Посреди лаборатории стояла незаконченная модель танка. Младший инженер — тот, которого звали Мариком, — стал докладывать о степени готовности танка, тыкая указкой в пластиковые детали.
— На текущий момент всего отлито и изготовлено сорок три процента деталей, сэр, и собрано семнадцать процентов танка, — завершил он. — Опережаем план на шесть процентов.
Полковник похлопал его по плечу, подмигнул Сигурду.
— Теперь идем в твое новое обиталище.
Они вышли из лаборатории, поднялись на одиннадцатый-А и там вошли в большую комнату с зелеными стенами и красивой пластиковой мебелью. На диване сидел, читая универсал, очень коротко стриженный майор Поль Маре. Увидев полковника, он вскочил и отдал честь.
— Вольно, — сказал Лепа. — Садись, Поль. Садись рядом с ним, капитан. Вы, конечно, уже знакомы?
— Разумеется, — улыбнулся Поль.
Он едва заметно шепелявил: должно быть, из-за того, что два верхних резца были шире и длиннее остальных зубов.
— Это один из самых интересных людей, каких я когда-либо видел! — признался Поль. — Очень рад встрече, капитан. Вам таки удалось стать офицером, да еще за такое короткое время. Искренне поздравляю!
Сигурд пожал ему руку и сел. Он не ожидал, что этот хрупкий парнишка окажется в их группе: Сигурд представлял, что его компаньонами будут пусть не такие здоровяки, как он сам, но, по крайней мере, сильные албы.
— Операцией буду руководить я, — сказал полковник, присаживаясь на край стола. — В диверсионной группе — двое: майор Маре, командир группы, и вы, капитан Дзендзель. За короткое время мы втроем должны разработать п… п… план. Говоря точнее, надо всего лишь выбрать один из тех вариантов, что предлагают нам п… п… программисты и после того, как его утвердит Верховный совместно с военным советом, вы оба немедленно приступите к его отработке.
Сигурд уставился на Поля. Значит, в тот раз он не ослышался: в операции примут участие только два человека. Нужно было время, чтобы свыкнуться с мыслью, что ему придется подчиняться этому тщедушному интеллигенту, похожему на юркого грызуна.
— Удивляться нечему, — сказал полковник. — Майор командовал танковым легионом до того, как по собственному желанию перешел в карантин. Он сам п… п… принял решение послужить на благо народа — в точности как и ты, капитан. Верно, Поль.
— Конечно, — сказал майор.
Сигурд не понял, насмехался полковник или говорил искренне.
— Когда мы приступим к разработке плана? — спросил он, желая показать, что его вовсе не смущает ни состав группы, ни его руководство.
— Встречаемся после обеда, — буркнул Лепа, — а пока п… п… поболтайте.
— Странно, не правда ли? — сказал Поль, когда они остались одни. — Вы меня видели в должности заместителя начальника карантина, и тут оказывается, что я командир нашей маленькой группы.
Его веселость прошла, теперь он смотрел своими бледно-голубыми глазами серьезно, даже с грустью.
Сигурд отчего-то сразу решил, что в этом помещении должны находиться подслушивающие устройства. Раз он давал клятву, то кто-то ведь должен следить за его благонадежностью.
— Мне все равно, — сказал он, пожимая плечами.
— И все же я хотел бы знать, что вами движет, — Поль улыбнулся одними губами. — Вы пришли в Поселение, добились того, чтоб стать одним из нас — и по-прежнему остаетесь для всех загадкой.
— Да что ж тут непонятного? — фыркнул Сигурд. — Нет ничего логичней в настоящий момент, чем стремиться к войне с терракотерами. Об этом, кстати, и написано большими буквами на каждом шагу: «Смерть врагам», «Вперед, к победе»… Я, как и все нормальные люди, хочу, чтобы терракотеров на свете было поменьше. Мы должны быть свободными. По-вашему, не так?
— Может, чаю? — предложил Поль.
— Нет, спасибо.
Они посидели некоторое время молча.
— Что ваша подруга? — спросил Поль. — Ее, кажется, должны били направить во второй хозяйственный. Как она там?
— Я с ней не виделся.
— Почему так?
— Незачем.
— Может, вы где-то и правы. Привязанность — это обуза. У господина Ханарана, маршала Яглома и господина Куртца нет сыновей. Так безопасней.
Поль задумался.
— Сегодня вы получили звание, — вдруг сказал он. — Давайте как-то отметим. Что скажете?
— Это повод, но я не знаю, что могу предложить.
— Придумаем! — Поль улыбнулся одними губами. — Надо же вечер чем-то занять. Честно говоря, я общаюсь мало. Сына у меня тоже нет: рано как-то брать. Живу один, а теперь вот здесь… В любом случае придется нам притираться…
— Угу, — кивнул Сигурд. — Я не против. Просто не думал, что тут возможно устраивать… вечеринки.
— Мы — диверсионная группа. У нас привилегии. Полноценный отдых я вам, как командир, обещаю. Да… полагаю, будет нелишним мне со своей стороны ввести вас в курс дела, хотя бы в общих чертах. Если еще не успели, то вам надо получить все необходимые документы, чипы и так далее.
— Зачем?
