Незвана тоже посмеялась, а про себя вздохнула. Всё бы хорошо, но вот Томила с Соколиком…
Вон, сидят, вино тянут… поглядывают друг на друга, словно волки лютые…
Как бы их повежливее из трактира выставить?
В полночь Яр стоял над речным обрывом, глядя на скользящую по небу луну.
Старое пожарище почему-то не заросло травой. (Не из-за того ли, что живет тут домовой?) От жилища вдовы осталась только печная труба.
Страшно Яру не было, хоть и был рядом старый погост, о котором по Звенцу ходили нехорошие слухи. На сердце скребло из-за другого: а вдруг все, что он затеял, просто дурость? Мало ли чего мог выдумать незнакомый Голованыч! Если Яр просидит над рекой до утра и вернется на постоялый двор дурак дураком, он себе потом этого век не забудет и не простит.
Но решился – делай!
Скрипнув зубами, Яр взгромоздил на шею хомут, а на спину – борону зубьями вверх. Сел на землю и начал вслушиваться в тихие ночные звуки: треск кузнечиков, шелест в кустах, сонный плеск рыбы в реке…
А в трактире у Незваны тем временем назревала драка.
Как-то само собой и место для нее расчистилось: завсегдатаи со своими кружками незаметно, словно случайно, перебрались на одну сторону длинного стола, туда же пересели и догадливые скоморохи. А по другую сторону остались лишь двое парней, молодых, безбородых еще, но плечистых, крепких. Оба то краснели, то бледнели, старались друг на друга не глядеть.
В любой миг могла вспыхнуть драка. Как говорится, дурень – не кочет, а подраться хочет…
Оно бы и ничего – любая трактирщица столько потасовок видала, что у ежа столько иголок не наберется. Но трактирные схватки – так, потеха. Нос расквасят или ребро сломают… невелика беда. А эти паршивцы, которым задурила голову смазливая Рассвета, готовы друг другу всерьез шеи посворачивать.
Ну и ладно, их дело дурное! Пускай сворачивают. Но почему в трактире у Незваны? Нужны ей потом хлопоты со стражей, а?
И хорошо еще, если десятника Чурилу пришлют разбираться, он умный и не вредный. А то есть другой… вроде Бажаном звать, но имя никто не поминает, все зовут по кличке – Хорь Несытый… этот всю душу вынет. Так дело повернет, что Незвана виноватой окажется, храни ее чуры-предки. Придется сунуть псу кусок, чтоб не лаял. Да не медью сунуть, а серебром. На то ему, Несытому, руки и привешены, чтоб брать.
Незвана судорожно вздохнула, предчувствуя будущие расходы. В юности была она беспечной, швыряла деньги направо и налево. Может, потому, зажив своим домом, стала скуповата и прижимиста, вела счет каждому медяку.
А скоморох Нерад, видно, что-то почуял, догадался – или уже слыхал про эту парочку задир. И старался, шебутная душа, подначивал соперников:
– Эх, ноне девки пошли разборчивые! Подавай им такого жениха, чтоб шла про него окрест слава: мол, смел да силен, никому не кланяется, обидчикам спуску не дает, а уж коль вдарит, так медведя свалит!
Незвана еле сдержалась, не шарахнула Нерада по дурной башке ковшом с вином. Скучно ему! На драку поглядеть хочется! То он развлекал народ, а теперь ему самому развлечься захотелось!
И ведь его поганое подзуживание прямо в цель угодило.
– А иная рожа так кулака и просит… – негромко, тяжело уронил Томила, не глядя на Соколика.
– Вольно собаке на свой хвост брехать, – тут же отозвался Соколик – тоже в сторону.
Незвана поняла, что медлить нельзя.
– Девки любят смелых, – весело, звонко подтвердила она. – А только для драки много ли смелости нужно? И мальцы-огольцы дерутся, в грязи валяются… А вот была я в одном селе – так там парень всерьез своей девке доказал, что не трус! Девка после к нему льнула, как шелковая ленточка!
Соперники отлепили взгляды от столешницы и заинтересованно обернулись к хозяйке.
– Село большое было, а за околицей, в лесу – погост, – продолжила трактирщица в полной тишине. – Старый, давно там не хоронили. Вот вроде нашего, что на берегу. И ходили про то место слухи разные – вроде как про здешний погост ходят, сами знаете… Туда люди днем боялись лишний раз пойти. А тот смельчак ночью пошел. Не струсил.
Парни-соперники замерли. Затем Томила, опершись обеими руками о столешницу, начал медленно подниматься со скамьи.
Но Соколик успел первым.
– А и пойду! – крикнул он на весь трактир. – Прямо сейчас и пойду! Я любого беса в узел завяжу – одни лапы наружу торчать будут!
Скоморох Нерад недовольно покрутил головой: пропадала потеха.
– А чем докажешь, что на кладбище побывал, а не под забором отсиделся? – спросил он придирчиво.
Соколик растерялся. Томила хмыкнул вредным голосом.
Но тут вмешался старик-швец, до сих пор тихо сидевший в уголке с кружкой пива:
– На дальнем краю погоста есть могила купца Лобана Третьяковича. Шесть лет как помер, а Лобаниха, вдова его, по сию пору могилку обихаживает.
Она ту могилку поверху речными раковинами выложила. Тебе, Соколик, среди ночи негде раковину взять, кроме как с той могилки, не в речку же полезешь! А луна ноне светлая, найдешь могилу. Вот и принеси одну раковинку.
