елал уже там кого-то а братва с яво работы носют ему колбасу копченую венгерские ватрушки и черешню. Я б и сама посидела за такой гужон. И по седьмому дню выходит он оттуда борзый румяный от трезвости жизни и витаминов, морда шире трамвая щетина, как у кактуса и по нулям всмысле бабок. Мне это надо. А тут ишшо вскрылося что у него хозяин квартиры без вести пропавши. Начали раскручивать это. А чего там раскручивать. Он вишь ты повадился его шмотки на себя одевать. А он то, пулковник пропащий, был в теле и в росте а наш-то имея 39 размер ног и 48 тела пялит на себя все подряд, носки гармоникой штаны по земле волокутся, спинжак до колен а голова у пулковника, видать, маленькая была, а верней сказать, что у нашего Семеныча головизна размером с пивной котел, и кепка лежит на ёй будто медаль. Я говорю что ж ты такой чучелой вырядился а он говорит мне так теплеича торговать, и шарф ишшо поверх кепки вяжет чтоб не слетала. И чо говорит ты вяжешься ко мне в плечах в самый раз. И менты сразу уловили это дело и кого-то там уже настрополили на него показывать. И что же я проведу свою старость таскаясь по зонам с водкой в пизде, от сынов к мужьям? А там и сама по второй ходке загремлю? Не надо мне это. Я картошку сажать буду. Вань а может я и дождусь его ты помни дядю Борю, как вы с ым песни пели. Он тебе и конфеточек и вафелек бывало всегда сворует, хоть ис какого похмелья. А я уж тырить стара стала, боязно чего-то схватют думаю раскрутют а бабы теперь на зонах все по мокряку, злые как собаки, говорила мне Филипиха она как освободилась в мае — с постели уже не встает слепая кровью ссытся, еле говорит башку ей там проломили ломом. А кто мне такую инвалидность оплотит? Бог с тобою Ванюша доколе свидимся пришли, ради бога десять рублей, тырни у кого побогаче там а малых не обижай.
Вот и все досвидания.
P. S. Спасаться от тропического гриппа я тебе советую так. Выдь во двор в куфайке, возьми пару бревешек потяжельше, распилуй их да поколи. Вздуй печку, наклади туда полен, скипяти чаю цайлонского покрепше и трескай его с медком. Как натрескаешься — опять беги на двор в куфайке и коли дрова. И так до трех разов. А если кто пристанеть с литовского посольства, мол, что этто вы тутт дэлаэттэ, пошли его по нашему русскому обычаю в баню, али двинь колуном по яйцам и скажи, что мол the climate of our country is famous for its contrast temperatures.
С тем и досвиданьица.
Матерь твоя
Заходите в наш ресторан!
Рестораны «Русский зал» в гостинице «Россия» и «Русский трактир» на Арбате, неподалеку от дома «Мзиури», сходны в двух моментах: в уюте и расположении.
В восточном корпусе «России» прямо от стеклянных дверей главного входа идет вниз мраморная лесенка. Там прячутся проститутки. «Русский зал» — одна из наиболее удачных стилизаций русского быта. В глубине — кухня, не очень замаскированная и очень вонючая, две стены дают представление о русских печах, третья стена — прозрачно-стеклянная, а за ней, в зеленом сумраке бассейна, плавают посетители ресторана, которые не смогли расплатиться за ужин. Официанты мужского пола (в просторечии — пупсики) одеты в косоворотки, строгие европейские брюки и штиблеты, по-русски неплохо упитаны. Об официантках сказать этого нельзя: стройные талии, безупречные ножки, белые шелковые блузки, узкие юбки, чуть открывающие колени. Отчасти европеизация последних понятна: в складках сарафана можно запутаться и брякнуться с подносом на пол, окатив клиента борщом с галушками за двадцать две с половиной тысячи рублей*, (*ПРИМ. Цены приведены в масштабе до 1998 года, т. е. до деноминации) пельменями в соусе из пряностей за тридцать три тысячи рублей, двумя десятками видов водки — от «Пшеничной» до «Абсолюта», крюшонами, десертными и сухими винами, грогом и всевозможными сортами пива. А таскать по десять часов на голове кокошник — дело каторжное, и его тоже можно уронить в блюдо с холодцом стоимостью двести восемьдесят четыре тысячи рублей.
По культуре обслуживания «Русский зал» мог бы соперничать с лучшими ресторанами Москвы, и если у вас с собой случайно окажется тугой кошелек — вы просто попадете в рай. Не случайно многие иностранные делегации, живущие в других гостиницах, приезжают питаться ежедневно именно в «Русский зал»: здесь они застрахованы от опозданий на экскурсии и деловые встречи, от грязных скатертей и несвежего кусочка масла за восемнадцать долларов, от сухих котлет с веревками и от жидкого желе, отдающего одеколоном, от матерчатых пыльных цветов, криво оплывших свечей, слепленных в одну, со шнурком от ботинка вместо фитиля и следами дактилоскопии лепившего, от ассиметричных официантов, греющих в бульоне больные пальцы и принимающих заказ со словами: «Чего, мля, надо, на?» — а на просьбу клиента подогреть ледяные куриные ноги отвечающих: «Я на кухню, на, по десять, мля, раз, на, бегать, мля, не буду, на. У меня, на, у самого, мля, ноги стынут, на». Ничего этого не будет. Если в стандартном меню вы не нашли ничего, на чем можно было бы ништячно оттянуться, смело заказывайте различные изыски — на месте или заранее, чтобы они успели засохнуть и испортиться.
