"Вы не думаете, что это спираль?" - спросил Герберт.
«Нет, - сказала Розалинда. «Форма« А », конечно, не спираль. Я доказал это еще летом ».
Она протянула Герберту карточку размером три на шесть с нарисованной от руки черной рамкой; это было наполовину приглашение, наполовину уведомление о смерти. Он прочитал это.
"Это ты написал?" - спросил Герберт.
"Да."
Герберт вспомнил спор в лаборатории и враждебность у могилы.
- А доктору Уилкинсу это не показалось забавным?
«Он мог бы это сделать, если бы это не исходило от меня».
"Это плохо?"
«Как вы думаете, почему у меня дома эти машины? Иногда я нахожу Мориса настолько невыносимым, что буквально не могу находиться в его компании, поэтому мне приходится возвращаться сюда, чтобы работать. Я уезжаю в Биркбек в марте почти исключительно для того, чтобы сбежать от него. Мы ссоримся по ... ну, почти обо всем, если хочешь знать.
«Включая вопрос о том, является ли ДНК спиралью или нет?»
«Особенно это. Он с некоторой неохотой согласился с тем, что форма «A» была антиспиральной, но он абсолютно непреклонен, что форма «B» отличается ».
«И Стенснесс разделял его взгляды?»
Розалинда вздохнула. Когда она заговорила, Герберт услышал в ее голосе малейшее прерывание. «Я думал, что Макс согласен со мной». Она махнула рукой в сторону карты коронации. «Очевидно, нет».
Герберт предполагал, что наука, помимо мужской прерогативы, также осуществляется в вакууме людьми, чей блестящий ум не допускает никаких сомнений, ошибок или человеческих слабостей, и что прогресс, следовательно, является линейным и неумолимым.
Теперь он увидел, что все было наоборот. За непонятной терминологией ученые были в основном такими же, как и все остальное человечество. Они спорили, они любили и ненавидели, они были податливыми и упрямыми, и их недостатки и глупости влияли на их работу так же, как недостатки и безрассудства мирян - на их работу.
И именно такие споры побудили Макса Стенснесса увидеть или подумать, что он видел на рентгеновском снимке что-то, чего его коллега Розалинда Франклин не видела, не хотела или не могла видеть.
«Как вы думаете, почему Макс был неправ?» он спросил.
«Дело не в том, что я думаю, что он был неправ; более того, его выводы были крайне преждевременными. Он сделал слишком много выводов из имеющихся данных. Послушайте, какие слова он использовал: «указывает», «демонстрирует», «возникает». Но доказательства, которые он цитирует, ничего подобного не делают ».
Розалинда поднесла зрителя к глазу и снова посмотрела на микроточку. «Например, я вижу здесь двойную ориентацию, которая опровергает его предположение о радиальной симметрии. Отражение более интенсивное в левом квадранте, чем в правом. То есть асимметрично, а спираль симметрична; следовательно, это не может быть спиралью ».
«Как двое из вас могут видеть такие разные вещи на одной картинке?»
«Мы все видим то, что хотим видеть, не так ли? Послушайте, я сделал почти сотню этих фотографий; некоторые были ужасными, некоторые - нормальными, некоторые - довольно хорошими. Это фото 51 - чуть ли не лучшее из всех, но все же не идеальное. Если бы он был идеальным, ответ был бы ясен, и мы бы не спорили по этому поводу. Это похоже на фотографию, которая заставляет вас выглядеть красивее, чем вы есть на самом деле, потому что по счастливой случайности она уловила ваши черты лица, расположенные более привлекательно, чем обычно. Это может показать вам все в лучшем виде, но это не показывает, что вам нужно ".
Герберт кивнул; он слишком хорошо знал это чувство.
Розалинда продолжила. «Может быть, оборудование немного неисправно, может, я немного ошибся в угле обзора. Может быть. Да, это мелочи, но здесь мы имеем дело с молекулами, поэтому даже мелочь может исказить ваши результаты. Каждый ученый знает свое положение, потому что все мы были там. Иногда есть несколько наблюдений, требующих вашего внимания, все очевидно противоречивые или несогласные, и вы не знаете, какие из них являются жизненно важными подсказками, а какие - неактуальными.
Виды перевода
Перевод текстов
Исходный текст
украинская логика: У нас проблемы с энергетикой.. Мы все сделали, что бы их не было: Русских врагами назвали, себя высшей расой назначили, Донбасс разбомбили и продолжаем расстреливать, Крым заблокировали, ЛЭП взорвали, самолетам летать запретили... Но проблемы все еще есть! Что нам еще нужно сделать, что бы стало лучше?
4236 / 5000
Результаты перевода
«Я хочу сказать, что мне нужно провести больше экспериментов, прежде чем я смогу быть уверенным, так или иначе. Каждый успешный эксперимент приближает вас к истине не только в том, что он доказывает, но и в том, что он опровергает, и в том, что исключает возможности. Это единственный способ делать что-то ".
"Но другие так не думают?"
«Нет. Некоторые из них думают, что я слишком ... замкнутый.
«Кто это думает?»
