…Каким-то непонятным образом я все-таки закончил школу, и даже еще два года проучился в химическом техникуме, а потом пошел работать на автостанцию, и с первой получки стал откладывать деньги на мотоцикл (велосипед уже не удовлетворял мою страсть к движению, мой кругозор расширился и требовал больших скоростей и пространств; я осмелился поставить значительную цель — заиметь «моторизованного коня»).
Через год на толкучке я купил старый «Ковровец» — грохочущее чудище, со множеством самодельных узлов, с хитросплетением трубок, гаек, болтов. Тем не менее, я был счастлив; то и дело протирал, поглаживал своего «железного коня», принюхивался к запаху смазки, бензина, нагара; первое время на ночь затаскивал мотоцикл в коридор и с удовольствием с ним и спал бы в обнимку, но соседи начали ворчать, что моя «железная лошадь провоняла всю квартиру»; пришлось приковывать «коня» цепью к фонарному столбу. Можно сказать, я рос в моторизованном седле, и что уж точно — самым сладким запахом в мире считал запах бензина.
В воскресные дни я ездил на мотоцикле без передыха, прямо-таки не слезал с седла, а в будни устраивал утреннюю разминку: с первыми лучами солнца вскакивал на пружинистое сиденье и, наполняя окрестности грохотом, дымом и копотью, выезжал на главную улицу, проскакивал насквозь весь город, вылетал на шоссе и там поддавал газу, наматывал десятка два километров, а уж потом подъезжал к автостанции. В обед вновь седлал «коня» и, чтобы проветриться, давал кругаля по городу, а после работы без устали катал друзей — они были готовы ехать со мной хоть куда.
Как настоящий гонщик, я купил мотоциклетные очки и перчатки, и к моему компанейскому обаянию прибавилось обаяние мотоциклиста.
Благодаря этому мотоциклетному обаянию, количество моих друзей (и так немалое) сразу удвоилось и уже не поддавалось учету. В одиночку я ездил только в дождливую погоду, но стоило выглянуть солнцу, как не было отбоя от друзей, приятелей и приятелей моих приятелей:
— Подбрось туда! Давай отвезем это!
Я никому не отказывал, такого рода услуги мне были в радость, ведь я и жил-то для общения и дружбы с людьми.
Особенно на меня наседали соседи, и в их числе шофер, работающий на пожарной машине. Это был долговязый парень с седыми волосами; он отслужил четыре года на флоте и называл себя «китом», а нас «салагами» и «мальками», в зависимости от внешности (я ходил в «салагах»). Как шофер, он был невыдающийся, хотя, кое-чему меня научил, зато как жених был довольно выдающийся — ежедневно после работы ездил на другой конец города к невесте и без подарка в путь не отправлялся. До того, как у меня появился мотоцикл, он все жаловался на дальнюю дорогу и толкотню в автобусах.
— Найди себе бабу поближе, — советовали ему дружки.
И вдруг подарок судьбы в виде моего «Ковровца»! Шофер сразу перевел меня из «салаг» в «акулята».
— Ну ты, акуленок, шустряк! — сказал. — Классную добычу хапнул! Вечерком подкинь к моей красотке.
Я подкидывал его все лето, как извозчик; подкидывал, пока меня не призвали в армию, и что помню четко — его невеста жила на западной стороне города, то есть мы всегда мчали на закат и пылающий диск солнца нещадно бил в глаза, от него прямо не было спасенья — я надолго запомнил то солнце.
И что еще врезалось в память — во время гонки, шофер все время хрипел мне в ухо, рассказывал об авариях: где там отлетели руки, ноги, покатилась голова, и поминутно орал:
— Тормози! Красный свет! Вон пешеход!
Так получилось, что после армии я оказался без жилья; дело в том, что пока я служил, родители развелись, мать вторично вышла замуж за неплохого, в общем-то, человека, но что мне было делать в четырнадцати метрах коммуналки? Стеснять «молодоженов», как я в шутку прозвал мать с отчимом? Да и сам никого не приведешь, а меня уже вовсю интересовали представительницы прекрасного пола. И они, эти представительницы, интересовались мной, ведь теперь мое обаяние, как нельзя лучше, подчеркивали погоны.
Короче, я устроился на автобазу и снял комнату. После этого мое обаяние возросло и стало вообще неотразимым — и все потому, что я снял комнату не где-нибудь, а на главной улице города, в центре всех событий, на пересечении всех путей. Тут уж ко мне зачастили не только старые друзья и приятели, но и дюжина нового народонаселения. Еще бы! У меня всегда можно было собраться в мужской компании, устроить вскладчину застолье, поиграть в карты, послушать пластинки, а еще лучше скрасить компанию представительницами, провести время плотно, насыщенно, концентрированно — как говорится, с чувством, с толком, с расстановкой.
Хозяйка квартиры — немощная, глуховатая старушка большую часть времени спала, да и по ее словам «любила молодежь». Так что я зажил припеваючи. Но надо признать, это определение однобоко. Я зажил припеваючи в смысле массового общения, а вот с движением дело обстояло слабовато. Мотоцикл давно пришел в негодность, разбалансировался, поржавел, к тому же, старый, допотопный, он уже не соответствовал моим требованиям, моему возросшему обаянию. Мне, как воздух, была нужна автомашина, без нее я просто страдал.
