Силлитоэ слушал, кивнул, послушал еще немного, пока Герберт рассказывал ему, что произошло. Он ни разу не сомневался в словах Герберта.
Когда Герберт закончил, Силлитоэ позвонил министру внутренних дел сэру Дэвиду Максвеллу Файфу, немедленно назначил встречу с ним и американским послом Уолтером Гиффордом и отвел трех полицейских в Уайтхолл, чтобы Герберт мог повторить свой рассказ.
Герберт ожидал неприятностей. Максвелл Файф был частью традиционного правого крыла Консервативной партии; Гиффорд был личным другом Эйзенхауэра. Вряд ли это были те двое, у кого Герберт хотел бы выманивать особое обращение.
Как бы то ни было, ему не о чем беспокоиться.
В тот момент, когда он сказал, что Папворт убил по крайней мере одного британского гражданина, он привлек внимание Максвелла Файфа.
Когда он указал, что Папворт предал Соединенные Штаты почти десять лет, Гиффорд также попал в эту линию.
Вы понимаете, сказал Гиффорд, что человека, который сделал то, что сделал Папворт, можно было считать американцем только в силу его паспорта, а не нравов. Такое поведение было диаметрально противоположным тому, чего Америка хотела от своих граждан и ожидала от них. Было много миллионов хороших, солидных, честных, богобоязненных американцев, которым было бы противно то, что сделал Папворт; их не следует мазать одной и той же кистью, как одного человека в одном департаменте американского правительства.
Герберт сказал, что не может с этим согласиться. И он имел это в виду.
В этих обстоятельствах Максвелл Файф и Гиффорд согласились на временный отказ от дипломатической неприкосновенности Папворта до завершения расследования, что позволило Герберту продолжить свой допрос без того, чтобы Министерству внутренних дел пришлось пройти через тупик, объявив Папворта персоной нон грата, а Госдепартамент поднял семь шайб. трансатлантической вони. Как только Герберт закончит, к нам приедут следователи агентства.
Другими словами, частное, полу-неофициальное и в высшей степени разумное решение того, что в противном случае могло бы стать сложной проблемой.
Герберт вернулся на станцию «Городок» с приказом на почтовой бумаге из министерства внутренних дел и хлопнул ее по столу перед Папвортом.
«Я должен быть впечатлен?» - спросил Папуорт.
"Я уполномочен рассмотреть возможность заключения какой-то сделки, если вы будете сотрудничать".
"Это не то, что там написано".
"Они вряд ли собираются изложить это в письменной форме, не так ли?"
Папворт молчал.
Возможно, сказал Герберт, он даст понять, что Папворт все это время был полностью осведомлен о настоящей личности Менгеле.
Папворт сказал, что это неправда, и Герберт знал это.
Да, Герберт знал; но кто бы сказал иначе? Его мать? Ханна? После того, как Папворт отошел в сторону и позволил Менгеле сделать с ними то, что он сделал? Ни за что.
Герберт покинул Папуорт и пошел к Казанцеву.
У Казанцева не было дипломатической защиты, но он ничего не говорил. Он сделал свою работу, ни больше, ни меньше.
Герберт знал, что обоих мужчин будет сложно сломать, потому что шпионы всегда были. Если бы человека обучили допросу, он бы также научился сопротивляться этому.
Герберт чувствовал, что Папворт сбросит быстрее Казанцева.
С гражданскими лицами Герберт задавал бы вопросы, казалось бы, наугад, чтобы дезориентировать субъекта, запутать его в ожидании, что в конце концов он забудет то, что сказал.
о том или ином, потому что он должен был что-то лгать, а ложь всегда было труднее запомнить, чем правду.
Но на Папворта это не сработает, по крайней мере, в краткосрочной перспективе. Следовательно, Герберту нужно было каким-то образом убедить Папворта, что его лучшая тактика - помочь.
Он вернулся к Папворту.
«Казанцев заставляет обычную канарейку казаться глухой», - сказал он.
«Сделай мне одолжение. Это самый старый трюк в книге ".
«За исключением тех случаев, когда это не уловка».
Герберт положил еще один лист бумаги; выдержка из статутных книг, которые посол передал ему, в частности, раздел 2 Закона США о шпионаже 50 Кодекса США 32, который запрещает передачу или попытку передачи иностранному правительству чего-либо, относящегося к национальной обороне.
Преступление каралось смертной казнью. Герберт услужливо обвел этот кусок красным.
«Что за сделка?» - долго спросил Папуорт.
«Это зависит от того, что вы мне скажете».
Папворт подумал еще об этом.
Как и Герберт, он знал, что теперь, когда их осталось только двое, обстоятельства складывались так же благоприятно, как и предполагалось. Чем больше людей будет привлечено, особенно с американской стороны, тем меньше будет свободы действий Папворта.
«Хорошо, - сказал он.
Папворт и Казанцев начали работу над планом дезертирства в тот момент, когда была одобрена виза Полинга для участия в конференции.
Однако, если бы в программной речи Полинга была правильно идентифицирована структура ДНК, информация была бы открыта, и все их преимущества были бы потеряны.
