– Угадал. Но если захочу нового мужа сыскать, то не тут поищу, а в Звенце. Князь, говоришь, еще ребенок? Так надо присмотреться к боярам да к воеводе.
Оба рассмеялись – и Незвана двинулась по дороге от реки. Дарёна поспешила следом.
Идя рядом с Незваной, девочка тараторила о пережитом – рассказывала про скоморохов, про ночницу, про плоты, про встречу с бродницей. Так выходил из души девчушки страх. Вскоре Дарёна успокоилась, но продолжала рассказывать, надеясь втянуть Незвану в разговор. Но женщина шла молча, и не понять было, слушает ли она свою маленькую спутницу – или думает о своем.
Когда за поворотом дороги открылась городская стена, Дарёна предложила:
– Тетя Незвана, а давайте поедим? Я с голоду умираю. Мне в дорогу Калина Баженовна дала кусочек окорока, и хлеб есть, только черствый уже. Вот там дерево поваленное, сядем да поедим.
Незвана остановилась, глянула на девочку так, словно только сейчас заметила ее присутствие.
– Я хотела поесть в городе, но… давай. Меня в деревне вчера добрые люди покормили да отрезали на дорогу полпирога со щавелем да медом. А мне в пути не до еды было.
Обе свернули с дороги, сели на поваленный грозой ствол старой березы. Каждая достала свой нож, обе поделили свои запасы и принялись за еду. У запасливой Незваны в суме обнаружилась еще и маленькая глиняная баклажка с водой.
Ели неспешно, стараясь не ронять крошки, и ни о чем не разговаривали, хотя у Дарёны вертелся на языке вопрос: что будет дальше?
Наконец исчез последний кусочек пирога. Не спеша вставать, Незвана устремила на девочку строгий взгляд. Та подобралась, понимая, что начинается важная беседа.
– Так и собираешься за мною хвостом таскаться? – строго спросила женщина.
– Собираюсь, – твердо ответила Дарёна. – А теперь и подавно. Ты меня собой от стрелы загородила!
– Это у меня оплошка вышла. Да чтоб жизнь прожить и ни одной глупости не сделать – такого не бывает!
– Говори что хочешь, а хороший ты человек.
Правильно мне гадальщик велел тебя держаться. Хоть ты весь свет обойди – я следом!
– Побила бы я твоего гадальщика… – вздохнула Незвана. – Только я не собираюсь весь свет обходить. Думаю в Звенце остаться, если всё хорошо сложится.
Дарёна явно погрустнела, но не отступила:
– Значит, и я в Звенце останусь. Меня все дороги без тебя ведут в глухую погибель.
– Так ведь людей всегда дороги ведут в погибель, – рассудила Незвана. – Вечно живут только боги… А ты же вроде человека разыскиваешь – не знаю, кем он тебе приходится… этот, с ожогом на щеке… Если в Звенце останешься – найдешь ли?
– Ищу, – с вызовом ответила Дарёна. – Если судьба ко мне добра будет, так и у крылечка найду, не понадобится в дальние края ходить. И ты, тетя Незвана, зря топорщишься, как еж. Я упрямая, не отвяжусь от тебя!
– Пожелаю, так отвяжешься! Я не кобыла в хомуте, а у тебя не вожжи в руках! Тебе хочется, а мне хохочется! – взвилась было Незвана, даже с бревна поднялась… но тут же успокоилась, снова села. – Знаешь, девонька, если бы я захотела – ты бы от меня с визгом летела! Но я сегодня сама себе обет дала. А как дала – так сразу тебя увидала. Это для меня не пустяк, обет исполнять надо. Только, Дарёнушка, я живу, как заяц на опушке – ушки на макушке. Прежде чем решу, как нам с тобою дальше быть, ты мне всё расскажешь по правде истинной: какого ты роду-племени, где прежде жила, почему из дому ушла и кого разыскиваешь!
Девочка чуть подумала, а затем решительно кивнула:
– Всё как есть выложу, до самого донышка. Ничего не утаю.
Было дело на Кипень-озере: охотился молодой князь Даримир – да и отбился от свиты. И довелось ему увидеть чудо чудное, диво дивное: как слетела на берег лебединая стая. Побросали лебеди крылья на песок, обернулись прекрасными девами и побежали в воду – купаться. Князь хоть и молод был, а смел да хитер: подобрался поближе и подобрал крылышки самой красивой из тех дев. Остальные на берег вышли, надели свои крылья, снова в птиц превратились да улетели. А та лебедушка осталась. Просила-молила она князя отдать ей крылья, но тот не согласился. Осталась Лебедь жить среди людей и стала князю женой…
Так рассказывала старая нянька маленькой Дарёне. И девочка знала, что это не сказка, так было на самом деле. Ведь прекрасная Лебедь – ее мама…
Знала она и то, что ее дивную мать люди не любят. Конечно, в глаза маленькой княжне ничего худого про княгиню не сказали бы. Но разве ребенку запретишь подслушивать?