Вам принесут полутораметровое блюдо, заглянув в которое вы увидите настоящее озеро: камыши из молочного желе и шоколада будут качаться взад-вперед, лебеди из фруктов посмотрят на вас черносливными глазами и лихо подмигнут, цапли из яблок будут охотиться за лягушками-киви и обязательно поймают их на столе… Поверхность озера — фруктовое желе; цветовая гамма приближена к естественной за счет натуральной болотной воды, не очень вредных пищевых красителей и фруктовых соков, выжатых из подгнивших фруктов — ананасов, винограда любого сорта и апельсинов.
Все блюда в «Русском зале» — «с огоньком». Зеленые витые свечи-ивы подпирают бронзовые русалки с чешуей и бритой пиздой. Все это придумано и воплощено шеф-поваром и всем персоналом, который, как известно, даром время не теряет, в потолок не плюет и в залупу не смотрится. Несколько раз команда метрдотеля «Русского зала» Владимира Павловича Пузикова обслуживала Ельцина с его командой, и обе стороны остались довольны. На десерт вы можете отведать мороженое с вином и фруктами, торты (простые и именные), пирожные и шоколад.
После обильной трапезы хочется развлечений. Каждый вечер, кроме понедельника, в семь часов в «Русский зал» с дикими криками влетают цыгане, просят у всех денег, стреляют и безобразничают. Перед сценой загораются искусно подсвеченные дрова. Дым валит до потолка. Звучат цыганские песни и романсы. Вы можете заказать любую песню и стриптиз для друга или любимой. Вы включаетесь в яркое и веселое действо, вы и впрямь кутите, и не ясно, то ли за окном конец XX века, то ли начало XXI, то ли середина XV, то ли первая треть VI века до н. э. Перед вами кривая цыганка с длинным носом и большим животом. Она стоит и орет: «Тушь-памада парадаю-у-у-у!» — а потом: «К нам приехал наш любимый…» и:
Выпьем за Серегу,
Серегу дорогого!
Свет еще не видывал
Дебильного такого…
И вы замираете в восторге оттого, что ваше имя не только произнесено, но и спето: теперь вас знают все.
Такой же камерный уют царит в залах «Русского трактира» на Арбате. Днем вы можете пообедать там за сорок четыре с половиной тысячи рублей (по-деловому, без горячительных напитков), а вечером загаситься за сто тысяч. Блюда также — по частному заказу или по перечню меню. Что касается зрелищ — то они для людей, сильных духом и деньгами. Пожилой, забывчивый цирковой медведь будет проделывать перед вами разные фокусы; его сменит настоящая змея, нежно обвивающая своего хозяина крупными блестящими кольцами, послушная, смотрящая в зал рациональными предпринимательскими глазами. В каждом зале есть фортепьяно, и по вечерам здесь звучат старинные русские романсы в исполнении упомянутых животных. Есть и отдельный «кабинет отдохновения» — с одним столиком, инструментом и стилизованным камином, куда вы можете пригласить музыканта, который за смешные деньги сделает с вами все, что вы захотите. Мы надеемся, что вечер, проведенный за бутылочкой сухого вина с изысканными закусками и озвученный тихой фортепьянной музыкой, не покажется вам пустым и серым.
Таллин
Я вижу мальчика, который присел перед киоском, он смотрит на раковины и морские звезды, укрепленные на черном бархате. Минуту назад я тоже приседала перед киоском и смотрела на раковины, и шуба моя долгополая побывала в луже. Я чую ветер затылком — ветер Финского залива, и кругом по городу песок зернистый и голубая глина.
Здесь рассветает в десять, но света нет, есть мгла, и черные сетчатые деревья оплетают старинную стену замка. Шляпу я сдала в камеру хранения — кепочку. Меня беспокоит несколько обстоятельств, но о них — ни слова.
О мальчик, присевший у киоска, я хочу говорить с тобой. Какая звезда нравится тебе более прочих? Или камешек? Варежки я тоже сдала в камеру хранения. Сидя среди голубой глины и черепицы, я мерзну, мне хочется зарыться в глину и мне хочется заплакать. Но зачем? Э, ты меня не понимаешь. У тебя есть сестры?
— Нэтт. Смориттэ — вэттэр.
— Я вижу. Норд-ост.
Рекламы на домах, выверенных рассудочным европейским временем. Много белой краски. Все скрупулезно-стройно и нет ярких тонов. Дворница в малиновой бархатной шапочке метет по-эстонски. Дубли гласных и согласных — небрежны.
Теперь, через час, я, очевидно, напоминаю скорбящую вдову — но это жест холода, а не скорби: черный шейный платок на мне. Разгадала глину: она зеленая с красными кирпичинами, но зеленая как-то по-синему.
Человек в куртке цвета черепицы ходит по пятам редких женщин, появляющихся в парке, ходит истово, меняя направление, и отстает, не увидев должного жеста. Все-таки меня беспокоит одно обстоятельство, но о нем — ни слова.