— Эту я знаю.
— Ну хорошо, а эту знаешь — как коза ушла на базар, а потом волк съел козлят?
Аленка поморщилась:
— И эту знаю. Расскажи какую-нибудь новую.
— Новую? — пробормотал я и стал вспоминать. Потом решил сам что-нибудь придумать. Думал-думал, но так ничего и не придумал. А Аленка сидит рядом, смотрит на меня, улыбается, жует травинку.
— Эх ты, ни одной новой сказки не знаешь! — она встала, протанцевала что-то. — Ну может, ты хоть в камни умеешь играть?
— В камни? Это как?
Аленка засмеялась:
— Иди сюда, я тебя научу.
Аленка нашла на земле несколько голышей, потрясла их в ладонях и подкинула в воздух. Камни упали недалеко друг от друга.
— Вот видишь? Нужно дотянуться до камня, и все! — объяснила Аленка. Села на корточки, положила ладонь на один голыш, а пальцами достала другой. — Все! Я дотянулась! Тебе щелчок! — Она встала и приготовила пальцы. — Нагнись-ка!
Я нагнулся, и Аленка щелкнула меня по лбу. И засмеялась.
— Теперь ты кидай!
Я подкинул камни высоко, и они разлетелись в разные стороны. И, понятно, я не дотянулся. Аленка снова засмеялась, собрала камни и снова их подкинула. Чуть-чуть от земли. Снова дотянулась, и я снова получил щелчок. Так мы играли, пока Аленка не отбила пальцы о мой лоб. Тогда она вздохнула:
— Ну хватит! Ты все равно не выиграешь!
Мы сели на крыльцо.
— Дядь Леш, а ты видел лешего?
— Нет, не видел. И никто не видел, потому что его не бывает.
— Бывает! Вот кто нацепил тебе колючек на штаны?
— Сами прицепились.
— Сами! Скучный ты, дядя Леш, какой-то, — Аленка поджала губы. — Никого не видел, и сказок не знаешь, и в камни играть не умеешь. Вот мой дедушка всех видел. И лешего, и домового. Дедушка всегда мне рассказывает про них. Хочешь, приходи послушай.
— Ладно, приду.
С Аленкой мы познакомились в день моего приезда. Я сидел у кромки воды, как вдруг ко мне подбежала какая-то пигалица и, уставившись на мою бороду, насмешливо заявила:
— Ты похож на Бармалея!
— Я и есть Бармалей, — говорю.
— Нет, правда, почему у тебя борода, ведь ты не старик?
Девчонка легла рядом, поставила один кулак на другой и положила на них подбородок. Я сказал, что целый месяц путешествовал, плавал по разным речкам, и еще не успел побриться.
— А у меня есть вот что! — Аленка разжала ладонь, и я увидел ракушку.
— Красивая, — сказал я.
— Мокрая еще красивей… Меня зовут Аленка, а тебя как?
— Дядя Леша.
— Дядя Леша Бармалей, — засмеялась Аленка и, кивнув в сторону шелковицы, зашептала: — Там лежит дохлый краб, пойдем покажу.
Она показала мне краба, потом спросила:
— Дядь Леш, почему ты не купишь машину, если любишь путешествовать?
— У меня нет денег на машину.
Аленка побежала домой и скоро вернулась снова.
— Вот, на! — Она протянула мне множество каких-то бумажек, на них были нарисованы палочки и много ноликов. — Теперь ты сможешь купить какую хочешь машину.
— Ого! Здесь целый миллион! Я не буду их сразу тратить, и мне хватит на всю жизнь.
— Трать! Я еще нарисую.
Вечером мы с Аленкой встретились снова и прямо на пляже строили дворец из кила — местной глины. Аленка подносила мягкие сырые куски кила, а я лепил разные башни и шпили. Потом Аленка притащила цветные голыши и украсила ими наше сооружение. Красивый дворец получился, даже некоторые взрослые подходили смотреть. А на другое утро на пляже еще издали замечаю плачущую Аленку. Подошел, а наш дворец разрушен. Наверно, какой-то подвыпивший романтик присел помечтать и, задремав, свалился на башни. А может быть, на наш дворец наткнулась одна из старушек, шастающих ночами по пляжу. Они, эти старушки, даже переворачивают лежаки в поисках забытых вещей, а тут дворец! Подумали, тайник, и решили поживиться!
