– Да. Нам корень нужен. Твердый такой, большой…
– Помню. Как только начнет светать – разыщу и добуду.
– А до того будет время повеселиться, – вмешался Зван в женский разговор. – На берегу реки костры раскладывают. Пляски будут, песни…
Это услышала Стеша. Откликнулась со взрослым неодобрением:
– Батюшка в церкви говорил, что ночью плясать да через костры прыгать ни к чему. Только бесов тешить.
– Грех невелик, – улыбнулся Званко. – Вряд ли бог накажет за веселье…
– Мне, что ли, пойти? – притворно вздохнула Незвана. – Ой, не знаю… годы мои уже не те…
Дарёна хихикнула. Не знает она, как же! Можно подумать, просто так Незвана надела в гости красивый белый сарафан, расшитый красными солнышками! Заранее ведь знала, что в Ярилину ночь пойдет к реке – как и почти все и из Березовки, и из окрестных деревень.
– Савраску нашу получше заприте, – озабоченно сказал Яр племянникам. – Не то нечисть ее угонит и всю колдовскую ночь будет на ней кататься.
– А батюшка в церкви говорил… – начала было упрямая Стеша.
Но Яр оборвал ее:
– Ты батюшку-то слушай, а кобылу запирай!
Ах, как полыхнула кострами купальская ночь, самая короткая ночь в году!
Не от кремня и огнива загорелись костры, не принесли люди в глиняных горшках угли из печи. Нет, добывали живой огонь трое стариков, трением добывали из сухой березовой древесины! И тем живым огнем подожгли груды заранее собранного хвороста.
Сначала парни и девушки просто озоровали у воды, делая вид, что хотят спихнуть друг друга в реку. Но не спихивали. Водяной сейчас в полной силе, утянуть может под воду. Потом, ближе к рассвету, самые смелые все же искупаются – у берега.
А люди постарше готовили всё для праздничного пира – из каждого дома принесли угощение.
А потом пошли меж костров хороводы. Длинные хороводы, многолюдные – не из одной деревни народ собрался на праздник.
Не было музыки – не бренчали балалайки, не свистели дудки. Но мужские голоса выводили красиво и слаженно:
Ой, Купалочка, Купала,
Где ты зиму зимовала?
Им нежно, плавно отвечали женские голоса:
Зимовала я в овраге
Под осиновой корягой…
Затих лес, затихла Гремячая, внимая песням, которые звучали только раз в году. Их не пели девушки на вечеринках, их не пели мужчины за работой. Только в летний солнцеворот, только в купальскую ночь…
Ой, Купалочка, Купала,
Где ты лето летовала?
Званко шел в широком кольце из взявшихся за руки мужчин, пел вместе со всеми и глядел на идущее навстречу второе живое кольцо – из взявшихся за руки женщин. Костер выхватывал из мрака то одну из поющих, то другую. На каждой был большой венок из трав и цветов, и все они сейчас чувствовали себя красавицами – да они и были красавицами в этой колдовской ночи, что смешала свет луны и костров. То одна, то другая возникала рядом с парнем – и снова уходила во мрак. Но Зван волчьим взглядом углядел в хороводе Дарёну – и уже не отпускал взором, следил за нею сквозь темноту.
Летовала я в лесочке
Под малиновым кусточком.
Звана неприятно царапала мысль, что сейчас придется прыгать через костер. Огонь – единственное, чего он всерьез боялся, хотя никогда и никому об этом не говорил. Именно для того, чтобы преодолеть этот страх, он в прошлом году, далеко отсюда, в другом княжестве, пришел на такой же праздник солнцеворота и прыгнул через костер с хорошенькой толстушкой, которая первой протянула ему руку. Как ее звали-то?.. Над огнем она взвизгнула и выпустила руку Звана. Сейчас он понимает, что это было к лучшему. Говорят, если не разожмешь руки над костром – значит, судьба всю жизнь быть вместе…
Ой, Купаленка,
Ночка маленька.
А я не спала,
Золоты ключи брала,
Зарю размыкала,
Росу отпускала…
И вдруг оба живых кольца рассыпались – и лес вздрогнул от хохота, что рассыпался по берегу. Водяницы, которые подслушивали человеческие песни, прячась в ивняке, испугались этого смеха, кинулись прочь, в Гремячую, в самую глубь. Леший в дупле покрутил головой: что за шумное племя эти люди!
Парни кинулись ловить девушек, те весело визжали и делали вид, что уворачиваются и убегают. Или всерьез уворачивались: каждая знала, в чьи руки хочет попасться.
Перед Дарёной вырос кузнец из Березовки, большущий, как медведь, и, хохоча, раскинул руки. Но девушка не успела даже шарахнуться в сторону: между ними встал Званко. Оскалился, тихо зарычал и так глянул в лицо кузнецу, что тот без худого слова отступил и побежал следом за верткой рыженькой красоткой.
А Дарёна протянула Звану руку и тихо призналась:
– Я еще ни разу не прыгала через костер. Боюсь…
Эти слова погасили опаску в душе парня. Он взял твердую ладошку девочки и сказал негромко:
– Со мной никогда ничего не бойся…
А рядом уже прыгали через костер пара за парой – с шумом, с визгом, с веселыми криками. У какой-то девчонки загорелась оборка юбки, ее дружок быстро потушил огонь ладонями.
