Видимый и невидимый мир в киноискусстве — страница 39 из 46

Чжан Имоу преподносит фигуру владыки Цинь иначе, а следовательно, иначе трактует и трагедию власти. Его Император – посланец небес, который из двух зол выбирает меньшее: объединив Китай, он кладет предел бесконечным распрям. Перед нами два подхода не только к политике Цинь Шихуанди, но и к самим основам человеческого бытия.

Свои апологеты имеются у сторонников обоих подходов. Иначе проблема не стояла бы так остро ни в III веке до н. э., ни сейчас. То, что ее поднимают китайские кинематографисты, причем режиссеры первой величины, в высшей степени символично. Китай в числе первых столкнулся с идеями прогресса, который выразился в унификации всех сторон жизни. Введение Первым Императором Цинь единой ширины оси для телег поспособствовало принудительному единомыслию не в меньшей мере, чем сожжение книг и уничтожение сословия мудрецов. Не лишним будет напомнить, что идеи прогресса сыграли поистине роковую роль в истории ХХ века.

Фильм Чжана Имоу «Герой» можно разделить на две части. Действие первой разыгрывается в воображении Убийцы и Императора. Именно так мы могли бы назвать персонажей истории, знакомой нам по картине Чэня Кайгэ «Император и убийца». Действие второй части фильма «Герой» разворачивается в действительности. Мы не можем согласиться с кинокритиком А. Артюх, которая провела параллель между интригой «Расёмона» Куросавы и «Героем» Имоу[159]. Имоу ограничивается лишь намеком на философию картины «Расёмон», в которой равноправны все версии развернувшегося в лесной чаще события. Причем ни одна из них не претендует на истинность или претендуют все. Заимствовать концепцию Куросавы целиком он бы не стал.

Итак, в первой части «Героя» поэтизируется воображаемая реальность, те версии событий, которые окажутся предумышленно, а затем и невольно искаженными. Цвет одежд воображаемой реальности красный и голубой. Во второй части тем же поэтическим языком повествуется о действительных событиях. Цвет их одеяния белый. К действительным событиям относятся и воспоминания. Чтобы не путать их с настоящим временем экранной истории, режиссер вводит новый цвет. Воспоминания мы узнаём по струению зеленого шелка.

В фильме Чжана Имоу существует примечательный парадокс, который позволяет нам постичь замысел режиссера: события воображаемой реальности ограничиваются пределами умопостигаемой области, а значит, – и рубежами видимого мира. Воображение как будто бы «не дотягивается» до высших смыслов бытия, хотя и из кожи вон лезет. Действительность же как таковая, без прикрас воображения персонажей, оказывается сопредельна с областью непостижимого и творится за рубежом видимого мира. Она прочно связана с незримым миром, а именно со смыслом жизни всех героев фильма.

Владыка Цинь (Чэнь Даомин) собирается завоевать все земли Китая. Благодаря политическим и военным реформам циньскому правителю удастся осуществить свой грандиозный замысел. Неудивительно, что на жизнь будущего императора покушаются. Среди заговорщиков мастер Безымянный, убедительно сыгранный Джетом Ли. Благодаря хитроумному плану, который мастер разрабатывает вместе со своими соратниками-меченосцами Небом (Донни Йен), Сломанным Мечом (Тони Люн Чу Вай) и Летящим Снегом (Мэгги Чун), ему удается, по меркам простого смертного, почти вплотную приблизиться к будущему императору. Их разделяют десять шагов. Безымянный в совершенстве владеет мечом, но для того чтобы убить узурпатора, ему придется воспользоваться не своим оружием, а мечом своего заклятого врага. Прозорливому правителю удается раскрыть заговор, но уже слишком поздно: стража находится на расстоянии ста шагов от трона. Однако Император не теряет самообладания. Он спрашивает Убийцу о его происхождении, ведь подданный Цинь не смог бы решиться на такое. Мастер Безымянный отвечает, что он житель царства Чжао.

Чтобы стало понятно, какие чувства питает житель Чжао к императору, обратимся к истории. После битвы при Чанпине, которая состоялось в 260 г. до н. э. между войском Цинь и Чжао, циньский полководец Бай Ци, нарушив свое обещание сохранить пленным жизнь, закопал в землю живьем 400 000 чжаоских воинов. В картине Чэня Кайгэ «Император и убийца» будущий Цинь Шихуанди лично отдает приказ подвергнуть подобной казни всех выживших после осады Ханьданя детей.

Вернемся в императорские покои. Правитель царства Цинь понимает, что он обречен, однако мастер Безымянный медлит. Дело в том, что в рядах тираноборцев возник раскол. Каллиграф и ратник Сломанный Меч призывал Безымянного отказаться от плана мести, так как он признал за правителем Цинь право объединить под одним небом всех жителей Срединной страны. Таким образом, Убийца предстал перед Императором, раздираемый сомнениями. Он решает – казнить узурпатора или исполнить волю Сломанного Меча: покориться силе, которая, быть может, и вправду имеет небесное происхождение.

Фильм «Герой» делится не только на две части, первая из которых разыгрывается в воображении, а вторая разворачивается в действительности. Он состоит из трех новелл. Каждой новелле соответствует свое колористическое решение.