Я обнял Аленку за плечи:
— Ничего, мы сейчас с тобой искупаемся и постоим такой дворец, что все ахнут. Вылепим огромные башни, и толстые стены, и каналы, и висячие мосты, и много разных зверей… А потом зайдем к твоему дедушке, полопаем винограда и послушаем его рассказы…
Однажды мы пошли купаться — Аленка, Генка и я. За нами увязался и Курортник. Мы шли босиком по набережной, по раскаленному, как сковорода, асфальту. На парапете пищали чайки, выпрашивали хлеб у прохожих. Мы купались на волноломе, где обычно ловили бычков. Генка прыгал в воду «ласточкой», Аленка — «солдатиком», я — лягушкой, а Курортник входил боком — побаивался волн. Накупавшись, мы обсохли на камнях и полезли в горы за шелковицей.
Уплетая темно-красные ягоды, мы и не заметили, как наступил вечер. Спускаясь по сыпучей тропе к бухте, мы видели, как на набережной один за другим зажигались фонари, а в домах появлялось все больше освещенных окон.
Вода в бухте была темной и спокойной, только у самого берега чуть плескались волны, и на их гребнях светилась пена — она вспыхивала барашками и сразу рассыпалась на множество искр. Мы уже направились к волнолому, как вдруг недалеко от берега что-то плеснуло. Бежавший впереди Курортник насторожился. Я посмотрел в темноту, но ничего не заметил.
— Чайка, наверное, — тихо сказала Аленка. — Или рыба.
— Тц-цц! — процедил Генка и присел.
Мы с Аленкой пригнулись тоже. Снизу поверхность воды просматривалась лучше, и мы стазу увидели что-то серповидное, торчащее из воды. Курортник зарычал, но Генка схватил его за морду.
— Что бы это могло быть? — подумал я вслух и уже хотел подойти ближе к воде, как Генка проговорил нетвердым голосом:
— Может, шпионская подлодка?.. Спрячемся за камни…
Мы притаились за камнями. Генка навалился на Курортника и зажал ему пасть, чтобы он не рычал. Темный серп в воде покачался, потом медленно описал полукруг и… направился в нашу сторону. Аленка пискнула и прижалась ко мне. Серп все больше показывался из воды, но мы так и не могли его рассмотреть. Только когда он оказался в пяти метрах от берега, мы узнали в нем… плавник огромной рыбы.
— Дельфин! — Генка вскочил, а Курортник залаял.
Мы с Аленкой тоже вышли из укрытия и подошли к воде. Я думал, дельфин сразу повернет в сторону моря, но неожиданно он подплыл еще ближе. На поверхности появилась его блестящая черная спина и узкая клювообразная голова. На мгновение дельфин скрылся под водой и вдруг вынырнул прямо у наших ног. Курортник бросился на него с лаем. Дельфин развернулся, и тут мы увидели рану у хвоста. Из нее, как дым, струилась кровь.
— Отгони собаку! — сказал я Генке, но он уже тянул Курортника в сторону.
Дельфин подплыл снова.
— Ой, что же делать! — запищала Аленка. — Он хочет что-то сказать. Ему надо помочь!..
— Надо… — растеряно пробормотал я. — Вот что… Бегите с Генкой домой, возьмите тряпку, бечевку. Надо его перевязать… А я здесь постерегу.
Ребята с Курортником помчались к домам, а я нагнулся к воде и стал посвистывать. Дельфин подплыл совсем близко, протиснулся меж торчащих из воды камней и замер у моих ног. Его маленькие глаза смотрели на меня — просили о помощи. Я протянул руку и погладил его гладкую голову.