А вот – глядите-ка! – над пламенем, словно птицы, взлетели Зван с Дарёной. И не дрогнула ладонь в ладони!
Не устояли на ногах, плюхнулись в траву, всё еще не разжимая рук. Со смехом Зван поднялся сам и помог встать Дарёнке.
Девушка подняла свой венок, упавший с головы во время прыжка. Он не разорвался, Дарёна снова надела его.
Званко подумал:
«Пустит ли она этой ночью свой венок по реке? Будет ли она гадать на этом венке, люблю ли я ее?.. Наверное, не будет. Ей же еще рвать плакун-траву…»
А веселье растекалось от реки по лесу. Чаща вздрагивала от голосов и словно светилась.
Колдовская ночь! Сегодня – раз в году – зацветет волшебный папоротник. Кто тот счастливчик, кто увидит огненный цветок, сорвет его и сумеет унести от бегущей по пятам нечисти? Такому смельчаку откроются все земные клады!..
– Пошли папоротник искать! – громко сказала Дарёна и шепотом добавила: – И плакун-траву…
Она шагнула от костра в полумрак. Званко двинулся бы следом, но между ним и девушкой побежал хоровод. Мелькали длинные косы, блестящие в свете пламени глаза, хохочущие рты. Хоровод бежал и не кончался… да сколько же их тут? И люди ли это? Может, лесная нечисть с русалками веселится?
Наконец живой поток с хохотом унесся прочь – но Дарёна уже исчезла.
Зван усмехнулся. Уж он-то свою девушку везде сыщет!
И сосредоточенный, серьезный, двинулся он в лес по неостывшему следу…
Лес полыхал от светлячков – никогда прежде Званко не видел их столько сразу, да еще таких ярких! Они зажигались в листве и траве, заставляя думать о цветке папоротника – тот тоже искрой плавает над землей. Но парень лишь мельком вспоминал о колдовском цветке.
Иногда, раздвинув листву на пути, он видел парочки, что брели по лесу… да, не все они были людьми, но Звану не было до них дела. Пусть веселятся люди, пусть гуляет нечисть, а ему бы Дарёну сыскать…
И вот же она! В прогалинах меж деревьев на небольшую полянку хлынул лунный свет, а в нем мелькнул знакомый платочек с красными маками!
Званко прибавил шагу, он всегда легко и быстро ходил по лесу. Но и девичья фигурка впереди ускорила шаг… надо же, а ведь Зван помнит, как неуклюже и медленно ломилась она по ночному лесу, когда они вдвоем шли к Черному ручью!
«Ладно, сейчас поглядим, кого из нас больше любит лес…»
Теперь Зван бежал – но не спотыкался о коряги и поваленные деревья, не хлестали его ветви, не царапали сучья – он, словно вода, протекал сквозь чащу. Но платочек с алыми маками маячил впереди, не давая себя догнать, но и не отрываясь далеко.
Лес сменился чахлым ивняком, под ногами хрустели коряги, захлюпала вода. Зван с досадой подумал, что девчонка, забавляясь, забежала слишком быстро к Лягвиной Мшаве.
– Дарёна, стой! – крикнул он.
Беглянка остановилась и оглянулась.
Ивняк здесь был редким, и девушка стояла среди низко опущенных черных ветвей, вся залитая лунным светом. Еще никогда она не казалась Звану такой красивой.
– Не забреди в трясину, – сказал он хрипло. – Ищи то, за чем мы пришли, и снова к речке вернемся.
– То, за чем мы пришли? – переспросила красавица таким дивным голосом, что Званко коротко вздохнул от восхищения. – Цвет папоротника?
Глаза Дарёны, улыбка Дарёны, голос Дарёны… Что же казалось Звану неправильным?
Запах.
Чутье говорило волкодлаку даже больше, чем слух.
Вокруг парнишки незримо переливались запахи, неуловимые для обычного человека. Дух гниющих ивовых ветвей и живой, но вялой листвы. Четкие, навязчивые испарения тины и ряски. Почти уже рассеявшийся аромат водяных лилий, касатика и болотных фиалок, что цвели днем. Нежное благоухание ночных цветков трилистника. И властный чесночный запах медвежьего лука.
Даже лягушки, что поют-разливаются вокруг, пахнут по-своему. Но где же запах Дарёны?
– Нет, – насторожившись, откликнулся Зван на голос девушки. – Мы же не папоротник ищем…
– А, верно, – откликнулась красавица безмятежно. – Одолень-траву, ведь она растет на болоте!
Повела рукой – и в лунном сиянии поднялись вокруг нее водяные белые лилии. Не видывал никогда Званко таких огромных, да и не цвести бы им сейчас, ночью-то…
Зван тяжело молчал. Он уже понял, что за существо с ним разговаривает.
Его молчание удивило болотную тварь.
– Или мы хотели поискать разрыв-траву? Поищем ее вместе. Иди сюда.
– Иду, милая, – откликнулся Зван и осторожно шагнул назад.
Под ногой продавился слой мха, хлюпнула вода. Как же далеко он забрел за болотницей! Какие хитрые чары плетет она, чтобы дурманить людей!
Еще шаг назад… Неподалеку ива – большая, старая. Если добраться до нее, можно спастись…