«Ватсон и Крик в Кембридже. Они думают, что мне нужен соавтор, кто-то, кто сломает мой образ мышления. Они спорят обо всем, доводя свое сотрудничество и дружбу до предела, но оправдывают это тем, что заставляют друг друга думать ».
"А также?"
«Посмотрите, что они обнаружили. Ничего. Они строят модели из стержней, металлических пластин, проволоки и пластмассовых шариков - все это по-детски, в духе Тинкертой, - затем они их проверяют, пытаясь привести факты в соответствие с теорией. Наука - это не игра. Я тщательно настраиваю свои эксперименты, и только когда я доволен, что результаты верны, я двигаюсь вперед ».
«И они думают, что вы тратите время на эксперименты?»
«Я не тащусь. Требуются воображение и интеллект, чтобы знать, какие эксперименты проводить, чтобы подготовить образцы и наблюдать за результатами… - Она замолчала и засмеялась над собой, так быстро впадая в насмешку. «Но да, вы правы, они так думают. На днях Крик сказал мне, что Нельсон выиграл битву при Копенгагене, прикрыв подзорную трубу слепым глазом, поэтому он не увидел приказа прекратить бой. Он считает, что ученым следует придерживаться того же принципа: пусть экспериментальные доказательства останутся неизменными, а наш разум блуждает ».
Что-то, что сказала Розалинда, потрясло Герберта, но он не мог понять, что именно. Он пытался поймать его на несколько мгновений, но безуспешно; такие ответы приходили только тогда, когда их меньше всего ожидали.
* * *
Было два часа ночи, а Розалинда еще не обедала. Она спросила, хотели бы Герберт и Ханна поесть с ней?
Герберт позвонил Тайсу, кажется, уже в сотый раз за день, чувствуя себя настойчивым поклонником. О де Вер Грине по-прежнему нет ни слова, и Герберту не следует задерживать дыхание. Туман периодически создавал хаос, поэтому даже самые простые задачи занимали гораздо больше времени, чем обычно.
В таком случае, подумал Герберт, он мог бы поесть сейчас; не в последнюю очередь потому, что, если и когда они найдут де Вер Грина, допрос может затянуться часами, и в таком случае кто знает, когда он будет в следующий раз поесть?
Розалинда была превосходным поваром, что, по мнению Герберта, неудивительно, поскольку во многих отношениях кулинария была разделом химии. Как и Ханна, Розалинда использовала ингредиенты, которые казались экзотическими в унылой старой Англии: оливковое масло, чеснок, пармезан и базилик. Они с Ханной воодушевленно обсуждали, как лучше всего приготовить голубя, кролика и артишоки. Они поменялись местами с методами и ярлыками. Ханна сказала, что способ проверить готовность камамбера - это приложить один палец к сыру, а другим - к закрытому веку; если консистенция совпала, сыр был готов.
- Молодой картофель, приготовленный без воды, был вкуснее, - ответила Розалинда. Положите их в сливочное масло на толстую сковороду, накройте крышкой и дайте им приготовиться в собственном соку. Она призналась, что добавляла чеснок во все, особенно в ростбиф для своего отца, который всегда утверждал, что ненавидит чеснок и никогда не замечал его в своей собственной еде.
Ханна рассмеялась.
Когда они наконец вздохнули, Герберт заметил, что в квартире преобладают фотографии Парижа. На мгновение глаза Розалинды затуманились, словно при воспоминании о потерянной любви.
«О, Пэрис», - сказала она, и ее земная практичность улетучилась. «Я мог бы остаться в Париже навсегда. Я должен был остаться там навсегда. Лондон - мужской город, место свернутых зонтов, котелков и джентльменов с их дубинками и портных. Пэрис - женщина. Не терпит тупых пустых лиц и детского самодовольства. Почему я вообще вернулся? Менять берега Сены на подвал на Стрэнде с каждым днем кажется все более безумным.
«Безумие». Герберт рассмеялся. «В Сене».
«Непреднамеренно, уверяю вас», - сказала она и перешла к следующему предложению, прежде чем Герберт почувствовал себя слишком глупо. «Париж был идеальным для меня. Французы любят интеллектуалов и женщин; английский может
ни с чем. Когда я спорил с моими коллегами там, они не растерялись, потому что они так поступают. Здесь я едва могу открыть рот, чтобы меня не кричали. Я всегда получаю удовольствие от компании французов. Уровень разговора намного превосходит любой английский сбор, на котором я когда-либо был. Французы намного сообразительнее и живее.
Герберт был прав и неправ. В Париже была потерянная любовь, но это был сам город; нет ничего более прозаичного и телесного, как мужчина.
После обеда Розалинда сварила кофе в лабораторной колбе и подала его в чашках для выпаривания - одно из многих наследий, как она объяснила, своего пребывания в Париже.
Они с Ханной начали обсуждать вещи: их взаимное недоверие к материализму и процветанию Америки; что значит быть евреем; достоинства сионизма. Ханна была настроена произраильски, Розалинда была настроена скептически.
«Если ты так сильно себя чувствуешь, почему бы тебе не пойти и не пожить там?» - сказала Розалинда еще раз резко, еще раз без малейшего раздражения.