Поистине удивительно, что цветовой символизм китайского режиссера Чжана Имоу и русского поэта Марины Цветаевой находятся в перекличке.

Красные тона первой новеллы рифмуются с областью чувственности. Цветаева уподобила степень силы подобной любви алому огню. Коварно заколов своего возлюбленного по имени Сломанный Меч, Летящий Снег явила не только всю силу своих чувств, но и обнаружила всю их слабость. Ее приступ ревности ничем не отличается от бесчувственного соития Сломанного Меча с ученицей Луной. Император не верит Безымянному, который рассказывает о том, как он одного за другим уничтожил всех заговорщиков. Рассказ его лишь выдумка, которая позволит Убийце приблизиться к владыке Цинь. Заклятые враги Императора, которых он уважает, не могли поддаться столь низменным страстям.

В этой же новелле Безымянный вручает правителю иероглиф, начертанный на красном полотнище. Обозначает иероглиф слово «меч». Подобно трофею, полотнище с каллиграфически безупречным изображением висит за спиной Императора.

Голубые тона второй новеллы рифмуются со сверхъестественной прозорливостью владыки Цинь. Ему помогают демоны или предки, предупреждая о заговоре языками пламени. Цветаевский огнь-синь имеет прямое отношение к властолюбию правителя. Будущий император излагает мастеру Безымянному свою версию случившегося. Он уверен, что трое заговорщиков пожертвовали своими жизнями, чтобы четвертый, который якобы расправился с ними, оказался в десяти шагах от цели. Убийца вынужден признать правоту Императора, однако все же кое-чего тот не знает.

И, наконец, белый цвет третьей новеллы рифмуется с подлинными, глубоко скрытыми от самих себя желаниями и мастера Безымянного, и правителя, и Сломанного Меча и Летящего Снега, и Луны. И в основе всех этих таких разных желаний лежит жертвенный порыв. Таков один из ликов белого огня. Огнь-бел – то, что Цветаева сопрягла с Богом.

В последний миг Безымянному открывается, что его миссия состоит в том, чтобы нести мир, а не смерть.

Будущий император, созерцая иероглиф «меч», проникает в незримый мир высших сфер бытия, где царит гармония между всеми живыми существами. Отныне он должен быть справедливым и милосердным, насколько может быть справедливым и милосердным Первый Император Цинь. Чжан Имоу, безусловно, исказил историческую правду. Он создал собирательный образ идеального владыки, придерживающегося не идеологии легизма как орудия абсолютной власти, а этики Конфуция.

О легизме, вирус которого невероятно живуч, хорошо сказано в повести братьев Стругацких «Трудно быть богом». Идеолог арканарского легизма отец Кин разъясняет дону Румате: «Установления просты, и их всего три: слепая вера в непогрешимость законов, беспрекословное оным повиновение, а также неусыпное наблюдение каждого за всеми!»[160].

Облачившись в белые одежды, Сломанный Меч отказывается от плана покушения на императора и отговаривает мастера Безымянного.

Луна, выказывая преданность своему наставнику Сломанному Мечу и в знак согласия с ним, пытается лишить себя жизни, но эту жертву Безымянный не разрешает ей принести.

Отказавшись от всякого насилия, Сломанный Меч позволяет себя заколоть разъяренной отступничеством любовнице, Летящему Снегу. Рыдая, она повторяет свой вопрос: «Почему ты себя не защитил?». В финале картины Летящий Снег, прильнув к возлюбленному, пронзает себя тем же мечом. Актерский дуэт Тони Люна и Мэгги Чун, покоривший зрителя в «Любовном настроении» (2000) Вонга Карвая, наполнил картину Чжана Имоу особым лиризмом.

Проведем параллель между меченосцем Безымянным и римским легионером Себастьяном. Оба они воины, и оба предпочли ратному подвигу духовное преображение. Тайно исповедующий христианство Себастьян был начальником преторианской гвардии при императорах Диоклетиане и Максимиане. Он вынужден был открыться, после чего Диоклетиан отдал приказ казнить его. Себастьяна отвели за город, связали и пронзили стрелами. Той же самой казни владыка Цинь подверг и мастера Безымянного.

Одна из черт иконографии святого Себастьяна, к образу которого европейское искусство обращалось не раз, спокойное и безмятежное выражение лица мученика. То же спокойствие, в котором присутствует твердость, исходит от героя Чжана Имоу в преддверии смерти.

Когда мы смотрим на пронзенное стрелами тело христианского святого, мы словно бы вкладываем перст в рану, как это сделал Фома, желая убедиться в том, что имеет дело с плотью Иисуса, а не с бестелесным духом. В этом резком разделении на плоть и дух и состоит средиземноморская метафизическая доктрина, восходящая к учению Платона об идеальных архетипах. Апостол Павел говорит о «духовном теле» воскресшего Иисуса, но оно трактуется как некое текучее состояние не то духа, не то плоти, что раздражает рассудок своей неопределенностью, а точнее – невозможностью облечь в бесспорные слова и довести до безусловности факта опыт глубокого сердца.