Парень не подозревал, что Соколик тоже выбежал на берег, в ужасе вскарабкался на иву – а слезть боялся, потому что внизу, под корнями, что-то ворочалось и неразборчиво бормотало…
Яр слышал за спиной вопли, топот, возню под берегом и треск ветвей. Но не оглянулся: знал, что опасно глядеть на забавы нечисти. Даже шагу не прибавил: боялся, что лапоть опрокинется.
На улице ему никто не встретился (особая удача, что не нарвался на стражу – вот бы пришлось объясняться!). Незвана, как и обещала, оставила калитку незапертой. Яр оставил хомут и борону у сарая, положил драгоценный лапоть в туесок и на рассвете, едва выглянуло солнце, отправился в недальний путь – в Березовку. Он спешил: ему надо было успеть вернуться к хозяину-купцу, пока ярмарка не кончилась. На душе было легко: он чувствовал, что задуманное ему удастся.
Томила барахтался в воде, пока небо не посветлело перед рассветом. Тогда он набрался храбрости, выполз на берег и напролом двинулся сквозь прибрежные кусты.
А Соколик с ужасом прислушивался к хрусту ветвей – но понемногу понял, что хруст-то удаляется! Поняло чудище, что не сожрать ему храброго парня! Пожалуй, можно и спуститься… ну, выждать малость, до первых рассветных лучей, а потом уже спуститься!
И не знали пока оба парня, что утром их рассказ об ужасах старого погоста будет встречен насмешками приятелей. Оскорбленные Томила и Соколик будут доказывать свою правоту кулаками – вдвоем против целой ватаги. И драка эта положит начало их крепкой дружбе. Тем более что кузнецова дочь Рассвета, их зазноба, вскоре выскочит замуж за толстого соседа-лавочника.
А Незвана услышит разговоры о ночном переполохе на следующий день, на ярмарке, куда пойдет вместе с Дарёной, оставив дом на Карася с Караси-хой. И когда лавочник, только что продавший для девочки (в приданое!) нарядные яшмовые бусы, расскажет – со слов людей, живущих неподалеку от Гремячей – о том, что на старом погосте бушевала нечисть, умница Дарёнка скажет звонко, на весь торговый ряд:
– Ой, тетя Незвана, это ж, наверно, на подворье старой Курлычихи бесы шли…
Незвана тут же подхватит:
– Ох, дитятко, и мне слыхать доводилось, что в «Курятнике» неладные дела творятся, храни нас чуры-предки! Неужто и впрямь Курлычиха нечисть приваживает, чтоб ей удача во двор валила?
Люди вокруг начнут взволнованно переговариваться, а Незвана на радостях купит девочке еще и платок, расшитый красными маками…
2. Баюн
В етер и дождь, словно сговорившись, пытались разделаться с вывеской постоялого двора «Мирный очаг». Ветер старался сорвать деревянную доску, струи дождя хлестали по нарисованному огню и котелку над ним.
По закрытым ставням тоже били струи, словно хотели ворваться в дом и загасить в печи настоящее, не нарисованное пламя. Но надежны были ставни, не впускали непогоду, берегли покой двоих человек.
Да-да, на всём постоялом дворе были лишь двое.
Дороги размыло, никто в эту пору не пускался в путь, никто не стучался в ворота. И даже соседи, привыкшие по вечерам, после трудового дня, пропустить чарочку-другую в «Мирном очаге», сегодня сидели по домам.
Незвана не огорчалась. Вот ударят морозы, встанет санный путь, пойдут по тракту купеческие обозы. На зимней ярмарке Незвана свое возьмет. Хорошие ярмарки в Звенце, людные.
А пока гостей нет, можно неспешно заниматься рукодельем. Вот сейчас горел возле лавки светец с лучиной, и при свете той лучины на лавке сидели с прялками Незвана и Дарёна. Обе пряли и болтали.
– Ты, девонька, не жалеешь, что в Звенце осела? Я заметила, ты расспрашиваешь заезжих купцов про того торговца с ожогом на щеке. Ищешь, стало быть… Не раскаялась, что перестала по белу свету бродить?
– Ко мне весь белый свет сам теперь приходит. Я же не на дальней пасеке живу, не в охотничьем домике лесном! На постоялый дом слухи сами сбегаются, знай слушай. И город хороший, ярмарочный. А жить тут спокойнее, чем по дорогам скитаться. Помнишь, прошлым летом мы на варварцев наткнулись? Страх какой!
– Лишь бы они к нам сюда не пожаловали, храни нас чуры-предки, – задумчиво откликнулась Незвана.
– А могут?! – охнула девочка, подняла к собеседнице встревоженное лицо.
Незвана чуть помолчала: сначала хотела успокоить девочку, но потом решила не лгать ей.
– Вообще-то могут, – проговорила она неохотно. – Десятник Чурила сказывал: осенью кто-то пытался поджечь амбар, в котором хранились припасы на случай осады. Татя спугнули, огонь вовремя потушили. Но ведь была же тварь!.. А сегодня утром, как раз перед бурей, я на рынок бегала.
Видела Анфимью, ключницу из воеводского дома.
Так она говорит: у воеводы в тереме всё вверх дном пошло. Воевода Буйтур Мечеславич грозит слугам страшными карами. Второй раз у себя чуть ли не в постели находит подметные грамотки.
– От варварцев?!
– От них, девочка, от кого же еще! Не от нашего же кота!
Из темноты сверкнули зеленые глаза и раздалось протестующее:
– Мя-ау!
