– Преждевременные выводы, а?
Карнаж продолжал ухмыляться. Пернилла Грип и синтетическая женщина наблюдали за мной с хищным любопытством кошек, замерших перед клеткой с птицами. Рёв зрителей усиливался.
– Мне пришлось постараться, чтобы организовать всё это, полагаясь лишь на заверения Кадмина. Люди с нетерпением ждут, когда Элиас Райкер заплатит за свои преступления, и я бы очень не хотел обмануть их ожидания. Не говорю о том, что это ударило бы по моей профессиональной чести. Но, впрочем, вы ведь шли на встречу с Кадминым, мистер Ковач, не рассчитывая остаться в живых, не так ли?
Я вспомнил тёмную, пустынную улицу Минна и безжизненное тело Ортеги, распластавшееся на мостовой. Переборов слабость, последствие шокового заряда, я усмехнулся.
– Нет, не рассчитывал.
В коридоре послышались негромкие шаги. Украдкой бросив взгляд в сторону звуков, я увидел Кадмина, одетого так же, как и я. Шаркая мягкими тапочками, он остановился рядом и склонил голову набок, словно увидел меня впервые в жизни.
Он заговорил тихим голосом:
– Как мне объяснить случившуюся смерть?
Должна ли я сказать, что каждый сам вёл расчеты и записал
Количество своих дней
На кровавых полях, скромно преуменьшив его?
Всем захочется знать,
Как выполнялись эти вычисления?
А я скажу, что их провел
В кои-то веки
Тот, кто знает цену
Прожитого дня.
Я мрачно усмехнулся.
– «Если хочешь потерпеть поражение, говори о битве до её начала».
– Но тогда Куэлл была гораздо моложе, – улыбнулся в ответ Кадмин, демонстрируя белоснежные зубы, ослепительно сверкающие на фоне смуглой кожи. – Ей не было ещё и двадцати, если верить предисловию в моём томике «Фурий».
– На Харлане двадцать лет длятся дольше. Полагаю, Куэлл знала, о чём говорила. Ну а сейчас, если не трудно, не пора ли перейти к делу?
Рёв толпы за стеклом нарастал, словно шум накатывающихся на гальку волн.
Глава тридцать шестая
На ринге гул был не таким однообразным, более неровным. Отдельные голоса прорезались сквозь общий рёв, подобно плавникам акулы в бурлящей воде, хотя без подключения нейрохимии я всё равно ничего не мог разобрать.
Лишь одному крику удалось пробиться сквозь шум. Когда я подошёл к канатам, кто-то заорал истошным голосом:
– Вспомни моего брата, долбаный ублюдок!!!
Я поднял взгляд, пытаясь разглядеть, кто испытывает такие сильные родственные чувства, но увидел лишь море лиц, искажённых в бешеной злобе. Кое-кто из зрителей вскочил на ноги, размахивая кулаками и громко топая по стальному полу трибун, отзывавшемуся гулким грохотом. Кровожадность толпы нарастала, превращаясь во что-то осязаемое, делая воздух спёртым, так что становилось трудно дышать. Я попытался вспомнить, так ли кричали мы, члены молодежных банд, когда посещали бои без правил на аренах Ньюпеста, и пришел к выводу, что, скорее всего, так. А ведь мы даже не знали борцов, увечивших друг друга ради нашего удовольствия. Эти люди, по крайней мере, испытывали какие-то чувства к крови, которой предстояло пролиться.
На противоположном конце ринга Кадмин ждал меня, скрестив руки на груди. В ярком свете сверкала гладкая сталь силового кастета, широкими кольцами покрывающего пальцы обеих рук. Это маленькое преимущество не превращало поединок в игру в одни ворота, но, по большому счету, должно было сказать свое слово. Вообще-то силовой кастет меня особенно не трогал; больше всего я беспокоился по поводу усовершенствованной системы реагирования «Господня воля», вживленной Кадмину. Чуть меньше столетия назад я, будучи солдатом Протектората, столкнулся с подобной системой на Шарии. Тогда нам пришлось несладко. Хотя и довольно старая, эта биомеханика армейского образца надёжная и прочная. По сравнению с ней нейрохимия Райкера, к тому же только что оглушённая шоковым зарядом, смотрелась совсем неважно.
Я занял место напротив Кадмина в соответствии с разметкой на полу. Толпа несколько притихла; прожекторы вспыхнули ярче, и к нам присоединился Эмси Карнаж. Переодевшийся и прихорошившийся для камер Перниллы Грип, синтетик стал похож на злобную куклу, которая приходит в ночных кошмарах запуганному ребёнку. Самый подходящий спутник для Лоскутного человека. Карнаж поднял руки, и направленные громкоговорители на стенах переоборудованного грузового корабля усилили его слова, подхваченные микрофоном у горла.
– Добро пожаловать на борт «Розы Панамы»!
Толпа встретила приветствие нестройным гулом, но его быстро сменила выжидательная тишина. Предвидевший это Карнаж медленно обернулся, по полной используя тягостное ожидание.
– Добро пожаловать на особое, эксклюзивное событие! Я приветствую вас, тех, кому предстоит стать свидетелями последнего кровавого позора Элиаса Райкера!
