— Напрасно. Могу повторить вопрос… — сказал офицер.
— Не нужно. — Антонина встала, направилась прочь. — Чао!
— Одну минуту! Нужно подписать протокол! — окликнул ее Гринько.
— Без меня подпишут. — Антонина скрылась в кафе.
Гринько полурастерянно, полугневно посмотрел на Михаила:
— Распорядитесь, чтоб ваша жена вернулась.
— Я тоже сейчас уйду, — сказал Михаил.
— Это как?
— Ногами.
— Вы тоже отказываетесь подписывать протокол допроса?
— Товарищ майор. — Михаил поднялся. — Я тебя знаю не первый год. Что ты морочишь мне одно место? Наехали бандюки, хотели урвать бабло. Теперь ты с такой же задачей.
— Чего вякнул? — обиделся Гринько.
— Хочешь, чтоб отстегнул? Ну, отстегну. Обозначь сколько. Только не тычь мне протоколом в морду, — сказал Михаил.
Гринько мгновенно вспотел, принялся засовывать бумаги в мятый портфель, шумно сопя, встал.
— В отделение! Там разговор будет и серьезнее, и беспристрастнее. И ответишь по полной. Купить меня пожелал, сволочь!
Он широко и торопливо зашагал через двор, к нему навстречу выбежал Хамид с корзиной винограда, полицейский в изумлении остановился, затем ногой поддел корзину, рассыпав подношения, и скрылся за забором.
Узбек принялся собирать разбросанный виноград, крикнул Савостину:
— Не захотел взять! Что теперь делать, хозяин?
— Скажи Антонине, чтоб шла сюда.
Хамид убежал в кафе, Михаил взглянул на Гордеева, жестко велел:
— Садись. Будем разговаривать.
Артур подчинился. Заметив идущую к ним Антонину, налил чаю:
— О чем разговаривать, если мент ушел?
— Есть о чем, — сказал Михаил.
Антонина села напротив мужа, недовольно произнесла:
— Там народу прибавилось. Дильбар одна не справляется.
— Хамид поможет. — Михаил помолчал, гоняя желваки, неожиданно сообщил: — У меня пропали деньги.
Ни Антонина, ни Артур ему не ответили, смотрели молча, спокойно.
— У меня пропало много денег, — повторил Михаил. — Почти все, что накопил.
— Вопрос мне или… Артуру? — спросила Антонина.
— Обоим. Кроме вас двоих, в доме никто не бывает. Кто взял деньги?
— Соображаешь, что говоришь? — тихо спросила Антонина.
— Соображаю. Кто-то из вас должен признаться.
— Наверное, я, — не без издевки сказал Артур.
— Значит, придется возвращать.
— Миш, ты чего? — возмутилась Антонина. — Шутишь, что ли? Чего возвращать? Откуда у него деньги? Украл бы, только бы и видел его здесь. Сидит перед тобой, хоть сверху донизу обшарь.
— Значит, ты… украла.
Артур резко поднялся:
— Не совестно, Михаил?
— За тебя? — спросил Савостин.
— За жену. Ты кого обвиняешь? Сам, небось, пропил, теперь виноватых ищешь.
Савостин тоже встал.
— Даже когда пью, калькулятор в голове все одно вертится. А вы вот что… Я сказал, взял кто-то из вас. А кто — думайте сами, — и тяжело зашагал со двора.
Антонина и Артур некоторое время молчали, провожая его взглядами, затем Гордеев спросил:
— Ну и чего будем делать?
— Ты, что ли, брал? — окрысилась Антонина.
— Брала ты, а отвечать придется вдвоем.
— Не беспокойся. Тебе не придется. Главное, слушай себе и сопи в тряпочку.
— Сколько хоть взяла?
— Обязательно хочешь знать?
— Желательно. Интересно, сколько за меня отвалила.
— Миллион!
— Миллион? — присвистнул Артур. — Не слабо. И все ментам ушло?
— Куда ушло, не вернешь. Теперь главное, занимайся своими делами, а в чужие не лезь. Пока не ты тут хозяин. — Антонина оглянулась, кивнула в сторону стройки. — Иди, подгони народ. А то перекур затянулся.
Михаил по новой перерыл в своей комнате, в кабинете все сложенное стопками постельное белье, поискал под матрацем, выпотрошил платяной шкаф, залез в оба сейфа. Денег нигде не было. Набрал, правда, чуть больше ста тысяч разными купюрами, и больше ничего.
Посидел некоторое время на диване, уронив руки меж коленей. Наконец встряхнул головой, как после тяжелого похмелья, поднялся и почти на ощупь покинул комнату.
Магазин Нинки был, как всегда, открыт. Савостин поднялся по ступенькам, вошел в зал.
Продавщица стояла за прилавком, отпускала покупателей. Бросила взгляд на вошедшего, мимоходом спросила:
— Что-нибудь срочное или подождешь, Миша?
— Подожду.
Он примостился на подоконник, понаблюдал за двумя мухами, бьющимися в тюле, помог им выбраться.
Нинка наконец отпустила людей, присела рядом с Михаилом.
— Нашлись деньги?
— Тебе какое дело?
— Интересно. Переживаю. Сосед как-никак.
— Коньяк есть?
— Хоть залейся. Налить или с собой возьмешь? Могу затарить.
— Пока не решил. — Михаил помолчал, поднял на Нинку глаза. — Послушай, крыска…
— Обижаешь, Миша.
— Говорю как есть. Ты вот, крыска, все хвостом виляешь, а на прямую дорожку никак не выскочишь. Все время какими-то намеками. Можешь хоть что-то обозначить?
