Ветвящееся время. История, которой не было — страница 63 из 100

сущейся от благоговейного страха Европой все, что ему заблагорассудиться. Венценосные особы раболепствовали перед бывшим корсиканским лейтенантом до полной потери человеческого достоинства. Стоило ему приказать, и испанский король беспрекословно выделил в его распоряжение пятнадцать тысяч солдат. На отнятых у Пруссии немецких землях, создано так называемое Вестфальское королевство, куда королем назначен брат Наполеона, Жером. На польских – Великое герцогство Варшавское, где управляет верный его союзник -саксонский король.(28,193)

Но подчеркнем – все эти победы и достижения ничем не могут помочь Франции в главном – борьбе с «туманным Альбионом». Потерпев неудачу в попытке сокрушить британскую мощь на поле боя, Бонапарт решает пойти другим путем. В 1806 году в захваченном Берлине он издает декрет о континентальный блокаде, запрещавший торговлю какими бы то ни было английскими товарами.

Цель – полностью лишить ненавистный остров рынков сбыта и сырья, тем самым удушив экономически, и обречь на всеобщий развал, хаос и капитуляцию.

Во все вассальные и полувассальные государства было тут же разослано повеление: присоединиться к блокаде.

Не нужно было обладать великим государственным умом, чтобы понять – сие не что иное, как заявка на европейское (фактически на мировое) господство. Ведь реализовать его можно было только в случае, если вся Европа прямо или косвенно попадет под наполеоновский контроль.(28,173)

Проводя континентальную блокаду в жизнь, император действовал так же решительно и непреклонно, как и во время любой из своих войн (да, собственно, это и была война). Достаточно привести только один пример. В свое время Наполеон назначил своего младшего брата Людовика королем Голландии. Заняв трон, Людовик, самый, пожалуй, умный из всего сонма многочисленной родни французского государя, видимо, принял свое королевское положение всерьез. Осознавая, насколько важна для его новых подданных торговля с Англией, стал сквозь пальцы смотреть на контрабанду. Не долго думая, Наполеон сместил своего брата; королевство же просто упразднил, присоединив его земли к империи.

Но континентальная блокада оказалась той войной, которую Бонапарт если и не проиграл вчистую, то уж во всяком случае, не выиграл. В условиях полного господства британского флота на море и огромной длины береговой линии Европы эффективная борьба с контрабандой была невозможной. Вдобавок, немалая часть английских товаров доставлялась под видом американских, на американских же судах. Немало их попадало в Европу и через Россию. Наконец, война и блокада начали бить не только по европейскому хозяйству, но и по экономике самой Франции, лишая ее мануфактуры сырья, а товары – сбыта. Более того, последствия блокады и почти двадцатилетних войн породили жестокий экономический кризис 1811 года, и во Франции начались волнения среди лишенных работы и хлеба бедняков. «Я боюсь этих восстаний, вызванных отсутствием хлеба; я меньше бы боялся сражения против армии в 200тысяч человек» – так оценил обстановку сам Наполеон.(28,231)

Было очевидно, что войну надо заканчивать, или дело закончиться катастрофой.

«Император Запада» напряженно ищет выход. И находит. Уже с 1810 года Наполеон исподволь стал готовиться к войне с Россией. Что подвигло его именно на этот шаг, и какие цели он ставил?

Ведь Бонапарт не собирался присоединять Россию к Франции (он вовсе не был сумасшедшим); тем более, учитывая то, что даже разбитую вдребезги Пруссию он не превратил в провинцию своей империи. В его намерения не входило и восстановление Польши в прежних границах – дальнейшие события ясно покажут, что для императора Франции, «польский вопрос» – всего лишь одна из разменных карт. (29,65)

Причиной было убеждение (не сказать, что совсем необоснованное), что с разгромом России и утратой единственного союзника Англия капитулирует.

Тем более, что континентальная блокада начала все же приносить некоторые плоды: усложнялось внутреннее положение Англии, росла безработица и, каждый день приходили известия о разорении купцов и промышленников, о самоубийствах лишившихся всего в одночасье вчерашних богачей. И – что особенно должно было радовать владыку Франции – разрасталось народное недовольство, ширилось движение рабочих – луддитов, уничтожавших машины, по их мнению лишавших их работы, и убивавших фабрикантов. Движение это охватывало целые графства. Одним словом, французы имели немалые основания ожидать относительно скорого конца ненавистной Британии.(28,219)

«Через три года я буду господином всего мира», – заявил Наполеон в ответ на робкое предостережение одного из генералов относительно опасности войны с Россией.

Все десять с лишним лет, прошедших с начала века, Россия, по воле императора Александра, пыталась играть неблагодарную роль «спасителя Европы от Наполеона». (23,Т1,196)

И согласитесь – при беспристрастном рассмотрении ситуации, совершенно непонятно – ради чего сражалась и умирала русская армия под Кульмом, Прейсиш-Эйлау, Аустерлицом, ради чего всякий раз терпя поражения, вновь и вновь Россия возобновляла эту войну?

