Его техника была простой, прямые удары кулаками и ногами. Однако наносились они так сильно, так стремительно, что я с трудом успевал отбиваться. Ни о каком ответе не могло быть и речи. Первый удар кулаком я отвёл направо и воспользовался удачным моментом, чтобы отступить влево. Кадмин, не раздумывая, переместился вслед за мной и выбросил кулак в сторону моей головы. Я дёрнулся, уворачиваясь, но всё же ощутил, как его кулак скользнул по виску. К счастью, недостаточно сильно, чтобы сработал силовой кастет. Повинуясь инстинкту, я поставил нижний блок, и нога Кадмина, готовая раздробить колено, отлетела от моей руки. За этим в дело пошёл локоть, он попал мне в лоб. Я отскочил назад, стараясь удержаться на ногах. Кадмин не отставал. Я нанёс боковой кулаком, но Кадмин, по инерции летевший на меня всей своей массой, отразил его чуть ли не небрежно. А вот его удар в корпус пробил блок и попал в солнечное сплетение. Силовой кастет сработал со шлепком, какой издаёт кусок мяса, брошенный на раскалённую сковородку.
Казалось, в живот вонзились стальные крюки. Боль от удара осталась на поверхности кожи, а по мышцам живота разлилось тупое онемение. Наложенное на последствия шокового заряда, оно меня подкосило. Пошатнувшись, я отступил назад на три шага и рухнул на татами, извиваясь, словно полураздавленное насекомое. До меня смутно донёсся одобрительный гул толпы.
С трудом повернув голову, я увидел, что Кадмин отступил назад и смотрит из-под полуопущенных век, подняв кулаки к лицу. Со стальной полосы на его левой руке мне слабо подмигнул тусклый красный огонёк: перезаряжался силовой кастет.
Я всё понял.
Первый раунд.
В рукопашной схватке всего два правила. Наноси как можно больше ударов, как можно сильнее и стремительнее, чтобы сбить противника с ног. Как только он окажется на земле, убивай его. Если в ход вступают другие правила и соображения, это уже не бой насмерть, а игра. Кадмин мог бы подойти и расправиться со мной, пока я лежал на полу, но это был не настоящий бой. Это показательное избиение, где ради наслаждения публики страдания проигравшего требовалось растянуть как можно дольше.
Толпа.
Встав, я обвёл взглядом теряющееся в полумраке море лиц. Нейрохимия выхватила блестящие от слюны зубы во ртах, раскрытых в оглушительных криках. Переборов слабость в нижней части живота, я сплюнул на пол и принял боевую стойку. Кадмин кивнул, как бы мысленно соглашаясь, и снова пошёл на меня. Тот же самый стремительный ливень прямых ударов, те же самые сила и скорость, но теперь я был к этому готов. Отразив первые два удара блоками наружу, я, вместо того чтобы пятиться назад, остался стоять на пути Кадмина. Прошла какая-то доля секунды, прежде чем он понял, что я делаю. К этому времени он уже оказался слишком близко. Мы едва не столкнулись грудью. Представив себе, что лицо Кадмина принадлежит каждому из ликующих зрителей, я что есть силы боднул его головой.
Ястребиный нос сломался с громким хрустом. Кадмин пошатнулся, и я, шагнув вперёд, ударил ногой в колено. Ребро правой ладони мелькнуло дугой, целясь в шею или горло, но Кадмин успел повалиться на пол. Он перекатился и сбил меня с ног. Я упал, а он, приподнявшись на четвереньки рядом, заколотил кулаками по моей спине. Содрогнувшись от заряда силовых кастетов, я уронил голову на татами, ощущая во рту привкус крови.
Я перекатился на живот и увидел, что Кадмин, пятясь назад, вытирает кровь из разбитого носа. С любопытством посмотрев на вымазанную красными пятнами ладонь, он взглянул на меня и недоумённо тряхнул головой. Слабо усмехнувшись, я, на приливе адреналина от вида его крови, вскинул руки, приглашая продолжить бой.
– Иди сюда, козёёл, – проскрежетал я разбитым ртом. – Попробуй возьми меня.
Кадмин рванулся вперед ещё до того, как сорвались последние слова. На этот раз я даже не смог к нему прикоснуться. Всё, что произошло, выходило за рамки осознанного боя. Нейрохимия сражалась отчаянно, выставляя блоки, не позволявшие сработать силовым кастетам, что дало мне передышку и позволило нанести пару выбранных случайным образом ударов, которые, как подсказал инстинкт посланника, могли бы пробить тактический рисунок Кадмина. Но он отмахнулся от моих кулаков, как от назойливых насекомых.
Во время последнего из этих тщетных выпадов я выбросил кулак слишком далеко, и Кадмин, перехватив моё запястье, резко дёрнул меня вперед. Безукоризненно выполненный боковой удар ногой попал в рёбра, и я услышал, как они хрустнули. Продолжая тянуть за руку, Кадмин заплёл мой локоть, и в застывших кадрах ускоренного нейрохимией зрения я увидел удар, направленный в сустав. Я знал, какой звук издаст ломающийся сустав, знал, какой крик вырвется у меня из горла, прежде чем нейрохимия успеет обуздать боль. Понимая, что мне не высвободить руку из цепкой хватки, я упал на пол. Запястье, мокрое от пота, выскользнуло из рук Кадмина, и локоть оказался свободным. Кадмин нанес вдогонку страшный удар, но моя рука осталась целой, и я уже всё равно находился на пути к полу.
