— Сколько? — вскинула брови Нинка. — Чего так круто?
— Во-первых, рецидив. Он же только недавно освободился.
— Иди ты?!
— Ты иди, а я посижу, — засмеялся Муромов. — Почти полтора года.
— Е-мое… А я, дура, губы раскатала. Чуть было не втюхалась. — Нинка внимательно посмотрела на мента, попросила: — Давай не будем сажать. Хороший мужичок. Может, выправится.
— Решай, — развел руками капитан. — По старой дружбе дело пока могу придержать. Оно еще не пошло на регистрацию.
— Придержи. Если Антонину нагну на что-то серьезное, скажу тебе.
Капитан раздраженно глянул на нее, повторно предупредил:
— Сказал же, бабки с этого дела брать не буду! — Он принялся быстро собирать бумаги. — Ладно, свободна.
— А эти? — Нинка попыталась дотянуться до пакета с деньгами. — Это ж мои.
Он отвел ее руку.
— Аккуратно, пожалуйста. Это вещдок! Остается в отделении, — поднялся, глянул на часы. — Беседа окончена, у начальника через пять минут планерка.
— А мне с Артуром как поговорить?
— Сейчас дам команду. — Муромов вернулся к столу, взял какие-то бумаги, предупредил: — Только так… Поменьше языком мельтеши.
— Паш, ты чего? Когда такое бывало? Я ж как тот железный забор — двадцать в длину, три в вышину. Глухо.
— Я предупредил, — капитан нажал кнопку вызова. — Дежурный, приведите в десятый кабинет задержанного Гордеева. — Он подмигнул приятельнице. — Тут вам никто мешать не будет. Поворкуйте.
В «обезьяннике» Артур сидел не один. По углам расположились два мужика бомжеватого вида, три гастарбайтера и один щеголевато одетый парень чуть за двадцать. Когда в коридоре появился лейтенант, щеголь первым покинул скамейку, нервно вцепился в решетки.
— Товарищ лейтенант! Я сын Георгия Петровича Остапчука. Он банкир. Соедините меня с ним. Пожалуйста, я все объясню. Это ошибка. Недоразумение. Посмотрите на меня, разве я похож на кого-нибудь из этих?
Сотрудник молча отомкнул клетку, с силой оттолкнул парня.
— Отошел.
— Но я ведь прошу только позвонить отцу. Товарищ лейтенант!..
— Отошел, сказал! — лейтенант снова оттолкнул его. Махнул Артуру: — Гордеев?
— Гордеев, — неуверенно кивнул Артур, поднимаясь. — Так точно.
— На выход.
Запер за ним дверь, и они вместе зашагали по лестнице на второй этаж.
При виде Артура Нинка не выразила никаких эмоций: смотрела на исхудавшего и мятого парня спокойно, с бабьим неуважением, не сразу указала на стул.
— Ну, садись, кавалер.
Лейтенант ушел, плотно закрыв за собой дверь. Гордеев остался стоять, слегка раскачиваясь с пятки на носок.
— В ментуре служишь?
— По совместительству, — ухмыльнулась Нинка и повторила: — Сядь, говорю!
Артур нехотя выполнил приказ.
— Ну?
— Подкову гну. Будешь рогом переть, вообще разговор не получится.
— С тобой разговор?
— Со мной. Считай, теперь я тут главная.
— Ну давай, — ухмыльнулся Артур, закинув ногу на ногу. — Только без морали.
— Ты мне никто, чтоб мораль читать. И про украденные бабки тоже пытать не буду.
— Про чего тогда?
— Про чего? — Нинка исподлобья внимательно посмотрела на него. — Про тебя, милый. Будем думать, как из этого веретена выкручиваться.
— Душа за меня болит, что ли?
— А представь!.. Было б тебе годков сорок, наплевать и забыть. Поздно переделывать. А тут совсем зеленый мурцовник. Жалко, если второй раз по шпалам погонят. Обратной дороги может и не быть.
— Судьба, — пожал плечами Гордеев.
— Слышь, давай без этого, ладно?! Я зачем сюда приперлась? Все побросала и приперлась. Зачем?
— Меня выручать, — нагловато усмехнулся Артур.
— Вот именно.
— Опять же не вижу твоего смысла!
— Человеческий смысл! Людской! — Нинка поднялась, подошла к нему. — Я с ментом почти все уже обговорила. Он готов закрыть дело и выпустить тебя. Теперь все дело в бабках. Нужно добыть их.
— Я вот добыл, теперь в ментуре.
— Слушай, кончай. Тут другая сумма. Серьезная.
— Какая?
— Скажу, плохо станет.
— Ну?
— Тебе лучше не знать! Нужно найти дуболома, кто мог бы отвалить такие деньги. Причем сегодня. Сейчас. Иначе завтра будет поздно.
— Даже не представляю. Нет таких.
Нинка с загадочным взглядом посмотрела на него:
— А если Савостину дернуть? Антонину.
— Не даст. С чего это вдруг? Во-первых, она мне никто. А во-вторых, я ушел от них.
Нинка встала, подошла ближе, заговорила потише:
— Во-первых, она тебе родня…
— Какая там родня?
— Молчи. Ни слова больше. Почти родня. А во-вторых… во-вторых, разве не замечал, как она шарит тебя глазами? Замечал или не замечал?
— Ну, замечал, — не сразу ответил Артур.
— И не просто шарит, а сожрать, проглотить готова! — продолжала наступать Нинка. — Разве тебе это ни о чем не говорит?
— У нее муж.
— Послушай, парень! Давай не будем, а? Не дети, сами все понимаем.
