Званко нагнулся над рекой, чтобы плеснуть воды себе в лицо.
На поверхности воды появилось отражение – и вдруг превратилось в волчью морду. Светло-серый волк спокойно глядел на парня снизу вверх.
Стало быть, Зван все-таки заснул… Нашел время! Ему Дарёну надо спасать!
Парень тряхнул головой. Ну уж нет! Не заснул бы он, когда Дарёнушка в беде.
Он обеими руками зачерпнул холодную речную воду, плеснул себе в лицо.
Отражение пошло крупной рябью, рассыпалось – и снова сложилось в картинку. На этот раз это было человеческое лицо. Его, Звана лицо.
Но парень не успел даже облегченно вздохнуть: рожа на воде скорчила гримасу и показала Звану язык.
Вот тут Зван рассердился. Да, он не спит! Его морочит неведомая и невидимая дрянь!
Когда-то дядька Молчан говорил ему: самая опасная нежить – незримая. Всегда лучше видеть врага, даже если он так ужасен, что хочется отвести глаза.
Званко быстро и негромко проговорил слова, которым научил его Молчан:
– Хоть в узел завяжись, а мне покажись! Хоть плачь, хоть пой, а говори со мной!
И громче спросил:
– Кто ты?
По отражению снова пробежала рябь, а потом его губы зашевелились. Раздался еле слышный шепот, похожий на шелест:
– Я – блазня. Я – морок. Я – мана. Я маню, соблазняю и морочу, помрачаю разум. Видение, наваждение…
– Как от тебя отвязаться?
– Подари подарок – отпущу.
– Я кошелек с собой не взял, – с досадой отозвался Зван.
На поверхности воды показалось лицо Дарёны. Но шепот был всё тот же – шелестящий, безликий:
– На что мне твой кошелек? Я попрошу самую для тебя дорогую вещь. Ту, с которой ты семь лет не расстаешься. Брось в воду нож. Скажу, где искать твою невесту.
Лишь мгновение помедлил Званко. Не потому даже, что нож был давним подарком дядьки Молчана, а еще и потому, что больше не было у него с собою ничего железного, а железо – первая оборона почти от всякой нежити.
А затем парень выхватил из ножен нож и швырнул в воду.
– Так нужна тебе девушка, что ради нее ты без защиты остался? Что ж, тогда ищи ее на заброшенной мельнице, – шепнула блазня. И лицо Дарёны на воде растаяло.
Зван не стал глядеть, что появится вместо девичьего личика. Он принялся карабкаться вверх по склону. Поверху он дойдет быстрее.
5. Водяницы
Т еребиха вела Незвану лесом, стараясь пока держаться как можно дальше от Гремячей.
– Лес видит, поле слышит, а река на сто языков болтает, – сухо объяснила старуха. – Дальше пойдем – ближе выйдем.
Незвана не спорила. Конечно, она торопилась к Дарёне, но наверняка старая травница знала эти места лучше, чем Незвана, которая редко выбиралась за стену Звенца. К заброшенной мельнице старуха ее выведет. Пусть только попробует не вывести!
Но если Теребиха боится водяного – что ж, правильно осторожничает. Голова – не ставень, на место не приставишь!
– Уже начинает смеркаться, скоро стемнеет…
Если услышишь, что кто-то тебя окликает, не вздумай отзываться, – напомнила колдунья. – Знаешь ведь сама, какие сейчас дни…
«Русальная неделя», – сказала себе Незвана, но вслух этого не произнесла. Незачем среди леса говорить о тех, кому скоро уходить на речное дно – а сейчас им недолгая воля бегать по лесу, карабкаться по деревьям, мять в полях пшеницу, заглядывать по ночам в деревни. И губить случайных путников…
Говорить нельзя, но думать-то можно?
Можно или нельзя, а в голову упорно лезет рассказ заморского купца – дескать, в их землях у морских русалок вместо ног хвосты. Странно как-то… выходит, тамошние водяницы и на берег не выходят, только в волнах барахтаются? Стало быть, они страшны только для корабельщиков?..
То ли мысли тоже слышны всякой нежити, то ли просто такой неудачный вечер выпал, но только услышали Теребиха и Незвана звонкий смех неподалеку. И тут же с другой стороны ему откликнулся такой же веселый смех.
Путницы переглянулись, покрепче перехватили стебли полыни.
Раздвинулись кусты шиповника. Путницы сначала увидели две тощие белые руки, которые легко развели колючие ветви, и только потом – лицо, тоже серовато-белое, в обрамлении грязно-зеленых распущенных волос.
Незвана левой рукой прижала к груди сверток с птицей, чтоб та не вырвалась. Сорока, вывернув голову, больно клюнула женщину в подбородок. Не-звана не вскрикнула, не дрогнула – смотрела на ту, кого называли еще водяницей, омутницей, навкой…
Незване доводилось слышать, что русалки – красавицы с дивным голосом, которые соблазняют парней, заманивают их в воду и топят. Может быть, на парней водяницы наводили морок? Та, что глянула из колючих зарослей на Незвану, красавицей не была.
Легко выскользнула из кустов, встала перед Теребихой. Долговязая, босоногая, в длинной белой рубахе, с мертвыми пустыми глазами. А вот голос и впрямь оказался красивым, молодым:
– Ой, что это у тебя в руках? Полынь или петрушка?
– Полынь! – разом вскрикнули путницы.
– Сама ты сгинь! – взвизгнула водяница.