Таким образом, накануне конференции Папуорт добавил в еду Полинга небольшое количество рвотного средства на основе сурьмы (которое можно бесплатно получить у фармацевтов). Этого было недостаточно, чтобы убить его или даже нанести ему длительный урон; этого достаточно, чтобы имитировать симптомы желудочной лихорадки, такие как рвота и диарея, что сделало его настолько нездоровым, что его программную речь пришлось отменить.
Как бы то ни было, Папворту не нужно было беспокоиться. Он прочитал эту речь во время одного из более продолжительных бдений Полинга в ванной, и даже человек, который был больше напуган, чем химик, мог видеть изъян в аргументе Полинга.
Полинг выбрал три спирали на основе плотности - две цепи просто оставляли слишком много места незаполненным - и получил сахарно-фосфатные скелеты, образующие плотное центральное ядро. Но фосфатные группы не ионизировались; каждая группа содержала атом водорода и, следовательно, не имела чистого заряда. Фактически, структура, которую предлагал Полинг, вовсе не была кислотой. Он выбил А из ДНК.
Это была ошибка, которую должен был понять даже аспирант, не говоря уже о таком гении, как Полинг. Это просто пошло на пользу, у всех были свои выходные.
Затем Стенснесс сделал свое предложение, и Папворт пошел к статуе Питера Пэна. Он взял Фишера - именно так он думал о нем тогда, поэтому лучше всего называть его так, если Герберт не возражает, - вместе с ним, чтобы проверить достоверность любой информации, которую мог бы сообщить Стенснесс.
Конечно, Казанцев сообщил Папворту время своего собственного назначения и вместе - конечно, без ведома Фишера; Он из всех людей был бы в ужасе, узнав об истинных склонностях Папворта - они разработали поспешный план.
Казанцев потребовал увидеть, что есть у Стенснесса, прежде чем совершать какие-либо сделки.
Стенснесс отказался.
Казанцев и Стенснесс спорили.
Казанцев умчался, отчасти ради Папворта, у которого была следующая встреча. Они считали, что если Папуорт будет вести себя разумно, то Стенснесс, возможно, потрясенный агрессией Казанцева, окажется более сговорчивым.
Но когда прибыли Папворт и Фишер, Папворт увидел, что эта тактика дала обратный эффект. Позиция Казанцева не только не поколебала Стенснесса, но и придала ему смелости. Он был так же непримирим с Папвортом, как и с Казанцевым.
Папворт чувствовал, что ситуация ускользает от него.
Он и Стенснесс боролись. Фишер присоединился, каким-то образом сумев потерять свое кольцо в процессе - они вернулись к этому через мгновение - а затем, между ними, Папворт и Фишер затащили Стенснесса к воде и прижали его голову, чтобы попытаться и заставить его подчиниться.
Но вода была очень холодной, рефлекс вздоха Стенснесса был очень сильным, и Папворт и Фишер перестарались.
Затем их прервал прибытие кого-то еще.
Де Вер Грин? - сказал Герберт.
Должно быть, согласился Папуорт, но тогда они не знали об этом. Итак, они это сделали.
Герберт понял, что Папворт и Менгеле не знали, что Стенснесс все еще жив, хотя и без сознания. Первая интуиция Герберта, когда Ханна нашла пальто, была на высоте: Макс, должно быть, пришел в себя и вырвался на свободу, но, смертельно ослабев, снова рухнул, и на этот раз он утонул.
Но де Вер Грин уже был у статуи; так что он, должно быть, выждал некоторое время в тумане, прежде чем понял, что означают брызги, и к тому времени было уже слишком поздно.
«Если бы он был быстрее, - подумал Герберт, - де Вер Грин смог бы спасти свою возлюбленную, а значит, и себя самого, и ничего из этого никогда бы не случилось».
Два убийства; и не могло быть, должно было быть.
Слишком поздно по всем пунктам.
Папворт продолжил. Обвинение Де Вер Грина в церкви в воскресенье утром потрясло его, потому что, конечно, это было правдой. Папворт отверг обвинение, приняв то, что даже Герберт должен был признать, было сообразительным, но он также знал, что это преимущество было в лучшем случае временным; и тем более в воскресенье днем, когда он увидел расшифровку операции «Скрепка».
Итак, Папворт пошел к де Веру Грину, приставил нож к горлу - он знал де Вер Грина достаточно давно, чтобы знать, что не может выносить вида крови, как сам Герберт видел, когда ушел из Пятерки - вынужден он написал предсмертную записку, затем обработал его хлороформом, открыл газовый кран и ушел, зная, что де Вер Грин будет мертв задолго до того, как действие анестетика пройдет.
Конечно, Папворт знал, что на вскрытии будет обнаружен хлороформ, но к тому времени, когда кто-нибудь соберет все части и сложит их вместе, он будет на полпути к Москве, потому что туман должен был очистились к тому времени.
Когда Герберт заметил кольцевой знак Менгеле, Папворт оставил его, чтобы продолжить допрос Менгеле в Уиллер, а сам вернулся в посольство, снял свое кольцо и положил его рядом с ванной.