– Не знаю, – ответила Дарёна. – Но очень хочу узнать. Дай горшочек, тетя Незвана.
Теребиха тут же сорвала с головы черный платок, взмахнула им – и исчезла с глаз, словно растворилась в лесных тенях.
– А ведь она дело говорила, ворона старая, – мрачно опустил голову Званко. – Для меня ничего не кончилось. Волкодлак я, милая. Не человек. Будет меня лес звать, пока не рехнусь. Не боишься, что разум потеряю и тебя загрызу?
– Ты человек! – топнула ножкой Дарёна. – И не смей про себя худое говорить!
– Ты человек, – подтвердила Незвана. – Но не такой, как все. Чутье, слух, глаза волчьи при тебе остались, верно?
Званко угрюмо кивнул.
– И Теребиха верно сказала всё же, что тебе придется туго, – продолжила Незвана. – Волчья порода в тебе играть будет, наружу рваться. Я хоть и недоучка, как меня эта гадюка назвала, а кое-чем тебе помочь смогла бы. Но это если ты в Звенце останешься. А если уйдешь… – Незвана развела руками.
– Так я и хотел остаться, – глянул Званко на Дарёну. – Сегодня же пойду работу искать.
– Ой, тетя Незвана, – всплеснула руками девушка. – От нас же как по весне охранник ушел, так мы нового не нашли! Званко, пойдешь к нам постоялый двор охранять?
– Да с радостью, – откликнулся парень.
– Ох, и прост же ты! – махнула рукой Не-звана. – Не спросил, какую плату я тебе положу. Не разузнал, с чего от нас прежний охранник ушел.
Званко напустил на себя строгий вид:
– А и впрямь… С чего от вас прежний охранник ушел?
– А он, как отвернусь, все норовил к моему бочонку с бражкой присоседиться, – с усмешкой объяснила женщина. – Я пообещала за кочергу взяться, а он обиделся и ушел… – Она глянула в светлеющее небо. – О деньгах дома поговорим, а пока спешить пора. Проснутся гости, а хозяек в доме нет…
Когда они уже шли берегом Гремячей, Дарёна спросила задумчиво:
– Тетя Незвана, а кому меня в жертву хотели принести?
Сейчас, когда лес остался позади и издали уже видна была краешком стена Звенца, страх отпустил девочку. Она заговорила о том, о чем немыслимо было спрашивать в чаще, у того проклятого пня.
– А ты не поняла? – удивилась Незвана. – Неужто не знаешь, что за бог такой – с медвежьей головой?
– Знаю, конечно. Это Велес. Но он же добрый! Его же называют «скотий бог», он домашнюю скотину бережет! Кто хочет разбогатеть – идет в его капище, ему молится. И никто не режет людей ему в жертву!
– Это сейчас, – вздохнула Незвана. – Боги – они, как и люди, с возрастом меняются. Чаще всего умнеют и добреют. Этот… он не всегда был добрым богом достатка и хозяйской мудрости.
Дарёна отметила про себя, что Незвана даже здесь не называет Велеса по имени. Может, так и впрямь безопаснее.
– Когда-то наши пращуры-охотники звали его «богом мертвого зверя». Молили его о добыче, поили кровью в лесных капищах. Сейчас мир изменился – и бог изменился. Добрее стал, отводит хищников от домашнего скота, помогает разбогатеть тем, кто трудится или торгует. А Теребихе, стало быть, это не по нраву… Она опаснее, чем я думала. Не просто травница, даже не просто колдунья – жрица она, жрица древнего божества. Прочие люди его уже забыли – таким. Жестоким, кровожадным… А она такого – помнит. И такому – служит.
Дарёна опасливо оглянулась.
Званко заметил ее взгляд и спросил деловито:
– А если эта гадюка от Дарёнки не отвяжется? Что мы с нею тогда сделаем?
Незвана одобрительно глянула на паренька. Ей понравилось, что он не спросил: «А что она с нами тогда сделает?»
– Схожу к ней, потолкую, – ответила она. – Да, мы не хотим ссориться с… с тем, у кого медвежья голова. Но если Теребиха к Дарёне протянет лапы, я на нее священников натравлю. И князя. Царь Дорофей накрепко запретил приносить в жертву людей, и князь Светозар с ним согласен.
– Вместе пойдем к змеюке, – уточнил Званко.
– Нет. Пойду я. А ты с Дарёнки глаз не спускай. Хотя бы первое время будем держать ее дома. На всякий случай. Так оно надежнее.
Званко расправил плечи, приосанился.
А Незвана, нарочно поотстав от парня, шепнула Дарёне:
– Но ты у меня, девка, смотри, чтоб без глупостей! Я ж понимаю, что пускаю волка в овчарню… Но следить за вами буду в оба глаза, уж не обижайся!
Дарёна напустила на себя серьезный и строгий вид, ответила чинно:
– Я, тетя Незвана, даже не понимаю, про что ты про такое говоришь!
Званко, идущий впереди, обернулся и усмехнулся.
Тут и Незвана, и Дарёна разом вспомнили про его острый слух – и расхохотались.
Рассмеялся и Званко. Так шли они, легко и весело, а впереди уже встали городские стены, и Незвана в оба глаза выглядывала – не стоит ли на стене или у ворот Чурила-десятник? Небось человек переживает за них с Дарёнкой, так его Незвана ночью напугала…
2. Болотник и болотница
П очти ничего не изменилось на постоялом дворе «Мирный очаг».
