– Да пустите же! – восклицал он. – Я попробую помочь!
Гости сердито оборачивались, но, узнав Мирослава, давали ему пройти.
– Что-то худое случилось, – озабоченно пробормотал Деян. – Не уйти ли, пока не поздно?
– Стой, где стоишь, – сухо ответил Нерад. – Мы тут ни при чем. А если удерем, про нас подумают…
Его прервал чей-то грозный голос:
– Запереть двери! Никого не выпускать! И ворота, ворота тоже!..
Приказ запереть двери запоздал.
Воевода Буйтур еще говорил свое приветственное слово гостям, а его чашник уже переодевался в маленьком чулане. Очень поспешно переодевался, прислушиваясь, не поднялся ли в трапезной шум.
Молодой парень, которого все называли Селезнем за нос, похожий на утиный клюв, знал, что у него очень мало времени. Поэтому он заранее приготовил полушубок, женскую юбку и ярко-красный платок. Юбку и платок Селезень украл у ключницы из сундука. Баба до сих пор не хватилась пропажи. Добрая примета! Всё получится, всё должно получиться!
Селезень скинул кафтан, оставшись в штанах и рубахе. Через голову натянул юбку. Только бы не запутаться в ней! Как только бабы это носят? Теперь полушубок…
Труднее всего оказалось повязать платок. Он сползал на лицо, а когда Селезень пробовал его поправить, падал на плечи.
Зачем, зачем он ввязался в это проклятое дело! Сначала всё казалось таким простым: подбросить в покои воеводы пару-тройку подметных писем! Никто и не узнает, а деньги за это заплатили большие…
Селезень так рванул проклятый платок, что узел скользнул на горло и чуть не задушил парня.
Вот! Вот так же и его теперь душат… и не вырваться…
Ему сказали: надо подбросить кое-что в чашу воеводе. А иначе, мол, Буйтур узнает, откуда в покоях появлялись подметные письма.
А у воеводы рука тяжелая… убьет и не охнет…
Он тогда жалобно заскулил: мол, чашником у воеводы не он, Селезень, а Свирята. А ему ответили: не твоя, дескать, забота.
И надо же… как раз вечером перед пиром Свирята, человек степенный и серьезный, вдруг с какой-то радости напился в кабаке, ввязался в драку – и ему сломали руку! И пришлось на пиру за плечом воеводы встать Селезню…
Ага, в трапезной поднялся шум!
От волнения Селезень даже не заметил, как ему удалось удачно повязать платок. Только подумал: хорошо, что у него ни бороды, ни усов…
Теперь скорее бежать в «Мирный очаг». Прохвост Лутоня обещал безопасно вывести Селезня из города…
Когда беглец проходил через двор, он услышал крик:
– Заприте ворота! Никого не выпускайте!
Селезень бегом кинулся в ворота. За спиной кто-то надрывался:
– Вон ту бабу держите! В красном платке!
Селезень юркнул в проулок, вывернулся на соседнюю улицу, заставил себя идти медленно (а то еще примут за воровку, погонятся толпой!) и направился к ярмарочной площади, чтоб затеряться в толпе – а потом уже можно и в «Мирный очаг»…
Угу, затеряешься тут… Вон сколько баб вокруг – и ни одной в красном платке! Да его же изловят, как карася в вершу! И не снимешь платок, который виден издали! Что же делать?..
Никто не заметил Лутоню, когда тот поднимался на чердак. И даже удалось по дороге прихватить лучину и зажечь ее. Везет, везет, везет!
Но когда он поднимал над головой крышку, послышались ему два голоса – мужской и женский…
Нет. Послышалось. Наверное, это сквозняк в щелях свистел.
Но почему, когда крышка тихо легла на место, Лутоне стало так страшно? На пустом-то чердаке…
От лучины света было мало. В темноте низки сушеных грибов и яблок колыхались, словно вокруг медленно танцевали девицы в длинных нарядах. В двух шагах ничего было не разглядеть.
Вот как тут прикажете искать спрятанные деньги?
Лутоня левой рукой развел перед собой длинные нитки с нанизанными на них грибами, правой повыше поднял лучину…
И перед ним возникло лицо. Только лицо – ни шеи, ни плеч, ни туловища…
Вроде женское лицо, а… не людское. Как у куклы, которую матери дочкам шьют. Волосы – как торчащая во все стороны солома, глаза круглые, рот в ухмылке до ушей.
– Добро пожаловать, – сказало лицо. Вытянуло губы трубочкой и дунуло на лучину.
Лучина погасла сразу. Даже кончик, который обычно долго тлеет, тут же почернел.
И на чердак обрушилась непроглядная темнота!
Перепуганный Лутоня заметался по чердаку, путаясь в нитях, как муха в паутине.
Что-то живое, тяжелое прыгнуло ему на плечи, заставило пригнуться, взвизгнуть и выронить лучину.
– Что ж ты хозяюшке здешней на привет не ответил? – рявкнул сзади в самое ухо злой мужской голос. – Она к тебе – с уважением, а ты ей ни поклона не отдал, ни о здоровье не справился, ни красы не похвалил!
– Я-а… да… мнэ-э… – заблеял перепуганный Лутоня.
– До чего разговорчив-то! – восхитился тот, кто сидел у Лутони на плечах. – Так бы и слушал с утра до вечера!