Лицо ее исказилось. Она проворно отскочила в сторону, но не обратилась в бегство – зашипела, как змея, протянула в сторону путниц руки с длинными когтистыми пальцами:
– Поиграем? Ой, защекочу!..
– Ступай в свой омут, гадина речная! – бесстрашно ответила Теребиха и сделала шаг к водянице. Та попятилась.
– Сзади! – крикнула Незвана, уловив движение за стволом старой березы.
– Прикрой мне спину! – не оборачиваясь, ответила Теребиха.
В это время с ветки березы свесилась, вытянулась длинная когтистая рука, притянулась к волосам старой колдуньи. Незвана хлестнула по ней полынью. Из листвы послышался вой, лапа отдернулась – но тут же из кроны спрыгнула еще одна водяница и набросилась на Теребиху. Из-за ствола старой березы выскользнула третья и сунулась к Незване.
И закипел бой. Теребиха яростно отбивалась от двух омутниц, грозно бросала им слова заговора:
– Земное – от земли, водяное – от воды. Ты не тронь, вода, земное! Не ходи, вода, за мною! Уходи, вода, в воду, за гнилую колоду, за крапиву, за полынь – сгинь, нежить, сгинь!
Незвана заговора не знала. Она просто отмахивалась пучком полыни от третьей водяницы и вовсю бранилась:
– Дрянь моченая! Уклейка бесхвостая! Чтоб тебе колючим ершом подавиться! Чтоб тебя раки под корягой сожрали! Ступай к себе в тину, не то патлы твои зеленые повыдергаю!
Наконец водяницы поняли, что нарвались на слишком опасную добычу, и отступили, почти беззвучно исчезли в шиповнике.
Теребиха села наземь, отдышалась и сказала:
– Это они не просто так… Обычно им полынь покажешь – враз убегут, а сейчас… Это им речной хозяин велел!
Она глянула на Незвану и нахмурилась:
– Что у тебя с лицом?
– А что?
– Подбородок в крови… Когтями достали?
– Нет, твоя птаха клюнула.
– А-а… это хорошо. Жаль, что не в глаз. Может, вырвалась бы она – а я бы тогда домой вернулась.
– Вот я вам обеим вернусь… – устало пригрозила Незвана. – Вставай, пошли…
– Ох, связалась я с тобой…
– Сам карась на уду попал, никто его не пихал. Нечего было мою Дарёнку в лес заманивать, чтоб на пне зарезать. Давай-давай, вставай!
За этим разговором тайком наблюдал волк Молчан. Он и драку видел, да не стал вмешиваться. Не волчье это дело – нежить гонять. Для него главное – чтоб Теребиха его не предала, помогла вернуть человечий облик.
6. Велес и водяной
Дарёна усвоила, что она – ценная добыча, а потому убивать ее Нерад не собирается. Стало быть, можно покапризничать и выбить себе кое-какие послабления.
Да, варварийский лазутчик связал ее по рукам и ногам. Аккуратно связал, умело. Крепко, но совсем не больно. И все же Дарёна принялась хныкать, что ручек-ноженек не чувствует, на всю жизнь калекой останется… Так ныла, что самой себя жалко стало.
А Нерад, негодяй, знай похохатывал:
– Если б я тебя первый день знал, я бы и поверил… Есть хочешь?
Есть Дарёнка хотела. Но даже если бы не хотела, всё равно бы согласилась. Ведь чтобы ее покормить, ей развяжут руки, верно?
Ну да, размечталась. Нерад открыл сундук, достал початый окорок, сел рядом с пленницей на скамью, принялся кинжалом нарезат́ ь мясо на маленькие кусочки и кормить девочку с рук.
Дарёна подчинилась. А меж кусочками вопросы задавала. Всегда полезно узнать побольше о враге. И всегда полезно представить себя доверчивой, робкой дурочкой.
– Нерад, ты варварец?
– Нет, я славиец. Меня мальчишкой в Варварию угнали, в рабство.
Дарёна хотела спросить: «Что ж ты против своих лазутчиком сделался?» Но вовремя сдержалась и зубами сняла с кинжала кусочек окорока.
Нерад спокойно продолжал:
– Варварцы – народ сильный, но их всегда можно обхитрить. И платят они хорошо, если знать, как к ним подойти. Вот сама увидишь…
«Раз со мной откровенничаешь – стало быть, уверен, что я отсюда не сбегу…» – прикинула Дарёна и, захлопав глазками, приготовилась слушать дальше.
Но ни поговорить, ни толком поесть не удалось.
Нерад вдруг посерьезнел, вскочил на ноги:
– Птицы раскричались… Кто-то идет?
Повернулся к окну… А кинжал оставил на столе.
Дарёна дернулась к столу. Раз кто-то идет, то варварийского гада лучше оставить без оружия! Она навалилась на стол, плечом спихнула кинжал на пол и связанными ногами подтолкнула его к широкой щели меж досками. Кинжал рыбкой ушел под пол.
Нерад обернулся на стук, сразу всё понял – и лицо его заледенело.
– Ладно, потом достану, – сказал он. – А теперь слушай очень внимательно. Да, ты нужна мне живой. Но не обязательно целой. С одним глазом тебя всё равно купят. Если ты сейчас издашь хоть один звук… если только пискнешь… я вернусь и выдавлю тебе глаз. Поняла?
Дарёна испуганно закивала. Да-да, она будет молчать… она уже молчит, только губы дрожат…
Нерад вышел во двор. А Дарёна, насколько смогла, приподнялась, чтобы в окно увидеть, кто же там подходит к мельнице.