– Почему его шансы невелики?
– По ряду причин, – сказала миссис Шелтон. – Во-первых, ты – жертва. И ты выступаешь в защиту обвиняемого. Но прежде всего – нет никаких явных доказательств, что Хэнк делал с тобой что-то ужасное. На стороне Джоша лишь двое мальчишек с голословными утверждениями, и я думаю, мы уже на этапе их показаний докажем их неправоту.
– Тогда зачем вообще весь этот суд? Никакого смысла в нем нет, – заметил я.
– Потому что, – объяснил мистер Шелтон, – его нужно провести по политическим причинам. Если бы окружной прокурор не возбудил уголовное дело, люди подумали бы, что Хэнк или его семья потянули за ниточки, чтобы снять обвинения. Теперь люди начинают относиться к этому типу преступлений гораздо строже, чем раньше, когда они говорили – ну, такой уж он человек! – и оставляли все как есть. Они сознают ущерб, который это наносит детям, и уже стремятся не давать спуска преступникам.
– И правильно, – вставила миссис Шелтон. Ее голос показался мне сердитым. Она вдохнула и медленно выдохнула. – Но, к сожалению, когда подобные обвинения предъявляются против невиновного, у окружного прокурора нет другого выбора, кроме как привлечь его к суду, если нет явных доказательств невиновности.
– Не волнуйся, – сказал мистер Шелтон. – Мы выяснили несколько деталей, которые заставят присяжных усомниться в обвинениях и станут неплохим дополнением к твоим показаниям.
Я спросил, что это за детали, но они не стали со мной делиться. Они казались уверенными во всем, но я не был уверен ни в чем. Тем не менее я полагал, что мистер и миссис Шелтон знали свое дело. У них была репутация лучших адвокатов, и эту репутацию они заслужили.
Еще одним событием, всколыхнувшим наше общество, стала смерть Дэвида Морланда, отца Хэнка. Он, по-видимому, умер во сне, а его подружку арестовали за то, что она, проснувшись рядом с мертвецом, забрала с собой его часы «Ролекс», прежде чем сбежать из дома. От мысли о том, что кто-то провел ночь рядом с трупом, меня замутило, и я недоумевал, что за человек может украсть часы у мертвеца. Позже я задал этот вопрос миссис Доусон. Ее мнение заключалось в следующем – такой человек, который украл бы часы у живого.
В день суда в школу я не пошел. Я знал, что всем наплевать, кроме Шелтонов, приславших мне повестку с вызовом. Суд должен был проходить в пристройке к зданию суда в Дентоне, всего в миле или около того от моего дома. Будучи свидетелем защиты, я мог присутствовать только на ней, в самом конце процесса, но все равно пришел к его началу. Мне хотелось быть рядом с Хэнком, а мистер и миссис Шелтон согласились, что так лучше.
Они сообщили, что мистер Метц может захотеть вывести меня из зала суда. Как мне объяснил мистер Шелтон, любая сторона вправе потребовать, чтобы свидетель не присутствовал во время судебного разбирательства. Они предложили прийти в конце, но я настоял на своем.
Меня посадили за один стол с обвинителями. Это увеличило вероятность того, что мистер Метц позволит мне остаться. Шелтоны сказали, что все зависит от решения судьи, и мои шансы примерно 50 на 50, поэтому я скрестил пальцы, чтобы мне разрешили остаться. Миссис Шелтон добавила, что если судья решит меня выдворить, они ничем не смогут помочь.
– Как правило, в таких ситуациях возражения даже не высказываются, потому что они в любом случае будут отклонены, – сказала она. – Но имей в виду: в таком случае мы тоже в свою очередь можем попросить вывести из зала свидетелей обвинения.
Суд был назначен на середину марта, и Джерри дал мне небольшой отпуск, чтобы я мог подготовиться. Присяжных я впервые увидел, когда мы уже готовились к суду, и среди них не было ни одного знакомого лица. Позже я выяснил, что все они были из Уортона, поскольку жители Дентона считались слишком причастными к делу.
Судья явился только в десять, после того как все расселись и адвокаты выступили с вступительными комментариями. Однако перед началом судебного разбирательства судья заметил меня и спросил прокурора, хочет ли он вывести меня из зала. Мистер Метц посмотрел на меня, приподнял брови и сказал:
– В этом нет необходимости, ваша честь. Он уже и так знает, что будет сказано, и лучше поймет ситуацию, когда услышит правду.
Мне было противно, что он назвал ложь правдой, но вместе с тем я был рад. За стол, где сидели защитники и где мне было бы гораздо лучше, меня должны были пересадить после перерыва на обед.
Мистер Джошуа Метц оказался высоким мужчиной с очень суровыми глазами. За весь судебный процесс он улыбнулся лишь единожды. На нем был светло-серый костюм-тройка, красный галстук и такая накрахмаленная рубашка, что она, казалось, светилась, но при этом он все равно выглядел мрачным. Он так морщил лоб, будто постоянно размышлял о чем-то неприятном. Мне подумалось – если он начнет меня запугивать, мне станет по-настоящему страшно.