— Ну, не совсем же она дура, чтоб за меня деньги платить.
— Дура. Полная. Она втюханная. Понимаешь, втюханная. А в таком состоянии с бабой можно делать что угодно, не говоря уже про бабки! Эта ж корова потом гордиться будет, что спасла тебя от тюрьмы.
— Она в курсе, что я у тебя… это? — спросил Артур.
— В курсе. Я сказала.
— А Михаил?
— Не дай боже!.. Тот вообще за рубль в церкви повесится! — Нинка вернулась на место, сдула волосы с вспотевшего лба. — Значит, действуем так. Я сейчас еду к себе, нахожу Антонину, все ей излагаю.
— А мне чего делать?
— Ждать. Тебя куда засунули? В обезьянник?
— А куда ж еще?
— Вот там кукуй. А будет результат, капитан доложит и выпустит на все четыре стороны.
Нинка подошла к двери, резко открыла ее, приказала стоявшему в коридоре лейтенанту:
— Можете увести задержанного.
Нинка подрулила к «Бим-Бому», крикнула убиравшей грязную посуду на веранде Дильбар:
— Хозяйка у себя?
— Дома.
— А Михаил Иванович?
— Здесь. Позвать?
— Не нужно. — Нинка нажала на газ и понеслась по своей улице к дому Савостиных.
Антонина услышала шум подъехавшей машины, перестала развешивать на веревке постиранное белье, направилась к воротам.
Посигналили коротко и требовательно.
Открыла калитку, увидела выпрыгнувшую из кабины соседку, впустила во двор.
— Мишки нет? — спросила Нинка.
— В кафе.
— Слава богу, — перекрестилась Нинка, попросила: — Водички, только не холодной, чтоб горло не перехватило.
Антонина налила из графина, стоявшего на столе, передала Нинке. Та с удовольствием и до дна опорожнила стакан, пока Антонина следила за ней напряженным взглядом.
— Вот теперь все. Теперь буксы не горят. Можно передохнуть.
Антонина продолжала молча смотреть на Нинку.
— Чего молчишь? — спросила та.
— Жду.
— Думаешь, новость привезла?
— Надеюсь.
Нинка довольно хихикнула, погрозила наманикюренным пальчиком:
— Чует бабье сердечко! Чует!.. Или я не права?
— Права, — тихо ответила Антонина.
— Если права, то слушай. Нашла я твоего родственника. Точнее, не я, а наш капитан. Ну, который тебе звонил.
— Он где?.. В полиции?
— В полиции. И слава богу. Попади он не к моему Павлу Антоновичу, готовился бы уже баланду кушать.
— Спасибо. Спасибо и ему, и тебе, Нина!.. А позвонить Артуру можно?
— Во-первых, нельзя. А во-вторых, не вижу смысла. Что ты ему скажешь?
— Не знаю. Скажу, чтоб не падал духом. Буду думать, как помочь.
— Пока ты будешь думать, другие уже шариками повертели. Нужно будет колеса смазать, Тонька! Причем жирно!
— Много?
— Прилично. Но можешь отказаться, никто неволить не собирается.
— Сколько?
— Лимон! — выпалила Нинка.
— Лимон? — растерялась Савостина. — Лимон — это?..
— Миллион по-нашему. Но не зеленых, а наших, деревянных.
Антонина медленно отошла к скамейке, опустилась. Глядя на нее, Нинка рассмеялась:
— Прихватило, да? Не ожидала, что столько вывалит? — присела рядом. — Тут, Тонька, тебе решать. Или гуманизм в тебе срабатывает, или посылаешь всех на хутор бабочек ловить и продолжаешь жить своей прекрасной и счастливой жизнью.
— Может, поменьше?
— Не моя цена. Мента. Он же должен там поделиться.
— У меня нет таких денег.
— Возьми у Михаила. У него точно есть.
— Не даст. А потом нужно придумать, зачем такая сумма. А если узнает, вообще осатанеет. Он же не знает, что произошло.
— Догадываюсь. Но проблему решать придется. Родственник как-никак. Не чужая кровь.
— Понимаю. Но пока только голова кружится, и больше ничего.
Нинка поднялась:
— Вот что, соседка. Я старалась, вывернулась до внутренностей, остальное твои проблемы. Надумаешь — скажешь. Не надумаешь — забудем как про вино, которое прокисло.
Антонина тоже встала:
— Нина, нет у меня таких денег, клянусь!
— На «нет», как говорится, и картошка не жарится. Зря, значит, бензин жгла, в ментуру гоняла. Пусть хлопчик еще годков пять на нарах погреется. Ему это полезно.
Нинка решительно направилась к калитке. Антонина какое-то время смотрела ей вслед, окликнула:
— Нин! А когда нужно отдать деньги?
— Сегодня. Самый край — завтра.
— Не знаю…
— Я тоже не знаю. И помочь больше ничем не могу. Салют!
Антонина осталась посреди двора одна. Не слышала, как стукнула калитка, как отъехала машина. Стояла в оцепенении и полном непонимании.
Голова болела нестерпимо. Антонина лежала на диване, придерживала на лбу смоченный холодной водой платок, постанывала, скрипела зубами. Дотянулась до тумбочки, выковыряла из пластинки таблетку пирамидона, запила водой. Услышала шаги в коридоре, натянула на себя плед, стала ждать.
Михаил заглянул в комнату, вошел внутрь:
— Ты чего это?
— Голова болит, — тихо произнесла Антонина.
— На погоду, что ли?
— Не знаю. До тошноты болит.