Через некоторое время прибежали запыхавшиеся Генка с Аленкой; увидев, что я глажу дельфина, разинули рты. Потом присели рядом на корточки и тоже дотронулись до животного. Генка протянул мне белую тряпку и бечевку.
— Еле посадил Курортника на цепь, — проговорил он. — Все хотел бежать с нами…
Мы с Генкой вошли в воду и стали перевязывать дельфина: подводить под хвост тряпку, стягивать ее вокруг раны и обматывать бечевкой. Несколько раз дельфин дергался и поднимал голову, но потом снова замирал. Перевязав животное, мы присели на камни.
— Дядь Леш, он умрёт? — с дрожью в голосе спросила Аленка.
— Не знаю, должен выжить, если недавно рану получил.
— А кто его поранил?
— Возможно, задело винтом какого-нибудь мотобота.
— А может, рыбак какой! — предположил Генка. — Папка говорил, что раньше дельфинов ловили и убивали. Жир из них получали.
Мы отошли от дельфина уже в полной темноте.
Утром, проснувшись, я позвал Генку, но никто не откликнулся. Заглянув в дом, я увидел, что Генкина кровать пуста; зашел к Аленке, но и ее не было дома. «Наверно, около дельфина», — сообразил я и заспешил к морю.
Еще издали я заметил, что дельфин ожил. Ребята стояли на мелководье, а между ними плавал наш «раненый».
— Он рыбу ест, — крикнула мне Аленка. — Смотрите!
Она впрыгнула на берег, подбежала к бидону и, запустив в него руку, вытащила маленькую рыбешку, потом снова вбежала в воду и поднесла рыбешку дельфину. Тот задрал голову и осторожно взял рыбу.
— Что ж ты, дядя Леш, так долго? — пристыдил меня Генка. — Уж я и рыбы наловил, а ты все спишь и спишь.
Увидев меня, дельфин подплыл ближе и, как мне показалось, приветливо вильнул хвостом. Со спины он был блестящий, точно лакированный, а внизу белый, как перламутр. На его упругом, стремительном теле нелепо выглядела белая тряпка. «Но ничего, — подумал я. — Если бы не она, может, и не ожил бы».
— А зубы у него мелкие, — продолжала Аленка. — И их очень много. Но он очень умный. Такой умный, что прямо не знаю. Осторожно берет рыбку — боится укусить меня за палец…
Через несколько дней дельфин совсем поправился, и мы решили снять с него тряпичный жгут. Размотав повязку, мы увидели, что рана затянулась, остался только небольшой рубец.
Теперь дельфин стал все чаще уплывать из бухты в открытое море, но чуть завидит нас — сразу спешит к берегу. Покормим его рыбой, начинаем играть в воде — гоняться друг за другом. Дельфин носится между нами, выпрыгивает из воды, кувыркается, или поднырнет под кого-нибудь из нас и прокатит на спине.
Всего несколько дней я прожил у моря, и вот уже поезд увозит меня из Батуми. За окном мелькают кипарисы и бронзовые, точно кованые, сосны — так много деревьев, что почти не видно домов; не улицы — зеленые тоннели. Я проезжаю порт, где под кранами стоят огромные корабли; проезжаю пляж, и поезд идет у кромки воды; кажется, еще немного — и волны затопят вагон, но они только перекатываются через камни и ползут назад, сине-зеленые, с белыми вспышками пены. Поезд проходит мимо волнолома, и я, высунувшись из окна, машу рукой Аленке и Генке, которые изо всех сил бегут за составом и тоже машут мне руками. Их догоняет Курортник, видит меня, виновато виляет хвостом — извиняется, что запоздал проводить. Так и бегут они втроем: Курортник лает, а Генка и Аленка улыбаются и что-то кричат мне — не могу разобрать, что. Кончается волнолом, а они бегут по мелководью, вспугивая чаек, поднимая тучу брызг. Они бегут и когда поезд, прибавив хода, поворачивает и отдаляется от моря.