– Уйди по-хорошему, дурища недоученная, не зли меня! Сижу себе, ем спокойно пирог – и вдруг ты вваливаешься…
– Никуда не уйду без Дарёны! Буду у твоего порога стоять, пока корнями в пол не прорасту, храни меня чуры-предки!
Незвана держалась неуступчиво, но не бушевала.
Да, она бежала сюда, собираясь свернуть шею мерзкой Теребихе. Но, к счастью, по пути остыла и вспомнила ночной лес, поляну и густое полотнище из паутины, которое окутало ей руки, закрыло рот…
У Теребихи наверняка еще не одна хитрость припрятана. Надо признать: она действительно сильная, матерая ведьма. А Незвана немного нахваталась по верхам, не умеет толком ничего. К тому же Чернава когда-то сказывала, что у себя дома любой колдун сильнее. Не зря говорится: дома и стены помогают.
Поэтому Незвана рук не распускала, да и язык старалась держать на привязи. Но стояла на своем: она пришла за Дарёной! А если Теребиха и впрямь непричастна к пропаже девочки, то пусть поможет ее отыскать.
На самом деле Незвана не верила, что старуха ей поможет. Но она заметила, что Теребиха время от времени кидает взгляды в распахнутое окно. Ждет кого-то? Может, это связано с пропажей Дарёнки?
– Я-то недоучка, но ты-то всё ученье превзошла. Может, хоть погадаешь, в миску с водой глянешь?
– Я не колдунья, я травница.
– Расскажи это моему коту. Или вон той сороке… – Незвана кивнула на птицу, опустившуюся на подоконник. – Может, кто из них и поверит.
Теребиха чуть подумала и кивнула:
– Так и быть. Попробую в воду поглядеть. Но потом ты сразу уйдешь.
«Правду ты, голубушка, мне все равно не скажешь, – подумала Незвана. – Если бы и впрямь решила погадать – потребовала бы плату. А сейчас наврешь мне с три короба и выставишь меня отсюда. Я сделаю вид, что поверю, а сама затаюсь да погляжу, кого ты ждешь…»
Старуха отвернулась к полке, чтобы снять с нее небольшой глиняный таз.
Наглая сорока, воспользовавшись этим, влетела в комнату и села на край стола, выглядывая маленькими черными глазками, чего бы стащить. На стоящую неподвижно Незвану сорока не глядела – или делала вид, что не глядит.
Незвана, как многие, не любила сорок. Трещотки и воровки. Может, и правду о них говорят, что они воруют младенцев из колыбели и любят клевать человечину… И, пожалуй, не зря один из подручных кладовика, охраняющий спрятанные сокровища, зовется Щекотуном и стрекочет по-сорочьи.
Но Незвана лишь мельком вспомнила о том, как добывала клад, как пугали ее Лаюн и Щекотун. Сейчас она глядела на большую пеструю птицу, которая бочком, вприпрыжку, подбиралась к недоеденной краюхе пирога. Женщина вспоминала о том, что ей рассказывала Чернава: сильный, умелый колдун может глядеть глазами зверя или птицы. Прыгает белка по веткам или бежит собака по городу, а ее глазами смотрит колдун.
И еще припомнилось Незване, как в ту ночь на Черном ручье, когда Теребиха собиралась принести Дарёну в жертву Велесу, из мрака кричала дневная птица сорока – словно предупреждала старуху об опасности.
Неспроста это! Ох, неспроста!
Незвана осторожно поднесла руки к шее и развязала узел платка.
Теребиха тем временем налила в таз воды из ковша, склонилась над тазом и забормотала заговор.
Птица нагло цапнула краюху пирога, но взлететь с добычей не успела. Незвана, словно кошка, метнулась вперед, хлестнула по столу сорванным с себя платком – и сорока забилась в накрывшей ее ткани.
Теребиха обернулась на шум – и лицо ее исказилось от ужаса.
– Ты что делаешь?!
– Птицу поймала, – ответила Незвана, поудобнее перехватывая свою спеленатую добычу.
Сорока заорала во всё свое птичье горло.
– Отпусти сейчас же!
– С чего бы это? – зло ухмыльнулась Незвана. – Я этой птичке хочу шею свернуть.
– Не смей!
– Она тебе нужна, эта сорока? А мне нужна Дарёна. Жизнь за жизнь. Помоги найти мою девочку.
Старуха с явным усилием взяла себя в руки и сказала почти спокойно:
– Если помогу – отпустишь птицу?
– Да отпущу, не похлебку же из нее варить… Ты успела что-то увидеть в воде?
– Успела, – мрачно ответила колдунья. – Реку увидела, берег Гремячей. Да не просто берег, а развалины старой мельницы. Слыхала про такую?
– Доводилось слышать.
– Либо твоя девчонка туда идет, либо уже там. Беги, перехватывай.
– Я-то побегу, да не одна, а вместе с тобою. Ты обещала мне помогать? Вот и пойдем.
– Сдурела? Зачем мне это надо?
– Не тебе, а мне. Почему Дарёна ни с того ни с сего пошла в это проклятое место? Что ей там, медом намазано? Баба, которая Дарёну видела на улице, говорит, что у девочки глаза вроде как слепые. Или мертвые. Тут без колдовства не обошлось, а я чары снимать не умею. Вот ты мне и поможешь.
– Да никуда я не пойду.
– Пойдешь, – жестко и властно сказала Незвана и вытянула перед собой замотанную в платок птицу. Сорока притихла.
– Да нельзя мне к реке, – призналась Теребиха. – Я гремяченского водяного обидела.
