзя было обвинить в трусости! Стекла его очков решительно поблескивали, бородка топорщилась, над головой развевались десятки флагов.
– Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской!
Стриженные «под бобрик» ребята, сжимающие в руках древки красных знамен были настроены не менее решительно, чем их лидер. Их было явно меньше, всего около трех-четырех сотен в обеих колоннах, за их спинами – пенсионеры, интеллигенция и совсем уж подростки. Однако, отступать они не собирались.