Когда привел князь в город невесту, все ахнули от ее красы невиданной. Но ахнули с опаской. Конечно, лебединая дева, вещая чародейка – это вам не какая-нибудь кикимора или русалка, а все-таки – не человек. Оборотень, как ни крути. Не было бы княжеству беды от такой хозяюшки…
Почти ни с кем не разговаривает. Глядит на человека – словно сквозь него. Что в доме делается – ей не интересно. Спросишь о чем-нибудь – ответит коротко да холодно. Одним и занята – сидит целыми днями да вышивает на пяльцах цветными шелками. Правда, вышивает так красиво, что заглядеться можно: цветы невиданные, птицы диковинные… Но мастерицей ее не назовешь, потому что работает уж очень медленно. Иной раз и трех стежков за день не сделает – заглядится в окно на облака…
Как родила она князю дочку, по отцу Даримирой названную, челядь обрадовалась: может, заживет княгиня, как прочие люди живут! Так нет же, ничего не изменилось. Бросила маленькую Дарён-ку на нянек да кормилиц и снова села с пяльцами у оконца…
Дарёна тем злым речам не верила. Ее мать лучше всех на свете! А что печальная всегда, так это она грустит по небесам. Она ведь сама так девочке сказала!
Да-да, с Дарёной – единственной во всём княжьем тереме – Лебедь все-таки иногда беседовала. Чаще, правда, отсылала прочь липнувшую к ней малышку: иди, мол, поиграй! Но иногда рассказывала про дальние страны, про странных людей, невиданных зверей – и о том, как прекрасна земля сверху, из-под облаков… Мало что могла понять кроха из этих рассказов, но слушала их, как слушают песни.
А когда девочка подросла, попросила Лебедь у мужа, чтоб отпускал их вдвоем с дочерью иногда погулять за городской стеной, на лесной опушке. Князь всегда радовался редким просьбам жены: хоть чего-то она захотела, а не только в небо глядеть! Дозволил. Но чтоб не совсем уж в одиночку. Стражу приставил – от лихих людей защитить в случае чего. Но велел стражникам близко не подходить, издали оберегать княгиню и княжну.
Женщина и девочка сидели на мягкой мураве, поставив рядом корзинку с едой. Дарёна плела венки себе и матери, а Лебедь говорила о том, как ей тяжело жить без крыльев, как она устала быть прикованной к земле. Нет счастья без полета, говорила она, глядя в небо. Ни разу не проронила ни слезинки, но дочь знала: в глубине души мать плачет.
Дарёна мечтала: вот опомнится отец, подобреет, вернет матери крылья – и впервые она улыбнется!
Будет летать по поднебесью, а потом возвращаться домой и рассказывать дочери о чудесных землях, увиденных сверху…
Когда княжне исполнилось семь лет, она решилась на страшное: украсть у отца лебединые крылья и вернуть их матери.
Где лежат крылья – девочка знала, да и весь терем знал. В дубовом сундучке, у отца под постелью.
А ключ от того сундучка у отца всегда на поясе привязан.
Задал как-то отец пир для приезжих гостей – соседних князей да бояр. Сама Дарёна по малолетству на пирах еще не сиживала, но знала, что после пиров гостям и отцу спать хочется. Крепко так спать, прямо в одежде.
Вот Дарёна и выждала момент, когда отец заснул.
Стараясь, чтоб никто не увидел, отвязала с пояса ключ. Сбегала к заветному сундуку, повернула ключ в замке, но открывать замок не стала. Приладила замок на место так, чтоб дужка в замке самым краешком держалась. Со стороны кажется, что заперт сундук, а на деле – отперт. Потом вернулась к отцу, снова привязала ключ к поясу.
На следующий день мать и дочь отправились гулять на опушку. Кухарка собрала княжне корзинку с пирожками и яблоками. А девочка улучила минуту, когда осталась одна, добралась до сундука, сдернула замок…
Она ожидала, что крылья будут большими, и не знала, как их спрятать, как вынести со двора. Но сверкающая белоснежная накидка оказалась невероятно тонкой, она легко смялась в маленький ком.
Дарёна сунула ее под яблоки и поспешила к матери. Девочка умирала от страха, но, к счастью, взрослые не заметили ее бледности.
Когда они оказались на опушке, а стражник, шедший за ними следом, отстал, Дарёна достала накидку и протянула матери. Девочка хотела многое сказать… но взглянула Лебеди в глаза – и растеряла все слова.
Лицо женщины исказилось, стало незнакомым, злобным. Она молча выхватила накидку из рук дочери, одним взмахом расправила ее и накинула себе на плечи.
Огромная белая птица с клекотом ушла в небо.
Как бежала ей вслед Дарёнка! Ах, как же она бежала! Изо всех своих детских силенок, не глядя под ноги, не сводя глаз с исчезающего в вышине белого пятнышка!
С трудом собрав в груди воздух, она закричала:
– Матушка, матушка! Хоть перышко мне скинь!
Разве докричаться ребенку до холодных облаков?
Но появилось из ниоткуда, блеснуло перед глазами белое перо, легло в протянутые руки, прямо в ладошки.
И остановилась Дарёна, почувствовав, что бежать уже не надо, что всё кончено…
Как завороженная, глядела девочка на сияющую белизну в руке. Не услышала, как простучали за спиной копыта, как спрыгнул с седла подскакавший князь.
Очнулась лишь в тот миг, когда сильная рука отца выхватила у нее перо.
– Улетела, да? – севшим, незнакомым, чужим голосом сказал Даримир. – Что ж, может, оно и к лучшему. Чужая она. Я-то надеялся – привыкнет…
Такой тоски на его лице Дарёна еще никогда не видела. Но сейчас ей было не до того, чтобы пожалеть отца.
– Батюшка, – воскликнула она, – отдай перышко! Это мне его матушка сбросила!