Я подумал, что он попросту меня разыгрывает, но вышел из дома и, облокотившись на рейки забора, спросил напрямик:
— А для чего расширять?
Я был уверен, что здесь был какой-то потаенный смысл — ну не для гостей же он затеял эту авантюру! Но что бы вы думали?
— Для друзей, — ответил он ликующим голосом.
Я думал, он темнит, и не то что сгорал от любопытства, от желания узнать истинную причину его задумки, а просто было неприятно, что меня дурачат. Я ушел работать в огород, но эта мучительная загадка не давала мне покоя, и я искоса наблюдал за соседом. Настроение у меня было паршивое.
А сосед сломал перила и начал разбирать перегородки. Я посматривал на него с горьким презрением, и не без тревоги. Признаюсь, спокойствие, с которым сосед ломал террасу, действовало мне на нервы. Пекло в тот день нещадно, прямо хоть подыхай, и сосед то и дело подходил к рукомойнику и обливался водой, издавая бульканье и урчанье, а потом кричал жене в комнаты:
— Дорогая, принеси мне, пожалуйста, полотенце.
Его красотка появлялась в окне, протягивала ему полотенце и, проявляя удивительную нежность, спрашивала:
— Ты еще не закончил разбор террасы?
Смех разбирал, когда я слышал это.
Внезапно я заметил, что сосед начал подпиливать подпорки, и у меня прямо кровь застыла в жилах. Это была опасная затея — крыша могла в любой момент рухнуть. Руководствуясь благими намерениями, стараясь не грубить, я тактично намекнул соседу про это обстоятельство; на какое-то время он нехотя согласился, но потом опять взялся за свое, демонстрируя потрясающее невежество в строительном деле.
И вот, значит, когда степень моего возмущения достигла критической точки, как и следовало ожидать, крыша рухнула и придавила соседу ногу. «Так ему и надо! — не без злорадства подумал я. — Нет, чтобы осмотреться, все обдумать, выверить, посоветоваться со знающими людьми!». Я-то сразу понял, что все это выйдет ему боком. Ну, в общем, его жена, охая и ахая, вытащила бедолагу из-под обломков, стала делать ему массаж. А я все больше приходил в радостное возбуждение — сознание собственной безопасности подогревало меня.
Но что бы вы думали? В последующие дни этот горе строитель как ни в чем не бывало начал расширять фундамент, делать дополнительный настил, ставить столбы, и все это — насвистывая, улыбаясь. Я, разумеется, время от времени украдкой высовывался из-за дома, наблюдал за дилетантским настырным строительством. Меня уже не на шутку заедал этот вечно улыбающийся толстячок со своим несокрушимым спокойствием; я даже подумывал, что его оптимизм от слабоумия.
Естественно, напористость соседа привела к тому, что он соорудил некое аляповатое замкнутое пространство со множеством окон, где сквозняки тянули со всех сторон. Это было ниже всякой критики. Мне, конечно, не терпелось высказаться, слова так и вертелись у меня на языке, но я промолчал — думаю, по понятным причинам.
Терраса соседа сразу принесла ему славу чудака, но самое нелепое — как я уже сказал вначале, — через неделю его примеру, под какими-то прозрачными предлогами, последовали и другие посельчане. Умора! Я чуть не лопался от злости.
— И чего только люди не придумают! — с гримасой отвращения вполне справедливо говорила моя жена. Кстати, справедливость ее основная черта.
Короче, повторяю, в поселке начались страшные перемены; некоторые, расширив террасы, ликвидировали грядки и утрамбовали дорожки, усыпанные толченым кирпичом, а меж деревьев повесили гамаки. Кое-кто пошел еще дальше: сломал заборы и снял предупредительные знаки о злых собаках и прочее. Терраса соседа сыграла роль некоего катализатора, — казалось, эти перемены давно назревали, носились в воздухе, но людям не хватало смелости изменить свою жизнь. И вот теперь они изощрялись, кто как мог. У некоторых эти новшества приняли просто уродливую форму — они засевали участки… травой, чтобы, как объявили мне, «лежать в прохладной траве и смотреть, как проплывают облака», а молодежь — чтобы «играть в теннис».
Все это выглядело издевательством; со стороны можно было подумать — по поселку ползет какая-то всепроникающая, всеразъедающая плесень. Несколько раз я порывался положить конец дурацким новациям, обходил посельчан, взывал их к благоразумию, делал внушения, но они словно лишились языка — только отмахивались, а за глаза я слышал ругань на свой счет. С усталым упорством я твердил, что приусадебные участки выделены для подсобных хозяйств, а не для бездумного отдыха — для этого существуют санатории, но меня высмеивали, говорили, что я зануда с мелочным характером и всякое такое. Вскоре я понял, что в подобных делах одним внушением не обойдешься, но уже было поздно.
Ну, а потом, как я уже говорил, начались оргии. Особенно усердствовали молодые люди. Не подумайте чего, я ведь тоже кое-что соображаю — молодежи иногда надо послушать музыку, потанцевать, но нельзя же в этом упражняться ежедневно! Да и заводили они всякую муру. Сопоставьте музыку прошлых лет с теперешними завываниями — и все поймете сами. В общем, шло прямое загнивание некогда процветающего поселка.