– С кладбища ничего уносить нельзя! – вскинулась Незвана. – Покойник за своим добром придет!
– Не успеет, – возразил старик. – Соколик ранним утречком раковину на место вернет да перед покойным Лобаном повинится… Что, парень, так – гоже?
Соколик не ответил. Он молча, с поднятой головой, пошел к двери. На лице его было написано, что любая нечисть и нежить должна бежать от него на все четыре стороны.
Когда за Соколиком хлопнула дверь, Незвана выждала немного, чтоб гости вернулись к своей беседе, и, склонившись над плечом поникшего Томилы, шепнула заговорщически:
– Эх, жаль, что я не парень! Вот сейчас бы Соколика догнать в темноте и так пугнуть, чтоб порты потерял!
Томила вскинулся, бросил на трактирщицу быстрый благодарный взгляд и так ринулся к двери, что едва скамью не опрокинул.
Сон не взял Яра: бывалому наемнику не впервой было стоять в ночном карауле. И не упустил он миг, когда из темноты донеслись тихие всхлипы и неясное бормотанье.
Встрепенулся Яр, вскинулся. Разобрать смог лишь «тоска» да «одиноко»…
И увидел он в лунном свете маленького старичка, заросшего длинными волосами. На мгновение разглядел – и исчезло видение.
– Дедушка домовой! – окликнул Яр.
Всхлипывания смолкли.
– Дедушка домовой, – поспешно зачастил Яр, – вот тебе сани, поезжай с нами на новое место, на иное счастье…
Ответом была тишина.
– Дедушка домовой, в деревне дом без тебя горюет, словно сирота! Хороший, крепкий дом, а некому его обиходить, некому за ним приглядеть. А уж я тебя не обижу, не забуду молочка поставить, для того нарочно козу куплю. Кота заведу, чтоб тебе скучно не было! Поезжай со мной! Сейчас я тебя в туесок посажу, туесок тот к седлу приторочу – и поедем мы в Березовку. Со всем уважением!
Золы на бывшем пепелище не было, давно разнес золу ветер, но Яр взял щепоть земли возле разрушенной печки, насыпал в лапоть, сунул туда же небольшой камешек…
И тут закружил его голову морок, ласковый и радостный. Показалось, что сидит он на лавке в своем доме в Березовке, распаренный после бани, пьет отвар смородинового листа с медом. В доме тепло да уютно, на сундуке мурлычет серый кот, под окном во дворе лениво побрехивает на кого-то собака.
Тут же видение исчезло, но Яр без тени сомнения понял: всё у него получилось! Поедет с ним домовой!
Теперь снять хомут и проклятое железо да спешить на постоялый двор, волоча за собой на веревке лапоть…
Ох, а если этим он всё дело испортит? Если чары разрушит? Нет уж, так и пойдет – с хомутом да с бороной! Невелика тяжесть, не такое таскать доводилось! Вот только хомут окаянный шею успел натереть… как только его лошади терпят? Пожалуй, надо сократить путь, пойти напрямик через неогороженный погост.
Покойников Яр не боялся.
Соколик тоже не был трусом. Не дрожал он на кладбище, не трясся, не прикидывал, в какую сторону удрать. Если и холодело в груди, словно парень проглотил ледышку, так это лишь оттого, что в голову настырно лезли жуткие байки про старый погост.
И все же Соколик упорно брел к могиле Лобана Третьяковича.
До тех пор шел, пока луна не высветила среди могил, прямо перед парнем, черную фигуру.
Выходец из домовины медленно шагал, ссутулившись и опустив руки. Спина его была покрыта страшными шипами. Шею что-то тянуло вниз… какой-то груз…
Соколик молча растянулся на земле, пропуская чудовище мимо себя. Тот протопал дальше… не заметил, хвала Пресветлой, не заметил!
Но едва парень успел обрадоваться, как с ужасом увидел: за мертвой тварью тянется не то веревка, не то…
Хвост! Да хвост же!..
Так это чёрт? Значит, вот это, похожее на хомут, – опущенные вниз длинные рога?!
Все молитвы, знакомые с детства, сбились в памяти в ком. И этот ком застрял у парня в горле.
Соколик, словно в кошмарном сне, бесшумно поднялся на ноги и, не сводя глаз с удаляющейся фигуры, поспешно принялся отступать задом наперед. Он не мог заставить себя обернуться, не мог приказать себе стоять на месте. Он пятился, пока не налетел на что-то живое.
Вот тут-то Соколик и заорал…
Томила тоже увидел чудище с зубами на спине. Он окаменел и не шевелился до тех пор, пока из мрака на него не налетело что-то без лица. Вместо лица были длинные темные волосы, словно тварь затылком вперед напала на беднягу Томилу. И тут же раздался жуткий вопль, раздирающий душу. Этот вопль вдребезги разбил храбрость Томилы. Парень тоже взвыл и кинулся прочь, не разбирая дороги.
Вылетел на берег. Покатился под откос, в холодную воду. Вынырнул, забился под корни старой ивы. Трясясь, бормотал вслух начало какого-то заговора. Дальше первых слов заговор не читался. А наверху, в ветвях, возилось что-то крупное, явно готовилось напасть – и только отрывок заговора, без конца повторяемый Томилой, удерживал нечисть…