— Угу, — кивает Эрик. — Погнали.
Оркестр начинает играть, и меня накрывает шквалом эмоций. В голосах я слышу все: тоску, отчаяние, страсть. Вероятно, что-то такое и раньше было, но сейчас они поют так ясно, так пронзительно. Можно подумать, что они и правда понимают. Что они сами это пережили.
— Ух ты! — выдыхает рядом со мной Джесс. — Как это красиво.
Я не могу удержаться от улыбки. Хоть я и не умею петь, как они, хоть я и не такая талантливая, все получилось с моей помощью. Я на своем месте. Здесь и сейчас. В конце концов, ведь театр — именно об этом.
Когда я выхожу после репетиции на улицу, я никак не ожидаю увидеть одну-единственную машину на парковке — машину Клавдии. Не уверена, который сейчас час, но, судя по заходящему солнцу, все кружки уже давно закончились. Разве Клавдия меня подвозит сегодня домой? Не помню. Я закидываю рюкзак на плечо и смотрю в телефон. На экране две эсэмэски с незнакомого номера, все нули. Первое сообщение — фотография: мы с Майлзом в его машине. Второе — два слова: «Еще неделя».
У меня перехватывает дыхание. Не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Теперь не только записки. Я подозревала, что за мной следят, но фотография — это неоспоримый, омерзительный факт. И как, блин, ему удалось сфотографировать нас так, что никто не заметил? Эрик же не мог уйти днем из школы, чтобы за мной следить? Может быть, ему и правда кто-то помогает — но кто?
Я подхожу к машине на ватных ногах. Наверняка Лидия с Клавдией скажут, что нужно немедленно сообщить директору, но этот номер, 000–000–0000, по-любому же поддельный. По нему вряд ли удастся кого-то отследить. Может, Лидия и Клавдия знают, как это сделать. Если я выясню, кто помогает Эрику, то смогу их остановить.
— Привет, — с трудом выговариваю я и падаю на заднее сиденье. Такое чувство, что я по-прежнему не могу вдохнуть. — Простите, что так поздно. Я совсем забыла, что вы меня ждете, и еще там кое-что случилось…
В зеркале заднего вида я замечаю, как Клавдия закатывает глаза. Внутри все сжимается.
— Ну что опять? — закипаю я и поворачиваюсь к Лидии. Я снова дышу, и моя грудь ходит ходуном. Я знаю, что она злится, но блин, мне сейчас реально не до этого. — Я же извинилась.
— Я слышала, — говорит она, оборачиваясь. — Но ты могла бы скинуть нам эсэмэс или типа того. Ты же знаешь, как это бесит Клавдию.
Знаю, но я же не специально. Иногда ты просто весь в делах и обо всем забываешь. Бывает, что и мне приходится их ждать, и ничего. Неужели они решили меня наказать именно тогда, когда они обе мне так нужны.
— Клавдия, в чем проблема? — огрызаюсь я. — Извини, что пропала. Но правда, у нас у всех дела.
— Ну конечно. — Ее руки крепко сжимают руль. — Лидия, ты слышишь? Она на нас забила, потому что у нее дела. Как будто все остальные ни черта не делают.
Я вопросительно смотрю на Лидию, но она не сводит глаз со своих коленей. Мне хочется закричать, но я лишь ударяю по спинке сиденья Клавдии. Она и ухом не ведет.
— Да что не так? — возмущаюсь я. — Я как раз пытаюсь с тобой об этом поговорить.
— Поговори лучше с Майлзом. Вряд ли ты опаздываешь, когда он тебя ждет.
— Ты серьезно? — Я хочу заставить ее посмотреть на меня. — Клавдия, ты гонишь, что ли? Проблема не в Майлзе.
— Серьезней некуда. — Она поворачивается ко мне. — Мы все знаем, что проблема именно в Майлзе. Ты теперь только и делаешь, что говоришь о нем и тусуешься с ним. Нам больше не звонишь. Сказала, что будешь на собрании Альянса, и, блин, исчезла. Мы у тебя дома не собирались уже две недели, и ты не ответила ни на одну мою эсэмэску про ночевку. А все потому, что начала встречаться с каким-то дебильным парнем.
— Он не дебильный. — Меня бесит то, как дрожит мой голос, особенно сейчас. Майлз ей ничего плохого не сделал, и она не имеет права его обзывать. — Ты что, злишься, что я встречаюсь с парнем, а не с девушкой?
— Симона, камон! — подает голос Лидия. — Ты же знаешь, что дело не в этом.
— А может, и не знает. — Клавдия картинно пожимает плечами. — Может, она на себе зациклилась и думает, что мы ее тут как натуралку угнетаем.
— Да кто сказал, что я натуралка?
Она на секунду замирает. Я не дышу.
— Ты не можешь просто взять и притвориться, что ты квир, чтобы мы тебя пожалели, — наконец говорит она с гримасой отвращения. — Ты это, блин, серьезно? Так хочешь сойти за угнетенную, что уже начала выдумывать?
— Подожди. — Лидия поднимает руку. — Клавдия, ты не…
— Клавдия, иди-ка ты на хрен! — Мой голос срывается на писк, почти как сопрано Кристины в «Призраке оперы». — Ты никогда никого кроме себя не слышишь. И знаешь что? Да, я угнетена. Я чернокожая, и я, скорее всего, бисексуалка, но у меня была всего одна девушка, поэтому это не считается, верно?
Таких квадратных глаз я у нее еще не видела. Она открывает рот, но не издает ни звука.
— Симона, — тихо говорит Лидия. — С кем ты встречалась?
