Но что тут придумаешь?
– Слыхал я кое-что про волкодлаков, – глядя в темноту мимо головы девушки, продолжил Зван-ко. – С простым-то волком я бы управился, а этих, говорят, не всякое оружие возьмет… Но и на них можно найти управу, если знать – как…
Дарёна и тут промолчала – да и что ответишь?
Ей хотелось сказать:
«Уходи, Званко, покуда жив. Если уж погибать, так мне одной… Тебе-то зачем пропадать? Тебе нельзя!»
– Покажи нож, – мрачно попросил Званко.
Дарёна молча протянула ему рукоятью вперед свою опасную находку.
Званко повертел нож в руках, вернул девушке и сказал:
– Было бы зло от простого человека, я бы тебя за советом к дядьке Молчану отвел, он головастый и много в жизни повидал. Но раз тут не человек, а нечисть… У вас в Звенце живет одна старуха. Все ее зовут Теребихой. Молчан Гораздыч говорит, что она крепко разбирается в нежити и нечисти. Я знаю, где она живет. Вот кто нам расскажет, как справиться с волкодлаком.
– Теребиху я знаю. Она же просто старая дура! Да еще вредная такая…
– Знаем сами, что кривы сани, да ехать-то надо… – невесело усмехнулся Званко. – Может, и вредная, да не к кому больше за советом сунуться. К тому же Молчан Гораздыч зря говорить не будет. Он вроде бы у этой старой росомахи что-то вызнавал несколько лет назад. И то, что он хотел узнать, Теребиха ему растолковала. Правда, и денег хорошо взяла, не постеснялась. Но деньги у меня есть, заплатим, не поскупимся. Пойдем прямо сейчас!
– Постой, – спохватилась Дарёна, – Теребиха ведь не в самом Звенце живет, а за стеной. А ворота уже закрыты! Не получится – прямо сейчас…
– Получится, – ухмыльнулся Званко. – Из города не только воротами можно выйти. Река – чем тебе не ворота? У меня в ивняке, чуть подальше, лодочка привязана. Вот тихонько на ней вниз по реке и спустимся. Будет луна в облаках – прекрасно, удача с нами! Выглянет луна из облаков – мы на дно лодки ляжем, грести не будем, пусть течение нас несет. Со стены и не разглядят, что там плывет – лодка или коряга?
– Так течение в другую сторону унесет.
– Ничего, выйдем за городом и обогнем Звенец… Но ты глянь, какие облака идут! Не выдадут они нас, не потратим зря времени, на веслах вверх по течению дойдем.
– Но сейчас же ночь, Теребиха спит…
– А нам что, до утра сидеть у реки да песенки слушать, какие волкодлак на опушке распевает?.. Идем. Вытащим бабку из постели. Чай, не помрет!
Незвана не спала. Не легла в постель, даже не начала на ночь раздеваться.
Это перед девочкой она храбрилась. А оставшись одна, ходила по комнате, словно зверь по клетке. И думала, думала, думала…
Сперва вспоминала всё, что когда-то слыхала про волкодлаков. Мало слыхала! Знать бы заранее – всё бы у Чернавы вызнала! И у всех старых людей, с кем судьба сводила, спрашивала бы: мол, ты долго живешь, дедушка, так не узнал ли чего про волкодлаков? Чем можно извести злую тварь?
Потом начала перебирать своих знакомых на Гончарном конце: к кому завтра в гости наведаться, расспросить про вдовушку, у которой двое постояльцев остановились, молодой да постарше… Сама Незвана такую вдовушку припомнить не могла, хотя неплохо знала баб с Гончарного конца. Вот и надо сходить да вызнать: что это за мальчишка явился кружить голову Дарёнке, с каким-таким Молчаном Гораздычем он по белу свету шляется и не будет ли от них обоих беды девочке?
Потом из памяти вылезли слова Теребихи: мол, недолго Незване осталось нянчиться с Дарёной… полно, о замужестве ли это она, храни нас чуры-предки?.. Может, о чем-то худом? Надо бы тряхнуть Теребиху так, чтоб из нее все тайны высыпались…
Но было еще что-то, не дававшее покоя, как песчинка в глазу…
Незвана расслабилась. Заставила лишние думы уйти прочь.
Растаяли воспоминания о волкодлаках.
Исчезло желтое лицо Теребихи.
Ушли мысли о Гончарном конце, ушло злое недоверие к чужому мальчишке, свалившемуся неведомо откуда и задурившему голову приемной дочери.
И осталось только одно. То, что в разговоре проскользнуло незамеченным, а сейчас встало во весь рост – жесткое, резкое, страшное.
Голос Дарёны:
«Выбрела туда, где в речку Гремячку впадает Черный ручей… Там еще, люди сказывают, лет пять назад нашли девицу зарезанную…»
Словно кто-то откинул завесу с глаз женщины – поняла она, поняла…
Птицей вылетела Незвана из комнаты, кинулась к каморке Дарёны.
И не вскрикнула, не потеряла сознание от ужаса, увидев, что каморка пуста.
Теребиху не пришлось вытаскивать из постели.
Теребиха встретила гостей, стоя у распахнутой калитки. Вся в черном, в лунном свете, была она страшна, как сама Морана-Смерть.
Дарёна даже отступила на шаг, но тут же устыдилась своей внезапной робости. Еще не хватало от старухи шарахаться! Ей сейчас и так есть чего бояться!
– Знала, что придете, – сказала Теребиха, не поздоровавшись, – и знала, что с бедой. Вот только не знала, с какой. Рассказывай, девица!
Дарёна с благодарностью коснулась локтя Званко: он оказался прав, Теребиха-то и впрямь из тех, кто сквозь камень видит!