Дарёна невольно фыркнула, но тут же вновь посерьезнела, потому что Незвана продолжала:
– Анфимья говорила: в первом письме воеводе большие деньги сулили, а во втором его семье грозят, если воевода на вражью сторону не переметнется. Первое письмо воевода в княжий терем отнес.
Надо думать, и второе отнесет… Ты, девонька, не бойся. В Звенце стены крепкие, дружина сильная, воевода храбрый и непродажный, припасы для осады приготовлены. Варварцы пока просто пробуют город на зубок – да сами понимают, что клыки обломают!
Тут Незвана заметила, что девочка, увлеченная разговором, перестала прясть. И сказала назидательно:
– Ты, Дарёна, про веретено не забывай, ты старайся. Чай, не на чужого дядю работаешь, а себе приданое собираешь. Вот придешь ты к мужу в дом, скажет тебе свекровь: «Ну, красавица, показывай, что с собой принесла». Ты сундук-то и откроешь. Вся семья ахнет, а ты этак скромно: «Уж что сама напряла, наткала да нашила… Чем богаты, тем и рады…» А у непряхи – ни юбки, ни рубахи!
– Я, тетенька Незвана, ткать еще не умею, – откликнулась Дарёна.
– Так и замуж еще не завтра. Не нашли мы еще тебе ясна сокола. Успеешь, всему научишься. Как ручки скроят, так спинка сносит.
– Ну да, – огорченно шмыгнула носом девочка, – соберешь тут приданое… Вчера вон тоже пряла, а утром гляжу – пряжа порвана да спутана.
– Что ж ты мне не сказала?
– С утра забегалась, сейчас говорю… Небось Смутьянка ночью озоровал.
– Мя-ау! – гневно возразил кот.
– Смутьян? – медленно проговорила хозяйка. – Нет, я его на прошлую ночь в сарае заперла, чтоб мышам острастку дал… Похоже, девонька, что завелась у нас в доме кикимора, храни нас чуры-предки. Эх, наше счастье – что решето дырявое! Прибудет теперь хлопот…
– Ох ты! – испугалась Дарёна. – Из болота притащилась? Я слышала, люди говорят: кикимора болотная…
– Мало ли что люди болтают! – хмыкнула Не-звана. – Рот – не огород, не запрешь ворот́. В болоте – болотницы. С чего бы они к себе домашнюю тварюшку пустили?
– А какова она собой, тетенька Незвана? Вдруг увижу… – Дарёна сердито сжала кулачок.
– Ты пряди-пряди, работу не бросай, разговор рукоделью не помеха… Лучше бы тебе ее не видеть: примета дурная. А кто видел, те по-разному говорят. Кто рассказывает про старушку, скрюченную и тощую, кто – про девчонку с длинным носом и растрепанными волосами. Говорят, руки у нее длинные, а ноги короткие. Прясть любит, это да, порой и другую домашнюю работу делает, да только редко из этого выходит прок. Чаще хозяйкам приходится всё за нею переделывать.
– А как ее из дому выгнать?
– Есть способы. Да только опасно это. Если с первого разу выгнать не получится, кикимора обозлится. Начнет вещи швырять да ломать, людей по ночам душить, у домашней птицы перья повыдергает…
– Ух, злыдня! А откуда такие берутся?
– Говорят, если мать дочку в лес занесет, чтобы от нее избавиться, то девочка после смерти кикиморой станет. А еще говорят: то дочери огненного змея. Летает тот змей к одиноким бабам. Нырнет в трубу, из печи выскользнет, добрым молодцем обернется. Начнет бабенку ласковыми словами улещать. Которая дура ему поверит, та долго не проживет.
Дарёна опасливо покосилась на печь, в которой догорали угли:
– Ой, тетя Незвана, а к нам не залетит?
– Пусть только попробует! Кочергой промеж ушей приласкаю!.. А ежели какая баба от змея дитё родит, то мальчик быстро умрет, а девочка кикиморой станет.
Дарёна призадумалась, ловкими пальчиками вращая веретено.
– Тетя Незвана, – заговорила она наконец, – а жалко кикимору! Одинокая ведь… Тетя, а нечисть – она ведь разная бывает. Да?
– Разная, – подтвердила Незвана. – И с нею тоже надо – по-разному… Вот расскажу я тебе сказку…
Дарёна разом повеселела. Сказки она любила.
Жила-была в одном селе старуха по имени Чернава. Много знала Чернава такого, что прочим и не снилось, а за то люди ее не любили и сторонились, ведьмой звали.
Как-то постучалась к ней девчонка, бродяжка и нищенка. Как ее звали-то?.. Вроде Ивой. Попросилась эта Ива к Чернаве в работницы.
Чернава ответила:
– Работница мне ни к чему, а вот ученицу бы я взяла. Глаза у тебя смышленые, язык бойкий. Могу травницу из тебя сделать, могу еще кой о чем рассказать… Вот только жизнь в моем доме нелегкая, а порой и опасная.
Ива ей в ответ:
– А то сейчас у меня жизнь легкая да сытная?
И зажили они вдвоем. Ива по хозяйству хлопочет, Чернава ей про травы рассказывает, и не только про травы.
Но однажды заприметила Ива: как-то странно хозяйка на нее нынче смотрит. И хмуро, и горько, и жадно – будто хочет наглядеться напоследок.
– Чего таращишься, как сова из дупла? – спросила Ива. – Или я чего-то натворила, да сама и не заметила?