Зрители словно обезумели. Обведя взглядом лица, теряющиеся в полумраке, я увидел, как шелушится и отваливается тонкая кожура цивилизованности, под которой обнажается голая плоть дикой ярости.
Усиленный громкоговорителями голос Карнажа потонул в рёве толпы. Синтетик вскинул руки, призывая зрителей к тишине.
– Многие из вас помнят детектива Райкера по личным встречам. Кое для кого эта фамилия ассоциируется с пролитой кровью, может быть, даже со сломанными костями. Эти воспоминания… эти воспоминания очень болезненны; возможно, кому-то из вас кажется, что с ними никогда не расстаться.
Публика притихла в напряженном внимании, и Карнаж смог говорить тише.
– Друзья мои, я не обещаю вам, что удастся стереть эти чёрные воспоминания, ибо на борту «Розы Панамы» мы предлагаем совсем другое. Здесь мы живём не в мягком покрывальце забвения, даже если воспоминания сильно горчат. Друзья мои, мы живём не в мечтах, а в реальности. – Он вскинул руку, указывая на меня. – Друзья мои, перед вами реальность.
Новая волна торжествующих воплей. Взглянув на Кадмина, я вопросительно поднял брови. Я предполагал, что мне предстоит умереть, но не ожидал, что это будет смерть от скуки. Кадмин пожал плечами. Он хотел драться. Кривлянья Карнажа стали ценой, которую Кадмин вынужден платить за такую возможность.
– Это реальность, – повторил Эмси Карнаж. – Сегодня вечером вас ждёт реальность. Сегодня вечером у вас на глазах Элиас Райкер умрёт. Умрёт, стоя на коленях, и если мне не удастся стереть воспоминания о том, как проливали вашу кровь и ломали ваши кости, по крайней мере, я смогу заменить их картинами гибели вашего мучителя.
Толпа взорвалась.
У меня мелькнула мысль, не перегибает ли Карнаж палку. Похоже, правда об Элиасе Райкере была чем-то неуловимым. Я вспомнил, как выходил первый раз из «Закутка Джерри», как отшатнулся от меня Октай, увидев лицо Райкера. Сам Джерри поведал о столкновении монгола с полицейским, в чьё тело я был заключен: «Райкер постоянно не давал ему проходу. Пару лет назад избил его до полусмерти». Затем я вспомнил, как Баутиста отозвался о технике ведения допроса Райкера: «По большей части он ходил по самому краю». И сколько раз Райкер переступал эту черту, раз поглазеть на его избиение собралась такая толпа?
И что бы сказала Ортега?
Я подумал об Ортеге, и её лицо явилось, как крохотный островок спокойствия среди безумия злорадных криков, развязанного Карнажем. Если повезёт, с помощью того, что я оставил в «Хендриксе», Ортега отомстит за меня и завалит Кавахару.
Достаточно верить в это.
Достав из-за пазухи длинный нож с зазубренным лезвием, Карнаж высоко поднял его над головой, демонстрируя толпе. Зрители притихли.
– Это мизерикордия [7],– объявил синтетик. – Когда наш матадор повергнет Элиаса Райкера на землю так, что у того больше не останется сил подняться, у вас на глазах из спинного мозга извлекут память полушарий и раздавят каблуком. И вы будете знать, что Райкера больше нет!
Разжав пальцы, Карнаж уронил руку. Дешёвый театр. Нож завис в воздухе, сверкая в локальном гравитационном поле, затем медленно поднялся метров на пять над помостом.
– Давайте начнём, – сказал Карнаж, уходя с арены.
После этого наступило волшебное мгновение, своеобразный выдох облегчения, как будто только что была отснята ответственная сцена и всем можно расслабиться. Быть может, даже пустить по кругу фляжку виски и подурачиться вдали от объективов. Обменяться шутками по поводу убогого, примитивного сценария, который приходится воплощать в жизнь.
Мы начали медленно кружить по помосту, по-прежнему разделённые всем пространством ринга, пока ещё ни жестом не намекая на то, что вот-вот должно начаться. Я внимательно следил за движениями Кадмина, пытаясь найти в них хоть какую-нибудь зацепку.
«Биомеханические системы „Господня воля“ моделей, начиная с 3.1 и до 7-й, отличаются простотой, что ни в коем случае нельзя считать недостатком, – предупреждали нас перед высадкой на Шарию. – Разрабатывая эти системы, конструкторы в первую очередь думали о прочности и скорости, и оба этих качества получились совершенными. Если у системы „Господня воля“ и есть слабое место, так это только то, что рисунок боевого поведения не имеет возможности случайного выбора отдельных подпрограмм. Следовательно, Мученики десницы Господа сражаются в очень узких тактических рамках».
На Шарии у нас были усовершенствованные боевые биомеханические системы, сделанные по последнему слову техники, даже в минимальной комплектации оснащённые программой рандомизации ответного действия и цепью обратной связи с промежуточным анализом. В нейрохимии Райкера ничего подобного не было, но, если повезет, мне удастся кое-что симулировать с помощью приёмов посланников. Главная задача – оставаться в живых достаточно долго и дать боевым навыкам разобраться с рисунком поведения «Господней воли»… Кадмин нанёс удар.
Нас разделяло почти десять метров открытого пространства; за время, что потребовалось Кадмину, чтобы преодолеть его, я едва успел моргнуть. Он обрушился на меня настоящим ураганом.