Тут смешались многие причины – и мистицизм Александра, и его монархический романтизм, и необыкновенно сильное влияние иностранцев на политику двора (прежде всего немцев, стремившихся решить проблемы той же Пруссии за счет русской крови) и даже, если верить некоторым источникам, причины сугубо интимного свойства.

Понадобилось полное поражение русской армии в компании 1806-07 годов, чтобы отрезвить (до некоторой степени) русского императора, побудив его заключить Тильзитский мир.

И вот именно теперь, когда ситуация радикально изменилась, и в Петербурге вздрагивают при мысли о новой войне с дьявольски удачливым корсиканцем, этой войны захотел Наполеон.

Желание это было продиктовано стремлением к тому, чтобы в Европе уже не осталось никого, имеющего хотя бы условную самостоятельность, а вовсе не какой-то угрозой со стороны России (прочно, казалось, увязшей шестилетней войне с турками). Именно этим и объясняется его самоубийственный выбор.

А уж после поражения России, рассуждали в Париже, Англия просто не сможет продолжать сопротивление. (29,31)

И еще одно обстоятельство толкало его к этой войне едва ли не в большей степени – именно через Россию (и с ее помощью) он собирался вторгнуться в Индию. (28;106,13,274)

Но просто так, ни с того ни с сего начать войну, что с легкостью мог сделать Первый Консул революционной Франции Бонапарт, для императора Наполеона было, как бы это лучше выразиться – неприлично, что ли?

И Наполеон начинает искать предлог. Он регулярно вызывает к себе посла России в Париже, князя Куракина, и обрушивает на него обвинения, претензии и угрозы, на которые ни посол, ни Петербург внятно ответить не могут, не понимая: в чем тут дело. (29,29)

Только спустя какое-то время, приходит осознание того, что все французские придирки можно свести к сакраментальному «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Происходившее вызывало недоумение даже у его маршалов и сановников, не говоря уже о простых французах – чего ради императору желать очередной большой войны, стремясь нарушить столь выгодный мир?

Но гениальному полководцу (может быть – самому гениальному в истории человечества), взбрело в голову пойти на Лондон через Москву.

Он имел, казалось, все основания рассчитывать на победу. Он располагал более чем шестисоттысячной армией, мог пополнить ее хоть и не очень надежными, но достаточно многочисленными контингентами стран покорной ему Европы, точно так же как материальные ресурсы почти всей Европы были к его услугам. Умение и талант его полководцев были хорошо известны. На его стороне выступили оба прежних союзника Петербурга, за интересы которых было пролито немало русской крови – Австрия и Пруссия (хотя их армии и приняли участие в войне, но никакой пользы Бонапарту не принесли). За участие в русском походе, Пруссия даже пыталась выклянчить у Бонапарта Курляндию. (29,41)

И хотя о русских солдатах и офицерах повелитель Франции, по предыдущим войнам был достаточно высокого мнения, но русский генералитет ни во что не ставил, за исключением Кутузова, да еще Багратиона (как выяснилось позже, напрасно). (28,259)

Кроме того, благодаря широкой шпионской сети (хотя агентов класса Талейрана в его распоряжении, разумеется, не имелось), он знал, что Россия лихорадочно пытается подготовиться к войне, но весь характер этих приготовлений свидетельствовал, что русские тем самым только облегчат ему дело. Вышеупомянутые приготовления вели прусские советники, пользовавшиеся полным доверием царя и планировавшие войну по свои старым рецептам – а значит, бояться было нечего. Вдобавок, значительные силы русской армии скованы на турецком театре военных действий. (23,Т.1,247)

И, разумеется, он не предполагал, что может столкнуться со всенародным сопротивлением, хотя уже имел в этом отношении печальный опыт испанской кампании.

Двадцать четвертого июня 1812 года Великая Армия перешла границу Российской Империи. Одновременно войну России объявили Пруссия и Австрия – и это при том, что до того они совсем недавно планировали новый совместный с ней поход против Франции.

Далеко не все сподвижники Бонапарта разделяли его стопроцентную уверенность в успехе, но никто не предполагал, что не пройдет и полугода, как шестисоттысячная Великая Армия перестанет существовать

«Рок влечет за собой Россию, ее судьбы должны свершиться», – так обратился он к солдатам в приказе о начале войны. В этот день и впрямь решилась судьба, но, как выяснилось совсем скоро, судьба самого императора.

С самого начала все пошло не так, как он задумывал. Не удалось разбить русские части, навязав генеральное сражение вблизи границы; не удалось разгромить порознь корпуса Барклая де Толли и Багратиона. Русские генералы оказались не такими уж бездарными. Русская армия буквально в последний момент выскользнула из мышеловки пресловутого Дрисского лагеря, где ее ожидал неизбежный разгром. (23,Т.1,348)