— У вас будет зарплата, капитан Дзендзель. Полагаю, порядка двухсот эрдо, об этом вас уведомят менеджеры господина Куртца. Вы можете покупать себе все, что вам нужно на специальном складе, каталоги можете заказывать. Что еще… Питание на месте, спать будете в отдельной комнате. Вон за той дверью, можете сходить посмотреть. В нашем распоряжении тренажерный зал, два компьютера в соседнем помещении, — вход через коридор, — прямая связь с диверсионными группами других поселений и пока один танк — мой, а ваш еще не готов… Вы меня слушаете?
— Знаете что, майор. Когда я шел в Поселение, то отлично понимал, что многие будут в недоумении, увидев меня. Так оно и было, никто не мог взять в толк, как это бигем может так здраво рассуждать и изъявляет желание стать офицером. Но теперь… признаться, теперь я сам в недоумении.
— От чего?
— От всего.
Майор пожал плечами.
— Вы принесли идею, руководство ее приняло. Это — главное, капитан. Задача поставлена мне и вам. Приказ не обсуждается. Наше дело — выполнить воинский долг. Выполняем. А посему — добро пожаловать в будущие герои. — Поль снова невесело улыбнулся. — И еще… Пожалуй, есть тема для нашего вечернего разговора. На курсах вам говорили о кинготах?
Сигурд пожал плечами.
— Так и знал, — обрадовался Поль. — В таком случае не забудьте напомнить. А еще, если захотите, я сыграю вам на своих барабанчиках. И предлагаю перейти на «ты».
5
Гийом Ханаран продолжал разлагаться — именно так он чувствовал себя в последнее время.
С некоторых пор все существование утратило для него смысл. Каким-то образом он знал всегда, что рано или поздно это произойдет. Однако прежде он думал, что только лишь это случится, его немедленно свергнут или отравят — в лучшем случае, а в худшем превратят в праноматериал — самый изысканный праноматериал, из которого получится особая прана, и следующий Верховный — тот, что будет поумнее и поэнергичнее, станет смаковать ее в кругу жен и высших чинов Поселения. Раньше Ханаран именно так и думал, но теперь, когда его внутреннее падение уже совершилось, и не видеть это мог разве что слепой, каждый новый день он воспринимал, как бессмысленный подарок судьбы. Его не свергали, хоть и было кому, его не травили, хоть для многих это злодеяние оказалось бы таким же простым действом, как, избавление от ненужного мусора. Инерция высшего чина, туманная его аура, за которой, вероятно, некоторым до сих пор мерещилась личность его гениального предшественника — вот что спасало Ханарана от покушения, как он сам предполагал.
Военный совет. С ним нельзя было ничего поделать. Все было в его власти, хоть формально правил Ханаран. Куртц тоже это видел, хоть и не был заодно с Ягломом. Яглом — крыса. Куртц — хитрый жук. Себя Ханаран ощущал жертвой. Он мог только разлагаться. Он был совершенно бессилен.
Порой он сам их всех провоцировал — маршала Яглома, других офицеров, а порой даже и уморительного головастика Куртца, который в их вялой, самотекущей игре постоянно пытался выстроить свою партию (это было написано на его огромном лбу).
Иногда Ханаран откровенно издевался над ними: ставил противоречивые, никчемные, вредные задачи, он намеренно пытался вызвать в них гневливый зуд — то самое ощущение, что жило в нем самом все годы правления Велимира. Но и Куртц, и Яглом, и Тагер и старик Шмуль — все они были мастодонты, и невозможно расшатать их, сбить с толку дешевыми фокусами.
Когда-то Яглом был его соратником. Они были моложе, глупее и, безусловно, слабее, и у них обоих было бесконечное множество планов. Они были почти откровенны между собой, ибо их объединяла принадлежность не просто к элите общества, но к элите власти.
«Мы господствуем над их умами, — говорил ему однажды Яглом, подразумевая офицеров, солдат и вообще всех поселян, а также тех, кто считал себя живущими в районах, близких к Большому Поселению. — Нормальный закон общей иерархии. Это слишком высоко и сложно, чтобы они поняли всю сакральную суть нашей власти, но даже если показать им с предельной очевидностью, что они — просто наши рабы, а мы их хозяева, разве сами они не постараются закрыть глаза на правду, чтоб спокойно продолжить свою жалкую, но стабильную жизнь? Это было всегда, а теперь — особенно…»
В чем-то сходным было и нынешнее положение Ханарана. Его правление устраивало всех, и никто не собирался его сбрасывать.
И только он один знал, как нелегко влачить звание Верховного. Он все больше понимал, что до сих пор не ответил ни на один из важных вопросов, поставленных в юности, и теперь ему казалось, что еще не поздно, и что ответ может быть найден, но только не в нынешних обстоятельствах, когда его по рукам и ногам связывает власть. Он понимал, что глупо так думать, ибо разве он не свободен с утра до вечера и с вечера до утра, и разве не занят лишь тем, что пригоршнями прану глотает? — вон, физиономия аж пунцовая стала… И все же он ненавидел свое положение и иначе думать не мог.
Власть, которой он якобы связан, была на самом деле ничем иным, как почетным правом брюзжать и шипеть на своих заместителей — холеных, ленивых пиявок, висящих на бледном теле подземного народа. Да, они вполне могли бы обойтись и без него. Если бы он умер, об этом можно было никому не сообщать, все шло бы тем же чередом, — он знал это, и они, безусловно, тоже знали, и иногда ему до ужаса хотелось спросить у них, когда же, наконец, они его прикончат?