А затем девочка принялась рассказывать про лес, пень, нож и вой, что летит теперь над Звенцом. Она старалась говорить не сбивчиво, понятно и без слез.
– Вой-то и я слыхала, – спокойно кивнула Теребиха. – Только не знала, что это ты, деваха, всему виною.
Дарёна всхлипнула.
– Не она виновата, а такая судьба выпала, – поспешил заступиться за подружку Званко.
– Что-то я сроду не слыхала, чтоб судьба по лесу бродила и подбирала то, что не ею положено, – ехидно возразила парню Теребиха и обернулась к девочке: – Что ж, девица, ты пряжу спряла, тебе и полотно ткать. Если сегодня до рассвета не воротить нож на место, до полудня ты не доживешь.
– А Незвана говорила… – начала Дарёна, но Теребиха перебила ее:
– Незвана? Так и ступай к своей Незване, прячься за ее юбку. До полудня время у тебя есть.
Званко предупреждающе сжал плечо подруги – дескать, помалкивай! – и сказал:
– Тогда надо не болтать, а дело делать. Летние ночи короткие. Я сбегаю, отнесу нож на место.
– Не выйдет, – твердо возразила старуха. – Не ты нож из лесу забрал, не тебе его и назад нести.
Дарёна строго, сдержанно поклонилась старухе:
– За науку спасибо, бабушка Теребиха. Никто меня под руку не толкал, никто советов не шептал, сама глупостей наделала. Что откусила, то и проглочу. Сейчас же и пойду в лес.
– Одна не пойдешь! – жестко заявил Званко. – И не спорь даже, я с тобой…
– А как нож на место ставить, какие слова при том говорить, что делать – это ты знаешь? – хмыкнула Теребиха. – Эх, молодые, бестолковые.
– А ты научи, бабушка…
– Ты мне не ученица, чтоб я тебе тайные слова говорила… Э-эх, гадала я сегодня на рассыпанных бобах, и выпала мне дорога – недальняя, но опасная. Может, как раз с тобой в лес? Толька стара я для этаких прогулок, ноги совсем плохи, каждая косточка болит…
– За хлопоты да за беспокойство, бабушка, я тебе заплачу, как только вернемся, – догадалась Дарёна.
В лунном свете видно было, каким ястребиным взглядом впилась старуха в ее лицо.
– Да, девушка, – подтвердила Теребиха, – за мои хлопоты ты мне заплатишь.
Ставни распахнуты – в окно удрала негодная девчонка! И нож исчез, тот самый… О чем только Незвана с вечера думала?! Этот проклятый нож надо бы получше спрятать… да кто же знал, что паршивку Дарёну ночью из дому понесет? Или ее тот вой выманил? Пошла за ним против своей воли…
Незвана взяла стоявший у печи топор для колки дров. Хороший топор. Тяжелый, но по руке. Говорят, оборотней не всякое оружие берет? Вот она сегодня и проверит, что тверже: полено или башка волкодлака…
Что еще бы с собой прихватить?..
Взгляд метнулся к печи. Может, угли еще не прогорели? Хотя люди говорят, что двуликим тварям и огонь нипочем…
Незвана отложила топор, взяла небольшой глиняный горшочек, распахнула печную дверцу. Глянула на сизо-багровые угли, над которыми уже давно не плясали язычки пламени.
И вдруг показалось женщине, что услыхала она беззвучный вопрос печи: «Чего тебе, хозяйка? Зачем меня тревожишь?»
– Сварожич, хранитель моего очага, прости, что зову тебя на бой, – заговорила истово. – Твое дело – дом согревать, пищу нам готовить, в кузнице помогать кузнецу. Знаю, что худо это – с огнем на ворога идти. Но и ты пойми – там дитё малое гибнет! Доченька моя родимая!
Горшочком зачерпнула углей и легко поднялась на ноги. Вскользь сама себе подивилась:
«Чего это я сейчас сказала? Что на меня нашло? Непонятное дело…»
Не тому удивлялась женщина, что говорила она с печью. Многие хозяйки шепчутся с домашним огнем, сыном бога Сварога, просят помочь в своих немудреных делах, выполнить свои простые желания, поддержать в своих ежедневных испытаниях…
Странным было другое.
Никогда Незвана не считала, что идти с огнем на врага – это худо. Если бы к ее лесному костру ночью вышел зверь или тать, он получил бы горящей головней по башке. Но угли, обогревавшие избу, вдруг показались женщине такими добрыми! Репу на них парить всю ночь – это в самый раз. А вот убить ими кого-то…
«И что я несла про Дарёну? – размышляла Незвана, поспешно повязывая платок. – Дитё малое… Да девке уже замуж пора! Четырнадцать, самое времечко приспело… Ан нет, не приспело! Вот верну девку домой, а отдавать-то погожу. Зелена́ ягодка! Фигурой уже вышла, а мозгам бы еще малость созреть…»
Мысли о возможном замужестве Дарёнки слегка успокоили женщину. Какие там волкодлаки! Дарён-ка еще под венец встанет, детей родит…
И только идя по улице, с топором в правой руке и с закутанным в платок горшком – в левой, вспомнила Незвана и другие свои слова непонятные:
«Это ж я Дарёну доченькой родимой назвала? Неужто я к ней сердцем приросла? Худо, если так. Положила же я себе зарок, как овдовела, ни к кому сердечно не привязываться… Да и то сказать: жила бы тихо, да накатило лихо! Лежала бы сейчас в постели да мирно спала, кабы не было мне ни до кого дела, кроме как до себя самой. Так нет же: иду одна в темный лес с топором наперевес, с волкодлака шкуру спускать… Аника-воин в юбке, храни меня чуры-предки! Вот оно, сердце-то глупое, до какой дурости людей доводит!»