Всё так же приветливо встречала гостей бойкая красавица хозяюшка, так же легко и весело хлопотала она по дому, так же ядовито пересказывала сплетни о сопернице-соседке Курлычихе.
Всё так же летала-спешила по двору Дарёна, светловолосая девочка – словно радостный солнечный лучик; так же улыбалась она старым знакомым (и не забывала тихонько спросить вновь прибывших постояльцев, не встречался ли им торговец с большим ожогом на правой щеке).
Всё так же старательно помогала Незване Карасиха, весьма довольная тем, что может немного заработать. Да и веселее было старушке на постоялом дворе, чем в убогой избушке, где коротала она век вдвоем с дедом Карасем.
А сам Карась в охотку крутился на конюшне, ухаживал за лошадьми и гордился тем, что его знания и умения еще кому-то нужны.
Но кое-что всё же изменилось: в «Мирном очаге» появился охранник. Молоденький парнишка по имени Званко.
Усердный такой паренек. Без дела по двору не слоняется: то дрова колет, то привезенное сено на сеновал вилами забрасывает, то к забору оторванную доску приколачивает. И при этом не забывает каждого нового гостя взглядом незаметно окинуть: не будет ли, мил-человек, от тебя лишних хлопот?
Всем на постоялом дворе Званко пришелся по душе… ну, почти всем. Кот Смутьян сразу невзлюбил нового охранника. Обходил паренька десятой дорогой, а если случайно оказывались оба рядом, выгибал дугой спину, дыбил шерсть и угрожающе фырчал: «Не смей гладить! И не подходи! Порву!..»
И лошади постояльцев не любили Званко. Не то чтобы боялись, но тревожились, когда он входил в конюшню, вскидывали головы, недобро всхрапывали. Дед Карась посоветовал парню на конюшню не ходить, не беспокоить лошадок.
Зато Дарёна, проходя мимо Званко, чуть замедляла шаг. Походка ее становилась плавной, голова была высоко поднята, а глаза скромно глядели в землю.
А у Званко тогда на губах появлялось что-то вроде улыбки. Обычно-то у него лицо было спокойным, серьезным…
Никто из немногочисленных постояльцев, оставшихся еще в «Мирном очаге», не догадывался, как заботливо и тревожно следит хозяйка за пареньком. Вот сейчас – заметила, что зашел он в дровяник и что-то не выходит. И стука топора изнутри не слышно. Догадывалась женщина, в чем дело…
Подойдя к двери дровяного сарая, спросила негромко:
– Званко, тебе плохо?
В ответ послышалось ровное:
– Да ничего, сейчас выйду…
Не поверив слишком спокойному голосу, Незвана приоткрыла дверь.
Так она и думала! У мальчишки лицо серое, кулаки стиснуты, губа закушена…
Встретился глазами с Незваной. Усмехнулся криво, виновато:
– Гони меня отсюда, хозяюшка. В шею гони. Опасен я.
– Приснилось, что кого-то загрыз? – спокойно, деловито спросила Незвана, входя в дровяник.
– Ох, что ты! – Званко был так поражен, что разжал кулаки и выпрямился. – Вот уж чего не было, того не было! Снится, что по лесу бегу, по чьему-то следу, а по чьему – утром не помню. След горячий, добыча близко… Я просыпаюсь – и такую досаду чувствую, что не успел! И потом днем вроде всё хорошо, работа ладится, на душе спокойно… и вдруг накатывает такая тоска, что хоть бросай всё и беги из города в лес. Ни для чего – просто в траву броситься и пить лесные запахи, пока не захлебнешься…
Незвана слушала парня серьезно и сочувственно.
А когда замолчал – сказала:
– Худо дело. Слыхала я про этакое. Ночь за ночью будешь идти по следу, добыча будет всё ближе, по утрам всё сильнее будет тоска, что упустил…
А однажды ночью ты настигнешь того, кто бежит впереди, и прыгнешь ему на плечи. И это окажусь я, храни меня чуры-предки. Может, даже Дарёна…
Званко с всхлипом вздохнул. И не спросил: что будет потом, наяву. О другом заговорил:
– Когда я уже умел оборачиваться… еще когда с Молчаном обозы охранял… я подолгу ходил в человечьем облике. Но такого со мною не было – чтоб в лес тянуло. И спал хорошо.
– Это потому, что ты знал: всегда можешь волком обернуться. Вот и был спокоен. Знаешь, вот есть у человека ценная вещь – он про нее и забывает. Валяется где-то дома. Понадобится – человек ее возьмет. А если эту вещь у него отобрать – только о ней все мысли будут… Тебе надо год продержаться, потом всё в прошлое уйдет, забудется.
– Рехнусь я за год… Знаешь, иной раз пойду на рынок, приглядываю покупки, торгуюсь… и вдруг накатывает страх. Толпа вокруг – и каждый словно враг, словно убить меня хочет. Так бы и бросился бежать…
– Это оттого, что в тебе живут двое – человек и волк. Волку среди людей страшно – в городе, в толпе… Ты мое снадобье пьешь?
– Пью. Помогает малость…
– Оно – для крепкого сна, чтоб ты у нас на луну по ночам не выл. Тебе нужна не такая помощь. Знаю я…
Незвана осеклась, заметив, как вскинулся Зван-ко, как обернулся он к оконцу.
– Что там? – спросила женщина, но Званко не ответил ей. Глядя на оконце, он сказал ласково:
– Да что ты как маленькая? Я же слышу, как ты дышишь. И как у тебя сердечко бьется. Иди к нам!
Незвана весело хмыкнула.