Известное дело — у всех разные страдания: у одного нет денег на выпивку, другой страдает что не Наполеон — я страдал без машины, без нее мне не хватало воздуха всего города, и я замахнулся на легковушку — начал копить деньги (на комиссионную машину, конечно, — на новую я копил бы до сих пор), и как заветную цель, на стене повесил фотографию «Москвича» — присутствие машины даже в таком виде (вроде молитвенника) придавало мне немалые силы.
В те дни кое-кто из друзей долдонил:
— Вначале заимей квартиру, а машину вторым заходом.
Некоторые посмеивались:
— Зачем ему квартира? Он запросто проживет в машине.
Я не обращал внимания на эти уколы и последовательно, упорно копил деньги, не отступая от своего плана.
Спустя два года, я уже располагал кое-какой суммой, часть денег одолжил у друзей и в один солнечный день стал владельцем чудо техники — «Москвича» первого выпуска.
Машина была старая, с ржавыми пятнами и вмятинами, без фар, коробка передач включалась через раз, стартер не работал вообще и двигатель приходилось запускать ручкой или разгонять машину с помощью прохожих, и все же я был счастлив.
Мое счастье немного омрачило событие, которое произошло в первую неделю, пока я перебирал коробку и машина была не на ходу. Я возился с той коробкой три вечера подряд, время от времени усаживался в машину, крутил баранку и представлял, как набью в салон друзей и чесану куда-нибудь к морю, представлял исполинские горы, извилистые дороги, теплые волны, прохладное вино, сочные, мясистые фрукты и еще кое-что… И вот однажды ночью слышу — кто-то гремит ведрами; мне бы следовало встать, выглянуть в окно, да было лень; как водится в таких случаях — не отпускает сон; а утром смотрю — мое сокровище стоит на ведрах, какой-то негодяй стащил колеса. Стало быть, мои карманы совсем опустели, пришлось еще больше влезать в долги.
Ну а потом потекли деньки с большой нагрузкой — один насыщенней другого. Когда я выходил их дома, меня уже поджидали соседи. Кое-кого подбрасывал по пути на рынок, в магазин. После работы, как таксист, всех развозил по домам, а потом катался с друзьями по городу в поисках приключений.
В воскресные дни, если выдавалась солнечная погода, ко мне выстраивалась очередь желающих махнуть на природу, на огородный участок, в деревню к родственникам. Я никому не отказывал, но ставил условие — вернуться до захода солнца, по крайней мере — до темноты, поскольку ездил без фар (целый год нигде не мог их достать).
Я гонял все дни напролет, готов был ехать с кем угодно и куда угодно, пока светило солнце. Меня так и звали — «Солнечный шофер» или «Солнечный гонщик», имея в виду не только погоду, но и мое немыслимое обаяние (каким же ему быть с отдельной комнатой и собственной машиной?!).
Справедливости ради отмечу — некоторые считали меня неразумным, безрассудным, даже безалаберным парнем, но большинство сходилось во мнении, что я человек с большим сердцем, обширным кругозором, огромными знаниями в технике и с другими, не менее ценными, качествами.
Катаясь с друзьями по городу, мы частенько заезжали в столовую «Встреча», которая по вечерам превращалась в кафе. Там же назначали свидания подружкам; и не только мы, свободные холостяки, но и некоторые женатики, ясное дело, втайне, с величайшей секретностью.
С этими женатиками случались накладки. Сидим, например, втроем: женатый приятель с девицей и я, вдруг влетает его жена, он сразу отодвигается от девицы, а жене объясняет, вернее, безбожно врет:
— Это его подружка, — и кивает на меня.
И мне ничего не оставалось, как добросовестно и ярко изображать хахаля его девицы.
Так и получилось, что жены приятелей постоянно видели со мной разных девиц и открыто презирали меня — в их глазах я был кутилой, гулякой, неисправимым ловеласом, законченным бабником или кем-то близко к этому.
Бывало и почище. Кто-либо из женатиков обращался ко мне:
— Ты это, пока гоняешь на тачке, дай ключи от комнаты, негде с девицей приткнуться.
Даю ключи, через пару часов приезжаю, а он открывает дверь и мямлит:
— Погоняй еще, солнце-то еще не село!
Как-то в разгар лета, один сказал:
— Не приезжай сегодня совсем. Переночуй в машине. Щас ночи короткие, солнце не успеет зайти, как снова всходит.
Приходилось выручать друзей. Я-то что, мне не трудно. А вот их жены заводились до чертиков, то и дело мне звонили:
— Правда, что мой весь вечер просидел у тебя? А девицы были?
Или, чудовищно раздражаясь:
— Мой что, в самом деле у тебя ночевал? Ты, небось, и девиц приводил?
Канючили жутко, словно кто-то съел их яблоко, а им подсовывает кожуру от него. И, естественно, эти жены считали меня криминальным типом, который устроил из комнаты притон — не совсем так, но похоже; во всяком случае некоторые разгневанные жены называли меня «распутником», а наши сборища — «ужасными, отвратительными, мерзопакостными». Конечно, я не был святым, но и таким негодяем, как они считали, не был.