— В какой палате? — напряглась Антонина.
— В больничной.
— А что с ним?
— Кто-то избил. Подозреваем, друзья по прошлым приключениям.
Антонина поднялась, лицо ее побледнело:
— Он живой?
— Конечно, живой, — засмеялся Муромов. — Лось здоровенный, с одного пинка не завалишь.
— В какой больнице? — Антонина была сама не своя.
— А вот эта информация пока закрыта. И вход к нему посторонним ограничен.
— Разве он в чем-то виноват?
— Его избили, понимаете? И мы ведем дознание: кто избил, по какой причине, по какому поводу. Он пока темнит, и нам важно понять почему. А вдруг он кого-то покрывает? Поэтому посещение только по отдельному разрешению.
— Временно?
— Пока временно. А там видно будет.
— Дорогой! Уважаемый! — Антонина просяще уставилась на полицейского. — Я должна его увидеть. Убедиться, что живой. Я виновата. Это я его прогнала. Разозлилась и прогнала. Прошу вас. Я на все согласна. Согласна, если поможете. Буду благодарна… Только разрешите увидеть его. Умом тронусь, если не увижу. Умоляю.
Минивэн Антонины несся по трассе с бешеной скоростью. Обходил впереди идущий транспорт, почти выскакивал на встречную, нервно сигналил медленно плетущимся автомобилям.
Вцепившись в баранку, Антонина видела перед собой только дорогу и задние борта автомобилей, сжимала зубы, едва слышно стонала, с силой нажимала на клаксон.
Потом она бежала по коридору больницы. Растрепанная, в белом халате, неудержимая, отчаявшаяся.
Доктор-мужчина и медсестра едва поспевали за ней, пытались остановить, придержать, но Антонина рвалась вперед, выискивая среди мелькавших номеров палат самый нужный, самый важный.
Перед палатой Артура медики все-таки заставили Антонину остановиться, доктор полушепотом предупредил:
— Ведите себя спокойнее, уважаемая. Все-таки у нас здесь больница, а не место для прогулок.
— Понимаю, извините, — сказала Антонина.
— Успокоились, ладно?
— Уже спокойна.
— Если б не просьба начальства, мы бы вас в таком состоянии в палату не пустили.
— Больше не буду, доктор. Обещаю.
Тот подошел к двери, снова предупредил:
— Только после меня. Вначале я сам взгляну на больного.
Исчез, какое-то время не выходил, затем показался, кивнул посетительнице.
— Милости прошу к вашему герою. Он ждет.
Антонина вошла в палату, увидела лежащего на койке Артура, на секунду придержала шаг. Гордеев повернул к ней лицо. Антонина бросилась к нему, накрыла собой, стала целовать безостановочно, неуемно, страстно.
— Родной… любимый… единственный. Я здесь. Я с тобой. И никогда больше не уйду от тебя. Всегда буду с тобой. Любимый мой. Это я виновата, я!.. Прогнала тебя и поплатилась. Прости, дорогой мой…
Постепенно она успокоилась, поднялась, вытерла мокрые глаза.
— А я как раз думал о тебе, — с улыбкой сказал Артур.
— А я о тебе все время думаю. Как ты?
— Нормально. Отхожу.
Антонина присела рядом:
— Это кто тебя? Дружки?
— Корефаны, — снова улыбнулся парень. — Решили отдать последний долг.
— Бедненький мой. — Она погладила его по лицу, по руке: — Я заберу тебя отсюда.
— Не, отсюда пока нельзя, — мотнул головой Артур. — Не отпустят.
— Договорюсь.
— Тут из полиции приходили, из прокуратуры.
— Про меня спрашивали?
— По касательной. Вроде прощупывали. И про тебя, и про Михаила Ивановича. Старались взять на понт. Но я не раскололся.
— А в чем колоться? — удивилась Антонина. — Ты ж тут ни с какого конца.
— Так эти… мамка с дочкой… ну, с Наташкой, прицепились. Хотят, чтоб я стал свидетелем.
— Свидетелем чего?
— Ну, вроде того, что мы с тобой вась-вась. Будто любовь у нас.
— А я не отказываюсь, любовь, — сказала Антонина.
— Вот они и хотят пришить нашу любовь к Михаилу. Ну, к его смерти.
— Как ты сказал? «Нашу любовь»? — тихо переспросила Антонина.
— Конечно. А разве меж нами не любовь?
— Любовь. Конечно, любовь. — Она снова прижалась к Артуру. — На всю жизнь. — Полежала так, притихнув, потом поднялась, посмотрела на него, усмехнулась: — Все равно заберу отсюда. Доктора оплачу. Будешь лежать дома.
— Полиция не отпустит — раз, — загнул палец Артур. — И два — домой доктора звать очень дорого.
— Ничего, деньги у нас есть. На все хватит.
В кабинете заведующего отделением было чисто, тихо, почти стерильно. Заведующий, тот самый доктор, что провожал Антонину до палаты, выслушал ее, отрицательно покачал головой:
— Лично я не возражаю, но, думаю, вашего молодого человека никто сейчас не отпустит.
— Но он же здоровый. Что ему угрожает? — спросила с усмешкой Антонина.
— Я же сказал, не возражаю. Но вопрос решается не здесь, а в других местах. Подозреваю, догадываетесь, в каких.
— Я с ними поговорю.
— Вам виднее. — Доктор внимательно посмотрел на Антонину. — А он кто вам?
— Муж, — легко и просто ответила она.
— Муж?
— Да, муж. Пока еще не расписались, но свистопляска закончится, все решим.