Нинка громко рассмеялась:
— Если обозначу, прибьешь.
— Есть за что? — спросил Михаил.
— Смотря с какого чердака глядеть.
— Давай с моего.
Нинка посидела, прикинула что-то, поднялась.
— Перед этим нужно по двадцать капель.
— Согласен, — кивнул Михаил.
Нинка привычно закрыла дверь на засов, взяла из-за прилавка початую бутылку коньяка, два стакана, плеснула в них до половины. Вернулась, чокнулись.
— Ну, за железные нервы и стальное сердце. Да? — сказала Нинка.
— Постараюсь, — кивнул Михаил.
— Держись.
Выпили, зажевали шоколадной конфетой.
— Ну? — внимательно посмотрел на Нинку Савостин.
Та снова покинула его, покопалась в каких-то ящиках, вынула большой пакет, вернулась обратно.
— Погляди на это.
Михаил вынул из пакета пачку фотографий, неторопливо принялся их листать. На снимках были Антонина и Артур — стоящие друг против друга, обнявшиеся, прижавшиеся.
Нинка налила еще коньяка, вопросительно посмотрела на Михаила.
— Ну? Что-нибудь понял?
— Где это они?
— Давай сначала по грамульке?
Выпили, закусывать не стали, Михаил повторил вопрос:
— Это ты их засняла?
— Какая разница, кто заснял? Главное, засняли. В городе. В парке. Сразу после ментуры.
— Какой ментуры?
— Помнишь, Артур как-то смылся от тебя?
— Ну?
— Меня обкорнал на сто тысяч и смылся.
— Тебя?! — удивился Михаил, хмелея. — На сто тысяч?
— Представь. А менты его в городе прихватили.
— А Антонина?.. Она тут при чем?
— Сколько у тебя пропало?
— Честно? — спросил Михаил.
— Говорим, как свои.
— Миллион.
— Все верно. Вот на этот миллион она его и выкупила, — сказала Нинка.
— Это ты серьезно?
— Шучу, придурок! У них любовь. А ты своими лопухами машешь! Денежки украденные ищешь. Любо-овь… Страсть неземная.
Михаил помолчал, глядя в пол, тихо произнес:
— Не верю.
— Ну и правильно делаешь. Еще месяц-другой в рогатых походи, вообще всего лишишься. Сначала из дома выпрут, а потом кафе с твоим караоке отнимут.
Он вдруг отбросил фотографии, схватил Нинку за грудки, придвинул к себе, прохрипел:
— Врешь, сука!.. Все врешь! Не может этого быть. Самой этот кобель нравится, вот и гонишь пургу. Зачем, тварь, это делаешь?
— Не хватай меня! — заверещала Нинка.
— Специально, да?.. Специально? Думаешь, на тебя глаз положу?
— Да нужен ты мне, дубарь прибитый! Лосяра рогатый! Голова не варит, ноги не ходят, песок из всех дыр! — Нинка ухватила его за сорочку, принялась тащить к выходу. — А ну геть отсюда! Пошел вон, муфлон недобитый!
— Курва!
— Исчезни, сказала! Сначала со своей шмарой разберись, потом будешь кому-то мозги выкручивать! Исчезни!
Она с трудом вытолкала Михаила из магазина, заперла дверь, собрала разбросанные по полу фотографии, сложила их в конверт, налила полстакана коньяка, залпом выпила.
Глянула в окно, увидела неровно бредущего по улице Савостина, закричала:
— Нужна будет подмога, свистни!.. Я не обидчивая, всегда пригожусь.
Ресторанчик при гостинице был маленький, уютный, почти без посетителей. Антонина и Артур сидели в самом конце зала, подальше от ненужных глаз. Савостина держала в руках ладонь Гордеева, нежно поглаживала ее.
Стол был почти пустой — только чай и сахар.
— Главное, ни о чем не думай, ни о чем не беспокойся, — говорила Антонина. — Здесь тебя никто не найдет. Поживешь неделькую-другую, потом видно будет. Я проплатила все вперед, и еду и проживание, деньги на карман ты тоже получил. Постарайся поменьше появляться в городе, не лезь ни в какие знакомства, по мобильнику вообще лучше не звонить. Только мне. А лучше я сама буду набирать тебя.
Гордеев смотрел на Антонину нежно и преданно, лицо его было расслабленное, беспомощное, с подрагивающими припухлыми детскими губами.
— Может, мне правда лучше на время уехать?
— Куда? К тетке? — с усмешкой спросила Антонина.
— Куда угодно. Чтоб ты отдохнула.
— Совсем дурачок, что ли? От чего отдохнуть?
— От всего. И от меня тоже.
— Глупый… Какой ты все-таки глупый. Так хоть есть какая-то надежда увидеть тебя, услышать. А уедешь, вообще тронусь. Думаешь, это легко — жить, когда не любишь? Адовы муки. Слушать, соглашаться, терпеть, когда он… когда он пристает. Пристает, а тебя тошнит. Молчать, когда хочется выть? Думаешь, легко? У меня надежда. Понимаешь, надежда, что когда-нибудь что-то изменится. Что станет по-другому.
— Когда? — спросил Артур.
— Не знаю. Даже не представляю. Но должно же когда-нибудь все закончиться? Я же не до конца проклята богом? Он же зачем-то прислал тебя?
Артур взял ее руку, поднес к губам, стал целовать часто и искренне. Антонина гладила его по волосам, руку не убирала, счастливо улыбалась.
Артур поднял лицо, глаза его были полны слез.
— Знаешь… Я тоже сейчас что-то понял. Могу сказать…
— Ты плачешь? — удивилась Антонина.