Я упал на сломанные рёбра, и всё перед глазами разлетелось дождём осколков. Я судорожно вздрогнул, пытаясь совладать с желанием свернуться в комок, и в нескольких тысячах метров над собой увидел лицо Кадмина.
– Вставай, – произнёс он где-то вдали, голосом, напоминающим треск рвущегося картона. – Мы ещё не закончили.
Чуть приподнявшись, я выбросил ногу, целясь ему в пах. Удар не получился; энергия выпада ушла в мягкие ткани бедра Кадмина. Кадмин почти небрежно ткнул меня кулаком, и силовой кастет взорвался прямо на лице. Я успел увидеть вспыхнувший пёстрый фейерверк, и тотчас же перед глазами всё погасло. В голове нарастал рёв толпы, и там я различал манящий голос водоворота. Всё вокруг крутилось и мелькало, приближаясь и удаляясь, словно в затяжном прыжке. Нейрохимия билась из последних сил, пытаясь привести меня в чувство. Лучи прожекторов опустились вниз и тотчас же взлетели вверх к потолку, будто озабоченные желанием увидеть характер нанесённых мне травм. Только их любопытство оказалось очень поверхностным и было быстро утолено. Сознание вращалось вокруг головы по вытянутой эллиптической орбите. Внезапно я снова очутился на Шарии, в башне подбитого танка-паука, вместе с Джимми де Сото.
– Планета Земля? – Огонь лазеров за бронёй танка озарял всполохами его ухмыляющееся лицо, почерневшее от копоти. – Дружище, это настоящая задница. Замерзшее и застывшее общество, мать его. Это всё равно что вернуться во времени назад на полтысячелетия. Там, блин, ничего не происходит, исторические события запрещены.
– Чушь собачья.
Моё недоверчивое восклицание подчеркнул пронзительный визг приближающейся хищницы-бомбы. Наши взгляды встретились в темноте танковой башни. Бомбардировка началась вместе с ночью; автоматические боевые системы охотились за всем, излучающим тепло и шевелящимся. В короткие мгновения затишья мы услышали, что межпланетный флот под командованием адмирала Курзитора всё ещё находится в нескольких световых секундах от планеты и ведёт бой с защитниками Шарии за господство на орбите. На рассвете, если сражение к тому времени не закончится, повстанцы, вероятно, высадят наземные войска и попытаются нас выкурить. Перспективы на будущее получались не слишком радужными.
Хорошо хоть действие бетатанатина подходило к концу. Я чувствовал, как температура тела медленно ползет к нормальному показателю. Окружающий воздух уже не казался обжигающим супом, и дыхание больше не отнимало всех сил, как это было, когда частота сокращений сердца уменьшилась до одного-двух ударов в минуту.
Самонаводящаяся бомба взорвалась где-то совсем рядом, и ноги танка с грохотом ударились о корпус. Мы оба непроизвольно сверились с показаниями датчиков, регистрирующих силу излучений тела.
– Чушь собачья, говоришь? – Джимми осторожно выглянул из дыры с зазубренными краями, которую мы проделали направленным взрывом в башне танка. – Слушай, ты ведь не оттуда. А я с Земли, и я заявляю тебе, что если бы меня поставили перед выбором – жизнь на Земле или хранение, я бы ещё хорошенько подумал. Если тебе предоставится возможность посетить старушку, откажись.
Я заморгал, прогоняя непрошеные картины. Высоко надо мной кинжал-мизерикордия сверкал, словно пробивающийся через листву солнечный свет. Образ Джимми померк, взлетая мимо ножа к потолку.
– Говорил я тебе, приятель, не суйся туда, разве не так? А теперь ты только посмотри на себя. Земля! – Презрительно сплюнув, Джимми исчез, оставив только отголоски своих слов. – Это настоящая задница. Пора переходить к следующему кадру.
Гул толпы, несколько поумерившись, превратился в дружное скандирование. Ярость раскалённой проволокой рассекла туман в голове. Приподнявшись на локте, я сфокусировал взгляд на Кадмине, дожидавшемся меня на противоположной стороне ринга. Увидев, что я очнулся, тот помахал обеими руками, пародируя жест, которым до этого воспользовался я сам. Толпа взревела от восторга.
Переходим к следующему кадру.
Шатаясь, я поднялся на ноги.
Если будешь плохо себя вести, однажды ночью за тобой придет Лоскутный человек.
Этот голос неожиданно прозвучал у меня в сознании. Голос, который я не слышал почти полтора столетия объективного времени. Голос человека, не пачкавшего мои воспоминания с тех пор, как я вышел из отрочества. Голос моего отца, рассказывающий очаровательные сказки на ночь. Подумать только, отец вернулся именно сейчас, когда мне его так не хватает.
– Лоскутный человек придет за тобой.
– Что ж, папа, тут ты ошибся. Лоскутный человек стоит прямо передо мной и ждёт. Он не придёт за мной. Придётся встать и самому пойти за ним. Но всё равно, спасибо, папа. Спасибо за всё.
Собрав всё, что оставалось в теле Райкера на клеточном уровне, я двинулся вперед.
Где-то высоко вверху разлетелось вдребезги стекло. Осколки дождём пролились между мной и Кадминым.