В те дни на душе у меня было муторно. Я ходил, полный презрения, пребывал в унылой задумчивости, все пытался представить, чем закончатся эти нововведения, куда все это заведет. О наших соседях не говорю, меня уже все раздражало в них, даже как храпел на крыльце их старый пес. А их тарахтящая машина просто не давала мне покоя. Каждое воскресенье, желая покрасоваться, сосед гонял на ней встречать приятелей. Это был умышленный трюк, рассчитанный на легковерных посельчан: вот, мол, видите, как удобно иметь собственный транспорт! Покупайте, чего там! Он, сосед то есть, так и говорил, что комиссионные машины стоят дешево и, немного поднатужась, это каждому по карману. Он явно дурил посельчан, но зачем, я никак не мог взять в толк. Чтобы разгадать его задние мысли, я как-то попытался уточнить, что он имеет в виду, говоря о том, что купить машину может каждый.
— В самом деле, — невозмутимо ответил он, — подержанные машины стоят не так уж и дорого. Я смотрю, здесь у многих телевизоры, ковры, хрустальная посуда, а у нас ничего такого нет, зато мы имеем машину. С машиной чувствуешь себя свободней: в любой момент можно поехать к друзьям, выехать на природу, отправиться путешествовать, — он широко расплылся, давая понять, что его хитрости и уловки не так-то легко разгадать. — А в доме, мне кажется, главное — иметь книги и хорошую музыку… — в безмерной самонадеянности вещал он, точно пастор.
— У них не дом, а проходной двор, — в тот же день сказала мне жена. — Этой фифочке не семью содержать и не хозяйство вести, а выступать бы где-нибудь в ресторане. Сегодня смотрю — одной рукой держит мужа, а другой делает знаки его приятелю. Даже при нем устраивает любовные делишки. И он все ей прощает, тюфяк. Не может держаться как мужчина, — злость в жене все накапливалась. — А вчера влетела во двор, спешила так, точно за ней гнались бешеные собаки, и кричит своему муженьку: «Дорогой, в клубе идет замечательный фильм! Нам совершенно необходимо его посмотреть». Противно слушать! Необходимо посмотреть! Лучше б мужу брюки подшила, ходит как голодранец.
Соседку жена уже просто видеть не могла. Да, собственно, у них появилась взаимная ненависть. До грызни, конечно, не доходило, при встрече они даже раскланивались, но я замечал, с какими каменными лицами они потом расходились. Остальное дорисовывало мое воображение: я представлял, как однажды они набросятся друг на друга и оттаскают за космы. А что вы думаете, женщины на все способны.
— А их доченька бесстыдная, нет сил, — продолжала жена. — Ходит по поселку в шортах! Это с ее задом-то! Настоящая корова, противно смотреть! Идет здесь мне навстречу с каким-то парнем в обнимку, представляешь? Увидела меня, хоть бы устыдилась. Какое там! Нарочно еще ближе к нему прижалась. Ужас! Зловредней ее не бывает!
Жена говорила еще что-то, а я вдруг вспомнил слова соседа о машине и, сосредоточенно морща лоб, подумал, что машина не такое уж дьявольское изобретение, что, в принципе, иметь ее совсем неплохо — на ней можно доставлять овощи на рынок, а если купить прицеп, — то и дрова и торфяные брикеты возить, да и подрабатывать — делать «левые» рейсы.
В середине лета я начал возводить на своем участке полиэтиленовый парник, чтобы на следующую весну раньше всех приступить к выращиванию овощей. Сами знаете, сколько на рынке стоят ранние овощи. Я работал целыми днями, под вечер прямо валился с ног от усталости, а соседи все развлекались: провожали одних гостей и тут же встречали других. И денег транжирили!.. Не знаю, сколько, но уж немало! Нас с женой на свои сборища они уже не приглашали. Больше того, разговаривая со мной, сосед уже не улыбался, а выказывал полнейшее безразличие ко всему моему существу. Не скрою, это немного заедало. Я, может, и не подарок, но все же не как некоторые, понятия о добрососедстве имею и считаю, что худой мир лучше доброй ссоры. Именно поэтому я решил наладить с ним отношения. Однажды, когда сосед, насвистывая, прохлаждался около дома, я окликнул его и доверительно сообщил, для чего строю парник.
— Если хотите, помогу вам построить такой же, — искренне сказал я. — И рассаду могу вам продать. Отдам дешево, по-соседски.
— Нет, что вы! Спасибо! — испуганно замахал сосед руками и, посмотрев на меня холодно, с явной неприязнью, чуть не выдал залп ругани. Потом перевел взгляд на мое уже почти законченное сооружение и усмехнулся.
Вот так, мать его за ногу! Извините за выражение. Вот что я получил за свое добросердечие. «Но ничего, — подумал я, — посмотрим на твое раскаяние, когда придет весна и когда ты увидишь наши свеженькие овощи!». Я уже видел его раскаяние и прямо стонал от удовольствия.
Закончив парник, я привез на участок две тачки навоза, и мы с женой стали его носить вилами в парник. Хороший такой, жирный навоз. И вот тут-то все и началось. Лучезарная улыбка соседки уступила место брезгливой гримасе.
— Дорогой, — обратилась она к мужу, сморщив нос, — откуда так ужасно пахнет?