— Но вы дама, так сказать, довольно зрелая, а он весьма молод. Не опасаетесь?
Антонина положила ладонь на колено доктора, снисходительно улыбнулась:
— Не волнуйтесь, доктор. Все опасения я уже пережила. Теперь нужно жить.
В кафе Антонина заезжать не стала, подрулила прямо к Нинкиному магазину. Легко и чуть ли не весело спрыгнула на асфальт, взлетела на ступеньки.
Нинка была одна. Стояла за прилавком, запивала бутерброд чаем из стакана, удивленно взглянула на соседку:
— Ты чего такая?
— Какая?
— Веселая.
— Жить хочется!
Нинка поставила чашку на прилавок, скривилась:
— Кому жить, а кому повеситься.
— Нет, Нина, только жить. Плевать на все и жить. — Антонина обняла ее через прилавок, прижалась. — Всех люблю, всех обнимаю, всех прощаю!
Нинка отстранилась.
— Влюбилась, что ли?
— Влюбилась. — Антонина сияла.
— В кого? В Геркулеса, что ли?
— Какого Геркулеса?
— В охранника. Который если и улыбается, то только одним местом.
— Нет, Нина, нет. — Антонина привычно сдула волосы со лба, опустилась на стул: — Расскажу. Обязательно все расскажу. Узнаешь. А сейчас нужен совет.
Нинка вышла из-за прилавка, примостилась рядом:
— Ну говори.
— Вчера ко мне приходили.
— В курсе. Мент, капитан.
— Ты все знаешь? — удивилась Антонина.
— Такая работа — у окна сидеть, на всех глядеть. Он ко мне тоже заглянул.
— Давай по порядку: про то, чтоб купить дом — тема закрыта. Никому ничего продавать не собираюсь.
— Разве я против? Думала, по-соседски выручу.
— Не нужно, Нина. Сама тут буду жить. А вот перед капитаном похлопочи, чтоб Артура выписали из больницы. Под мое поручительство!
— Артура? Твоего Артура?
— Да, его хорошо покоцали бандюки, он загремел в травматологию. Похлопочи перед капитаном.
— Блин… Не уверена, но попробую.
— Он же никого не бил. Его били. И никого не покрывает.
— Поняла, поговорю. Еще какие вопросы?
— Еще? Что еще? — пробормотала Антонина. — На меня давят родственники Михаила.
— Тоже в курсе. Особенно старается эта молоденькая свиристелка. Наташка, кажется.
— Не знаешь, что ей нужно?
— Вроде ты не знаешь. Деньги и этого… ну, хахаля твоего. Артура. Она ж залипла на него, хоть завтра рожай.
Антонина покачала головой, зло ухмыльнулась:
— Не-ет… Насчет денег еще могу подумать, а вот с Артуром — обломится.
— Мама родная! Нужен он тебе, утюг деревянный. Пусть себе лежит в больнице, пока не найдется очередная дура.
— Нужен. — Антонина в упор посмотрела на соседку: — Если выпустят, с завтрашнего дня он будет жить у меня.
— Совсем клюкнулась?
— Пусть дома выздоравливает.
Нинка помолчала, осмысливая услышанное.
— Ничего не понимаю. Ну помер благоверный. Ну свалила с себя мешок. Чего опять в дырку лезешь? Живи, радуйся, наслаждайся. Ты вон какая. Не до конца потоптанная, мужичок обязательно какой-нибудь подвалит. А нет, смотаемся в Египет или к другим арабам, там этого добра хоть лопатой!
— Нет, Нина, — улыбнулась Антонина. — Ни Египет, ни арабы — никто не нужен. Артурчик оклемается, опять возьмется за хозяйство, а там, глядишь, и поженимся.
— Чего-о?
— Поженимся. Мы уже договорились.
— Савостина, ты соображаешь, чего лепишь? Он же молодой. Месяц-второй попрыгает с тобой, а потом другую захочет. Свеженькую. Это же мужики, Савостина. Им верить ни на сто грамм нельзя. Соскочит, и чего делать будешь? Выть да ныть?
Антонина встала, покрутилась.
— Глянь на меня.
— Ну и чего? — удивленно спросила Нинка.
— Я живая. Понимаешь, живая. За столько-то лет! Мне орать, петь, плясать охота.
Нинка какое-то время очумело смотрела на нее, потом согнулась к коленям, закрыла лицо ладонями, стала смеяться мелко, с тихим завыванием. Успокоилась, подняла лицо, вытерла щеки.
— А от меня чего хочешь, Савостина? Мишка помер. Экспертиза показала, что ты не при делах! Придурка твоего из больницы рано или поздно выпустят. Счастье на все триста шестьдесят! Чего тебе еще нужно, дура?
— Нет, ничего, — с тихой улыбкой произнесла Антонина, поднялась, послала соседке воздушный поцелуй. — Салют! — и покинула магазин.
Нинка посмотрела вслед ее машине, повертела пальцем у виска и громко запела:
— «А где ж мне взять такую пе-е-есню-у-у и о любви поговори-и-ить…»
Привезла Антонина Артура домой к вечеру. Машина «неотложки» въехала во двор, два молодых санитара помогли Гордееву спуститься на землю, сама Антонина забежала спереди, взяла его под руку, сунула на ходу одному из санитаров свернутую трубочкой купюру, направилась с сильно прихрамывающим больным в дом.
Поднялись по ступенькам, вошли на веранду. Антонина прижалась к груди Артура, прошептала:
— Гляди, это теперь все твое.
— Что? — не понял тот.
— Все… Усадьба, двор, все во д