Мистер Метц поднялся и обратился к присяжным с речью, в которой объяснил, что намерена доказать обвиняющая сторона: что обвиняемый, мистер Генри Питтман, совершал развратные действия в отношении несовершеннолетнего. Он сказал, что свидетели расскажут, как мистер Питтман часами оставался наедине с жертвой в сломанном школьном автобусе, в котором жил, и приведут подробности их отвратительной связи. Мистер Метц заявил, что свои показания даст человек, который находился в камере с обвиняемым и слышал от мистера Питтмана, что он признает свои действия и раскаивается в них – о последнем я ничего не слышал. Мне казалось нелепым, что меня называют жертвой, потому что никакой жертвой я не был.
Затем выступила миссис Шелтон. Она приводила вступительные и заключительные доводы в защиту обвиняемого – как она объяснила, это хорошее решение, потому что она женщина, а ни одна нормальная женщина не стала бы защищать Хэнка, если бы он в самом деле совершил все эти мерзости.
Держалась она совсем иначе, чем мистер Метц, который казался скорее учителем, читающим лекцию. Миссис Шелтон была очень мила и говорила с присяжными почти особым образом, как с лучшими друзьями. Я смотрел на них во время ее речи и видел, что она им нравится – может быть, как раз потому, что она не была такой суровой, как мистер Метц.
По ее словам, обвинения были основаны на сплетнях людей с извращенным воображением и подростков, чьим словам нельзя доверять. Мистер Метц дважды пытался заткнуть ей рот, говоря, что она не приводит доводы, как должна, а дает показания, но судья оба раза ему помешал. В заключение она сообщила, что так называемая жертва будет давать показания не в пользу обвинения, а в защиту, и что молодой человек понимает значимость присяги. Она подчеркнула, что, вопреки описаниям наших с Хэнком отношений как чего-то отвратительного, речь на самом деле идет о мальчике, нуждающемся в заботе и грамотном руководстве, и мудром взрослом мужчине, готовом ему помочь из любви, но не той любви, в которой его обвиняют.
Когда она закончила речь, был почти полдень, и судья объявил перерыв на обед. Мне хотелось поговорить с Хэнком или Шелтонами, но когда я подошел к ним, миссис Шелтон покачала головой, показывая, что мне не следует приближаться к ним прямо сейчас. Я был недоволен, но ничего не мог поделать, просто вышел из здания суда и пошел домой обедать. Первого свидетеля обвинения должны были вызвать в половине второго, и значит, на обед у меня оставалось чуть больше часа, а потом я должен был вернуться.
Место за столом, где сидели защитники, я занял всего за несколько минут до того, как вызвали первого свидетеля. Хэнк тогда посмотрел на меня впервые за несколько месяцев и сказал: «Мы выиграем это дело».
Либо он был очень в себе уверен, либо хотел немного унять мою нервозность. Я надеялся, что он прав. И с нетерпением ждал, когда мы снова будем вместе пить кофе.
Заседание открылось, и мистеру Метцу велели представить первого свидетеля. На трибуну поднялась миссис Полк. На ней было платье, которого я никогда раньше не видел. Такое не стыдно было надеть и в церковь. Обычно она одевалась довольно неряшливо и почти не красилась. Сейчас она ни в чем не уступала самым добропорядочным дамам Дентона. Я не мог не представить ее образ, когда она сидит в «Кирби», накачавшись пивом и не в силах подняться. И даже задался вопросом, уйдет ли этот образ у меня из головы, когда она будет давать показания.
После того как она назвала свои имя и адрес, начались вопросы.
– Миссис Полк, спасибо, что вы сегодня здесь. Я понимаю, как ваша работа в школе важна для вас и нашего общества, – сказал мистер Метц. Я не понял, почему он затронул эту тему. Ее было кому заменить, когда она отсутствовала на работе.
– Спасибо вам, – ответила она. – Сегодня на мне лежит еще бо́льшая ответственность.
– Миссис Полк, вы знаете Джека Тернера, жертву домогательств мистера Питтмана?
Мистер Шелтон поднялся и воскликнул:
– Протестую, ваша честь. Пока мистер Метц не доказал его вину, обвиняемый считается невиновным в совершении каких-либо преступлений.
– Прошу прощения, ваша честь. Я перефразирую, – сказал мистер Метц и повторил свой вопрос, добавив слово «якобы», которое произнес издевательским тоном.
– Да, знаю. Он учится в школе Дентона, где я работаю.
– Он когда-нибудь подавал вам повод для беспокойства?
– Несколько раз. Да.
– Не могли бы вы привести пример?
Я не знал, почему мистер Метц прямо не спросит, беспокоится ли она, что я могу подвергаться насилию, но впоследствии мистер Шелтон объяснил мне – таким образом нужно было показать, будто я подавал различные поводы для беспокойства.
– Прошлым летом я шла в ресторан «Прибрежный» возле доков, хотела выпить кофе с подругой, и увидела, как Джек входит в полуразрушенный школьный автобус в компании взрослого мужчины.
– Этот взрослый мужчина присутствует в зале суда?
– Да, это обвиняемый. Генри Питтман.
– Продолжайте, – велел мистер Метц. – Вы видели, как они входили в автобус.
– Да. Я много раз задавала себе вопрос, в чем дело. Джеку было только двенадцать, а мистеру Питтману – за пятьдесят. Дверь автобуса за ними закрылась, и я решила понаблюдать, сколько они в нем пробудут. Я заняла столик, откуда автобус был виден, и заказала кофе. Потом подошла моя подруга, тоже заказала кофе, и я поделилась с ней своими подозрениями. Ради всего святого, что могут делать взрослый мужчина и подросток в автобусе с завешенными окнами?