Но наконец устал он и решил
К своим властям небесным обратиться
За помощью — и получил от них
Шесть ангелов и дюжину святых.
V
VI
А впрочем, я писать ведь не хотел
О том, чего и ангелы боятся:
От адской гекатомбы мертвых тел
Сам дьявол содрогнулся, может статься,
Хоть он и нож точил для этих дел,
Но нужно к чести сатаны признаться,
Великих он не восхвалял совсем,
Поскольку точно знал им цену всем.
VII
Перевернем же несколько страниц
Недолгого бессмысленного мира:
Не стало меньше трупов и гробниц,
Не стали лучше скипетр и порфира,
Герои шли и повергались ниц,
И громоздились новые кумиры,
Как чудища «о десяти рогах»,
В пророчествах внушающие страх.
VIII
На рубеже Второй Зари Свобод
Георг скончался.[21] Не был он тираном,
Но был тиранам друг. Из года в год
Его рассудок заплывал туманом.
Властитель, разоряющий народ
И благосклонный к мирным поселянам,
Он мертв. Оставил подданных своих
Полупомешанных, полуслепых.
IX
Он умер. Смерть не вызвала смятенья,
Но похороны вызвали парад:
Здесь бархат был, и медь, и словопренья,
И покупного плача маскарад,
И покупных элегий приношенье
(На рынке и они в цене стоят!),
А также факелы, плащи и шпаги.
Регалии готической отваги.
X
И мелодрама слажена. Едва ль
В густой толпе глазеющих болванов
Кто помышлял о мертвом: вся печаль
Была от черных платьев и султанов.
Покойника немногим было жаль,
Хотя гремело много барабанов,
Но адскою казалось чепухой
Зарыть так много золота с трухой!
XI
Итак: да станет прахом это тело,
Землей, водой и воздухом опять —
Свершить сей путь оно б скорей успело.
Не будь порядка трупы умащать:
Бальзамы, примененные умело,
Ему мешают мирно догнивать,
По существу же эти ухищренья
Лишь удлиняют мерзость разложенья.
XII
Он умер. С ним покончил этот свет.
Осталась только надпись на гробнице
Да завещанье, но юриста нет,
Который спорить дерзостно решится
С наследником: он папенькин портрет
И лишь одним не может похвалиться
С почившим патриархом наравне:
Любовью к злой, уродливой жене.
XIII
«Господь, храни нам короля!» Признаюсь,
Он очень бережлив, храня таких.
А впрочем, я сказать не собираюсь,
Что лучше преисподняя для них.
Пожалуй, я один еще пытаюсь
Исправить зло для мертвых и живых:
Мне хочется, презрев чертей ругательства,
Умерить адское законодательство.
XIV
Я знаю — это ересь и порок,
Я знаю — я достоин отлученья,
Я знаю катехизис, знаю прок
Доктрине христианского ученья;
Старательно я вызубрил урок:
«Одна лишь наша церковь — путь к спасенью,[22]
А сотнями церквей и синагог
Чертовски неудачно выбран бог!»
XV
О боже! Всех ты можешь защитить —
Спаси мою беспомощную душу!
Ее ведь черту легче залучить,
Чем лесой рыбку вытащить на сушу
Иль мяснику за час преобразить
Ягненка в освежеванную тушу,
А, впрочем, обречен любой из нас
Кому-то пищей стать в урочный час!
XVI
Апостол Петр дремал у райских врат…
Вдруг странный шум прервал его дремоту:
Поток огня, свистящий вихрь и град —
Ну, словом, рев великого чего-то.
Тут не святой ударил бы в набат,
Но наш апостол, подавив зевоту,
Привстал и только молвил, оглядясь:
«Поди, опять звезда разорвалась!»
XVII
Но херувим его похлопал дланью,
Вздохнул апостол, потирая нос.
«Святый привратник! — молвил дух. — Воспряни!»
И помахал крылом. Оно зажглось,
Как хвост павлина, как зари сиянье.
Апостолу вздремнуть не удалось.
«Ну! — молвил он. — В чем дело, непонятно?!
Не Сатану ли к нам несет обратно?»
XVIII
«Георг скончался Третий!» — дух изрек.
«Георг? Я что-то плохо разумею…
А кто Георг? что Третье? невдомек!»
«Король английский, говоря точнее…»
«А целой ли он голову сберег,
А то один тут был с обрубком шеи,[23]
И никогда б не быть ему в раю,
Не тычь он всем нам голову свою!
XIX
Он, помнится, король французский был
И для башки, которая короны
Не удержала, дерзостно просил
Венца блаженных у господня трона!
Да я бы сам такую отрубил,
Как уши я рубал во время оно!
Но, не имея доброго меча,
Ключом я саданул его сплеча.
XX
И тут он поднял безголовый вой, —
Святые все сбежались, пожалели!
Теперь он с этой самой головой
И в мученики выйдет, в самом деле!
Запанибрата с Павлом, точно свой
Воссел он, где достойные воссели!
Проныра Павел! Впрочем, что он нам?!
Мы цену знаем всем его чинам!
XXI
Не так бы это дело обстояло,
Будь голова у короля цела,
Святых, понятно, жалость обуяла,
Она-то вот ему и помогла:
Ведь милость божья заново спаяла
Башку его и тело! Ох, дела!
Зачем-то исправляем мы от века
Все мудрое в деяньях человека!»
XXII
«Святой! — заметил ангел. — Брось ворчать!
Король пока при голове остался,
Куда и как ее употреблять
Он толком никогда не разбирался.
В руках, умевших нити направлять,
Марионеткой праздной он болтался[24]
И будет здесь, как прочие, судим,
А наше дело — молча поглядим!»
XXIII
Тем временем крылатый караван
Пространство рассекал с великой силой,
Как лебедь волны рек полдневных стран.
Ну, скажем, Ганга, Инда или Нила,
А то и Темзы. Страхом обуян,
Летел среди крылатых старец хилый,
У райских врат, полет окончив свой,
На облако присел он чуть живой.
XXIV
Меж тем иной какой-то Дух могучий
Над светлым войском расправлял смелей
Свои крыла, как грозовые тучи
Над щепами разбитых кораблей.
Он был как вихрь, метнувшийся над кручен,
И помыслы, один другого злей
Отметили чело его немое,
И взор его пространство полнил тьмою.
XXV
Он так непримиримо поглядел
На вход навеки для него закрытый,
Что Петр и тот порядком оробел:
Он был старик угрюмый и сердитый,
А тут от страха даже пропотел,
Не зная, у кого искать защиты.
(Но, впрочем, пот сей был святой елей
Или иной состав — еще светлей!)
XXVI
И ангелы тревожным роем сбились,
Как птички, чуя коршуна: у них
Все перышки дрожали и светились,
Как Орион на небесах ночных.
Хотя они достойно обходились
С Георгом, но старик совсем притих:
Быть может, даже позабыл он с горя,
Что ангелы всегда и всюду — тори!
XXVII
Все на мгновенье замерло. Но вот
Врата сверкнули вдруг и распахнулись.
Лучи с недосягаемых высот
Планеты нашей крохотной коснулись,
Как пламя заливая небосвод,
И северным сияньем изогнулись,
Тем самым, что во льдах полярных стран
Увидел Пэрри[25] — храбрый капитан!
XXVIII
И по небу разлился, полыхая,
Прекрасный и могучий райский свет,
Как знамя славы, радостно сверкая
Величьем торжествующих побед.
(Сравненьями я тему обедняю,
Зане сему земных подобий нет:
Не всем дано провидеть столь пространно,
Как Саути Боб иль Сауткот