Я пытаюсь сдержать слезы. Блин, я еще никому не говорила, как все действительно случилось с Сарой, и сейчас для этого самое неподходящее время. Я не говорила Клавдии, потому что решила, что мне потом будет неловко. Я и подумать не могла, что она обвинит меня во лжи.
— Симона… — Голос Клавдии дрожит. — Я не…
— Ой, заткнись, — хрипло бурчу я. — Просто молчи.
— Клавдия не хотела. Она это просто… от удивления, — говорит Лидия. Потом замолкает и сглатывает. — Можешь нам рассказать. Все будет нормально, обещаю.
— И почему я должна тебе верить? — Я поворачиваюсь к ней. — Она вот только что на меня орала, а ты просто сидела и смотрела.
— Ну, потому что…
— Да меня не волнует! — К горлу подступают слезы, говорить все сложнее. — Я тут типа начинаю встречаться с парнем и не знаю, как со всем этим справиться, а вы, вместо того чтобы мне помочь, просто на меня наезжаете. Разве это дружба? Друзья должны оставаться друзьями. Клавдия вон все время ведет себя как стерва, я же не говорю, что ей надо расстаться со своей девушкой.
Клавдия прикусывает губу:
— Это не…
— И да, у меня была девушка, — говорю я. — Сара была первой, с кем я познакомилась в школе-пансионе, с кем я поцеловалась, с кем начала встречаться… Я думала, что могу рассказать ей о ВИЧ, а она заявила, что я — эгоистка, раз держала это в тайне, и тут же разболтала по эсэмэс пяти подружкам. На следующий день знали уже все. Сплетня попала во все дурацкие родительские группы на фейсбуке. И все мои друзья перестали со мной общаться.
Я делаю глубокий вдох, но подбородок все равно дрожит. Не так я хотела рассказать им про Сару. Я до сих пор не знаю, что это значит: если я с ней целовалась и мне понравилось, значит, я бисексуалка? пансексуалка? или все же натуралка? А может, надо ждать, пока я не западу на другую девушку, прежде чем смогу сказать, что я не натуралка? Нужно, чтобы мне нравились только девушки? Могу я быть квиром, если мне нравятся женственные, но не обязательно девушки? Я уже давно задаю себе все эти вопросы, но сейчас меня даже не интересуют ответы. Я просто хочу скорей все забыть.
Почему я не могу, как все остальные, встречаться с парнем, с девушкой, с человеком? Первая девушка, с которой я поцеловалась, даже не скрывала свое отвращение. Первый парень, с которым я встречалась, оказался мудаком. И есть еще Майлз — Майлз, который не боится со мной обниматься, который целует мне губы, шею и бедра, с которым не нужно сомневаться и угадывать, — и я не могу с ним быть. Не могу, если за нами следят. Если все в школе узнают, что у меня ВИЧ.
Вот какой реакции я ожидала тогда от подруг, рассказывая им о своем статусе. Мне казалось, что Лидия с Клавдией поняли, но, может, что-то изменилось. Все было нормально, пока я ни с кем не встречалась и сохла по знаменитостям, но как только у меня появился реальный шанс заняться сексом, они норовят все испортить.
Тут мне в голову приходит ужасная мысль.
— Откуда я знаю, — зажмуриваясь, начинаю я, — что это не вы мне подбросили записки?
Они шумно вдыхают. Я открываю глаза и вижу, как у Лидии трясутся губы. Лицо Клавдии побледнело.
— Вы же не хотите, чтобы я с ним общалась, — говорю я, обхватывая руками живот. Слова вылетают все быстрее и быстрее, наскакивают друг на друга. — Да точно вы. Только вы могли это сделать, ведь больше никого не волнует, встречаюсь я с кем-то или нет. Вы одни на меня орете, как будто я вас чуть не убила, и заявляете, что я притворяюсь ради внимания…
— Охренеть, просто не верится. — Клавдия ошарашенно качает головой. — Симона, мы с тобой лучшие друзья. Зачем нам это надо?
— Откуда я знаю. — Я устало закрываю глаза рукой. Не хочу на них смотреть. Я даже не хочу быть с ними в одной машине. — Вы все время что-то от меня скрываете. И сплетничаете обо мне у меня за спиной.
— Симона, да мы бы никогда… — Лидия отчаянно трясет головой. — Я тебе клянусь…
Клавдия начинает плакать, но я не могу на нее смотреть. Я выбираюсь из машины и плетусь до ближайшей скамейки. И только тогда перестаю сдерживать подступающие к горлу рыдания. Я прижимаю колени к груди и плачу, закрыв лицо руками.
27
Неделя до Дня благодарения пролетает быстро. Я двигаюсь на автопилоте: хожу на уроки, делаю домашку и остаюсь на репетиции. Майлз подвозит меня по утрам в школу и после занятий домой. Если отец дома, он всегда приглашает Майлза зайти, закармливает вкусняшками и засыпает вопросами про школу и лакросс. Когда папа спрашивает меня про Лидию и Клавдию, я не нахожусь, что ответить.
Я так привыкла вытаскивать телефон и писать им эсэмэски, но теперь все по-другому, будто оборвавшиеся провода отрезали меня от остального мира. У меня по-прежнему есть телефон и интернет, но без друзей это не имеет никакого значения. Думать о Лидии с Клавдией почти так же больно, как думать о Саре. Больно игнорировать каждое их сообщение.
Меня не утешает даже День благодарения. Обычно я люблю, когда вокруг много людей. У нас всего одна комната для гостей (спасибо безумным ценам на жилье в Сан-Франциско), и в дом набивается столько народу, что просто удивительно, как он не лопается.