– А к чему вороне людские разговоры? – отозвался сердитый женский голос. – Знай, ворона, свое «кар»!
– Вот как? – недоверчиво спросил невидимый мужчина. – Думаешь, залетела ворона в наши хоромы?
– Вороватая ворона! – убежденно подтвердила женщина. – Наглая ворона! Глупая ворона!
– Ну и быть по сему! – азартно воскликнул мужчина.
И тут рухнули вокруг Лутони стены, в глаза ударил свет, а далеко внизу расстелилась земля…
Внизу?!
Лутоня в ужасе взмахнул руками… нет, крыльями… и закувыркался в воздухе. Заорал, но из горла вырвалось хриплое карканье.
Земля приближалась, то вставая на дыбы, то вдруг оказываясь над Лутоней, то возвращаясь вниз. Отчаянно размахивая крыльями, летучий коробейник кое-как задержал падение и смог разглядеть, что же творилось внизу.
А внизу были люди, которые указывали пальцами на нелепо барахтающуюся в воздухе ворону и хохотали. И в этой толпе были мальчишки с рогатками! И они целились в Лутоню! Каррраул!
– Где вороне ни летать, а всё навоз клевать! – съехидничал рядом женский голос.
– Да это не ворона! – хмыкнул мужской голос. – Это к нам лиса забежала. Та самая, что спит, а во сне кур считает.
И тут же земля резко приблизилась к Лутоне, он утонул в снегу всеми четырьмя рыжими лапами, коротко тявкнул – и сразу помчался прочь, потому что сзади загремел собачий лай.
– Лиса, лиса, во всю зиму боса,́ – дразнился над головой женский голос.
Лай приближался. Пытаясь сбить погоню со следа, Лутоня метался из стороны в сторону. Чтобы удержать равновесие, он резко взмахивал пышным хвостом.
– В нору! В нору беги, не то разорвут! – надрывался сверху мужской голос. – В норе спасешься! У хитрой лисы в норе по три отнорка!
Да где она, нора-то?!
А вот же она! На заснеженном берегу лежит поваленная сосна, а между корнями чернеет пятно! Отличный лаз! Спасение!
А собаки уже вот-вот схватят за хвост…
Лутоня юркнул в лаз, провалился в черную бездну – и упал на что-то мягкое, лохматое…
Да чтоб Лутоне иссохнуть до макового зернышка! Это же берлога! Он угодил прямо на медведя!..
Лутоня застыл от ужаса, забыв, что надо дышать. Медведь тоже не шевелился… да это не медведь, это шкура… или шуба… А рядом – что-то ровное, твердое… И вроде бы вверху – тоже…
Лутоня ощупал доски над собой, не сообразив даже, что делает это не лапами, а руками – так поразила его страшная мысль: «Домовина? Гроб? Меня заживо закопали?»
Но бедолага не успел даже заорать – почувствовал на щеке дуновение воздуха. В досках были щели, он мог дышать!
– Выпустите меня! – заорал Лутоня и застучал в крышку.
– Ась? – издевательски переспросил сверху мужской голос. – Не слышу! Или мышь у нас в сундуке завелась, пищит да шуршит…
Лутоня испуганно замолчал: еще превратят его в мышь!
– Вот так-то! – строго заявил мужской голос. – Ты в моей воле. Захочу – выпущу, захочу – тут и будешь жить, в сундуке. Лежи и не шебуршись!
И тут же голос неведомого чердачного хозяина стал ласковым:
– Красавица моя, иди сюда, сядь рядышком на сундук! Посидим рядком, поговорим ладком, вместе песенку споем…
И два голоса – мужской и женский – весело и дружно затянули песенку, которую прошлым летом распевал весь Звенец:
То ли ветер, то ли птица к нам на двор,
То ли парень лезет к нам через забор.
Две уклейки, две селедки, два ерша,
Это парень лезет к нам через забор.
Он заранее собаку прикормил.
Видно, парню в нашем доме кто-то мил.
Две уклейки, две селедки, два ерша,
Видно, парню в нашем доме кто-то мил.
А я плеточку витую закручу,
Парня лазать по заборам отучу.
Две уклейки, две селедки, два ерша,
Парня лазать по заборам отучу.
Дарёна любила ярмарки. Как и многие в Звенце, она с нетерпением ждала их начала. Кубарем летела спокойная и размеренная жизнь, город наполнялся чужими людьми, многие из которых носили странные одежды и говорили на непонятных языках. По улицам бродили скоморохи, на площадях кипел торг за необычные товары. Тут же стояли карусели и качели, играла музыка, звенели песни, меж толпы ходили гадалки в пестрых платьях и сулили за медную монетку предсказать любому прохожему его будущее. (Правда, Незвана велела девочке не слушать таких гадалок, все они мошенницы!)
В дни ярмарок каждому хотелось быть богатым: протяни руку – и к твоим услугам чудеса всего мира! Но и те, у кого в кошельке звенела лишь медь, чувствовали себя князьями да боярами! А те, у кого и меди не водилось, распахивали пошире глаза и впитывали общее веселье.
Дарёнке было хорошо. Но всё же она не забывала время от времени вскидывать глаза и привычно бросать быстрый взгляд на лица заезжих торговцев. Разумеется, она старалась делать это незаметно: девочке не пристало пялиться на мужчин. И все-таки она упорно продолжала искать человека с пятном от ожога на правой щеке…