И поведала о том, как два дня назад, в сильный ливень, постучался в ее дом какой-то мужичонка.
– Неказистый такой, невидный. Стал говорить: мол, жена у него рожает, нужна повитуха, а в город идти далеко… Я, если надо, могу ребенка принять, про то вся округа знает, но в такой-то ливень выходить из дому и куда-то тащиться… Если ему, думаю, до города далеко, стало быть, он из-за Черного ручья: то ли из Березовки, то ли из Зеленянки. И я туда пойду по ливню?! Словом, выгнала его. А потом уже узнала, что это был гремячинский водяной.
Незвана так растерялась, что чуть не выпустила сороку:
– Вот квашня глупая! А еще колдунья! Или у тебя ум сам по себе, а голова сама по себе? Даже я, недоучка, знаю, как водяного от человека отличить! У него же с левой полы вода капает!
– Ливень же был! – закричала старуха. – Он с ливня в дом вошел! Отовсюду с него капало!.. – Теребиха заставила себя успокоиться, продолжила тихо. – А теперь водяной на меня зло держит, поклялся отомстить. Пока Гремячая льдом не встанет, мне на берег ходу нет. Сама знаешь, что люди говорят: «Леший пошутит – домой не пустит; водяной пошутит – утопит».
– У водяного свои шутки, у меня – свои! – непримиримо отозвалась Незвана. – Пока дочь не найдется, мне твои беды – с просяное зернышко! Собирайся и пошли со мной. Водяной тебя, может, и не заметит, а я в оба глаза на тебя гляжу. Не поможешь найти Дарёну – начну с сороки, потом займусь тобой! Всю черную науку из тебя вытряхну, как из дырявого мешка!
Хоть Теребиха и дала промашку с водяным, но дурой она вовсе не была. Глянула в глаза Незване – и поняла, что против такой ярости может не выстоять и колдовская сила.
– Будь по-твоему, – сказала она неохотно. – А только не пожалеть бы тебе потом…
До старой коптильни Зван дошел по следу легко. А вот потом ему пришлось призадуматься.
Парень готов был биться об заклад, что Дарёна вошла в коптильню и не выходила из нее. Но где же она? Не на крыше ведь сидит, право слово!
Дверь не заперта. В коптильне пусто. Все запахи перебиты застаревшей рыбной вонью.
Зван вышел, обошел сарай по кругу… нет, нигде больше нет запаха девушки, только у двери! Там же, у двери, есть запахи еще нескольких человек. Должно быть, люди, которые выносили из сарая вешала и прочее, что нужно для копчения. Парень, как и все в Звенце, знал, что богатый купец Догада купил коптильню и собирается устроить в сарае что-то другое. Что именно, Зван не знал, да ему и неинтересно было.
Из чужих мужских запахов знакомым показался только запах скомороха Нерада. Скоморох-то что здесь делал?.. Может, вместе с работягами решил раздобыть малость деньжат, пляски-то плохо кормят… Впрочем, куда важнее был другой вопрос: где Дарёнка? Не улетела же!
Но тут Зван вспомнил, что рассказала ему Дарёна про свою мать, волшебницу Лебедь. А если Дарёнка тоже обернулась белой птицей и улетела, не оставив ему даже пера на память?
От этой мысли Званко чуть не взвыл. Остаться без Дарёны?! Да он тогда убежит в лес, в самую глухомань, и начнет медленно превращаться в двуногого зверя!
Парень вернулся в сарай и, опустившись на четвереньки, принялся медленно изучать каждый кусочек пола, устланного грязной соломой.
И не пропустил, разглядел-таки краешек желтой ленточки, исчезающей в полу.
Знает Званко, чья это ленточка! Дарёна оставила знак! Ему оставила, кому же еще! Ах, умница!
А раз оставила знак – стало быть, не убежала. Ее увели куда-то против воли.
Зван ощупал пол вокруг ленточки, нашарил и сдвинул плетеный щит и, тихо зарычав по-волчьи, скользнул в открывшийся черный провал.
Дарёна шла за Нерадом по редкому осиннику над обрывистым берегом. Девочка не могла ни остановиться, ни убежать, ни закричать, позвать на помощь.
Она делала единственное, что могла: брела сквозь осинник, не сводя глаз со спины Нерада и не стараясь уклониться от ветвей. Если бы шла по своей воле, то придерживала бы ветки руками, пригибалась, чтоб сучья не задели ее. Но сейчас она не мешала ветвям хлестать себя по плечам и лицу. Может, какая-нибудь добрая осинка сбросит с ее плеча нитку?
Так и случилось! Заговоренная нить зацепилась за тонкий сучок и осталась висеть на нем – до поры, пока какая-нибудь птица не захочет укрепить ею свое гнездо.
Дарёна сразу почувствовала свободу, даже задохнулась на миг от счастья, но не выдала себя ни звуком, продолжила идти за Нерадом.
Нельзя броситься наутек, нельзя! Нерад легок на ногу, он ее догонит. Вот если…
Как раз в этот миг негодяй оказался на самом краю обрыва, внизу несла воды Гремячая. Не раздумывая, Дарёна кинулась вперед и обеими руками толкнула врага в спину.
Нерад взмахнул руками, развернулся и, чтобы удержать равновесие, вцепился в плечи Дарёны. Девочка пошатнулась – и оба полетели с обрыва в реку.
Холодная сильная вода оглушила их, разорвала злые объятья, течение понесло их вдоль берега. Дарёна плавала, как рыбка, но Нерад в несколько сильных гребков настиг ее, поймал за косу и потащил к берегу.